громкие голоса, поспешно вернулась, сев рядом со мной.
По трапу с нижних палуб поднялась, явно направляясь к нам, тройка
заметно подвыпивших мужчин. Было темно, но их фигуры мне показались
знакомыми.
- Мне страшно... - чуть слышно прошептала Мэри, судорожно сжав мою
руку.
- Со мной ничего не бойся! - беспечно усмехнулся я, - Всего трое, да
еще и пьяны... К тому же, по-моему, это мои друзья.
- А-а! Вот ты где прячешься! - громыхнул знакомый бас Тома О,Коннора,
- А мы теб-б-бя пот-т-теряли. Уж думали - того... - он болезненно икнул,
покачнувшись, - Не свалился ли за борт, спьяну-то...
- А я и правда чуть не упал! - рассмеялся я, кивнув на Мэри, - Но
меня удержали...
- Ой! - вытаращил глаза Том, похоже, только теперь разглядев мою
спутницу, - Да ты еще и с леди... Здрасьте!
Он галантно приподнял свою потрепанную кепку.
- Ну ладно, тады мы пошли домой,а ты, ежели хошь, оставайся. Только
учти - бутылка у нас еще есть, но она не бездонная!
И они, хохоча, удалились.
- Боже мой... - выдохнула Мэри, когда их шаги и голоса затихли вдали,
- Я так испугалась! И так остро почувствовала твою защиту... А они и
правда твои друзья?
- Мои соседи по каюте. Они, конечно, немножко бандиты, но в общем,
ребята добрые - смотри, как сразу вежливо оставили нас наедине.
- Да, наверное. Если ты так говоришь... - она робко улыбнулась.
Как-то незаметно мы перешли на "ты". Хотя, в староанглийском сленге
"ты" и "вы" заменяло одно "you", некая грань интонации и глубинного
подтекста все же существовала. И мы ее преодолели в первый же вечер.
Распрощавшись с Мэри я вернулся в свою каюту. Мои приятели еще не
спали, буквально "клюя носами" вокруг початой бутылки дешевого бренди, и
мое возвращение вызвало некоторое оживление. Меня дружно, хотя и не совсем
членораздельно поздравили, а когда я выразил недоумение, Том, очевидно,
как самый трезвый, пояснил:
- Н-ну как же? Отхватить т-т-такую кралю! - он, присвистнув, покачал
головой, - А глазищи-то, глазищи! Вжисть таких не видал! Н-нет,
сурьезно...
Быстро покончив с остатками бренди, мы кое-как улеглись по койкам, и
минуту спустя каюта вибрировала от могучего храпа. Однако мне удалось
заснуть лишь под утро.
Глава 4
Пустая каюта
Борт лайнера "Титаник".
Северная Атлантика,
Середина пути
Апрель 1912 г.
На четвертый день плавания, в субботу, 13 апреля, на лайнере царило
безмятежное спокойствие. На залитых солнцем прогулочных палубах и открытых
кафе заполнились кресла и шезлонги. Большинство пассажиров расположилось
группками за карточными столиками, играя в бридж или покер, некоторые
занялись набрасыванием колец на шест или игро в мини-гольф, другие
отправились в бассейн или на теннисный корт...
Короче, каждый из обитателей этого плавучего отеля проводил время в
соответствии со своими природными наклонностями. Экипаж и обслуживающий
персонал исправно работали.
Погода, как, впрочем, в течение всего плавания, стояла великолепная.
Обычно штормовой Атлантический океан казался на удивление кротким и
ласковым. Нежно-бирюзовое небо, совсем по-весеннему припекавшее солнце -
все как нельзя более поднимало настроение и располагало к приятному
общению.
Мы с Мэри, встретившись, как договорились, сразу после завтрака,
рассеянно бродили по палубам, разглядывая окружавшую нас пеструю
многоязыкую толпу и оживленно болтая о разном - от всяких пустяков до
основных вопросов философии. Это сочетание в Мэри детской наивности с
поразительной живостью ума, искрометного веселья с мимолетными приливами
грусти, умиляло и восхищало меня до глубины души. Общаться с ней было
просто и легко.
Я взахлеб вещал ей что-то о дальних странах, не забывая делать
поправки на ее время. С воображением у меня, по счастью, все в порядке, а
сегодня я был явно "в ударе", импровизируя самые невероятные истории,
смешные и страшные... Она рассказывала о себе, и когда склянки пробили к
обеду, я знал о ее немудрящей жизни почти все.
Родилась Мэри, действительно, немногим более двадцати лет назад - в
мае 1891-го, в Портсмуте, в семье офицера военно-медицинской службы
доблестной армии Ее Величества королевы Виктории. Отец Мэри, Чарлз
Кроуфорд не был заурядным солдафоном. В свободное от службы время он
всецело отдавался своему хобби - он был заядлым антикваром и библиофилом,
и даже владел небольшой лавкой соответствующего содержания. В этой-то
лавчонке, среди тяжелых кип старинных фолиантов и всяких диковинок,
собранных из всех уголков империи "где никогда не заходит солнце", и
прошло детство Мэри, навек привив ей любовь к книгам, разбудив фантазию и
жадное стремление познавать этот огромный и удивительный мир вокруг. Мэри
была поздним, единственным ребенком в семье, и игр со сверстниками она
почти не знала.
После смерти матери в отсутствие отца за дочерью и хозяйством
приглядывала бабушка и, пока офицерское жалованье это позволяло, прислуга.
Потом, разразившаяся англо-бурская война забросила отца в Южную
Африку. Начало войны сложилось для Британии неудачно. Бурам сочувствовал и
помогал, чем мог, практически весь тогдашний цивилизованный мир, снабжая
всем необходимым, включая новейшее оружие, вроде пулеметов "Максим" и
тяжелых Крупповских пушек. И вскоре капитан Кроуфорд очутился в числе
12-ти тысяч англичан в осажденном городе Ледисмите. В один из последних
дней предпоследнего года XIX-го века, очередной фугас, выпущенный из
бурского "Длинного Тома", разорвался в пяти шагах от капитана... Месиво
крови, костей и осколков, раздробленная правая нога и сильнейшая контузия.
Оперировал его единственныйй гарнизонный хирург Давид Брюс -
впоследствии знаменитый врач, прославившийся борьбой с мухой цеце и сонной
болезнью. Отец чудом выжил, однако ногу спасти не удалось, и после снятия
осады 27 февраля 1900 года, он, естественно, выйдя в отставку, вернулся в
Англию. Как инвалиду войны, ему определили приличную пенсию, и вернувшись
на родину, он первым делом устроил подросшую дочь в один из лучших частных
пансионов для благородных девиц в предместье Лондона Рединге, где она и
воспитывалась до 18-ти лет.
От жизни в пансионе у Мэри остались не самые приятные воспоминания.
Ханжеская пуританская мораль, сплетни и жесткая дисциплина - против всего
этого, исподволь, бунтовали ее живой ум и страстная, увлекающаяся натура.
Радовало лишь то, что здесь у нее появились первые подруги и друзья, хотя,
начет последних надзор был весьма строг.
Приезды же в отчий дом, на побывку, радовали ее все меньше - отец,
как и многие стареющие мужчины во все времена, считая жизнь конченой, и
начисто позабыв о прежних своих увлечениях, все чаще искал утешения на дне
бутылки.
"Кому нужен старый старый больной калека, к тому же контуженный?" -
примерно так он говорил всякий раз, когда дочь, застав его в обществе
склянки виски, со свойственной ей горячностью пыталась провести с ним
душеспасительную беседу.
А здоровье его, и впрямь, таяло на глазах, стремительно ведя к
фатальному исходу, и в одну из душных июльских ночей 1909 года, под
монотонную песню сверчка, бывший бравый капитан Чарлз Кроуфорд ушел из
жизни Мэри навсегда. Ему не было еще и пятидесяти... Через год, переживя
сына, скончалась и бабушка.
Оставшись совсем одна, Мэри какое-то время перебивалась более чем
скромными доходами от отцовской лавки, упорно отвергая настойчивых
ухажеров всего квартала - молодых, и не очень, холостых, и женатых.
Вообще, после смерти родных, ее лавка стала весьма популярной в округе,
вот только увы, не в сфере бизнеса...
Мэри совсем было растерялась, но тут, громом среди ясного неба
свалилось письмо из Америки от младшей сестры отца, которую она видела
всего раз в жизни, будучи совсем ребенком, и после почти забыла о ее
существовании. Тетка писала, что хотя о кончине брата и бедственном
положении "дорогой племянницы" узнала с опозданием, она будет рада
приютить "бедную сиротку" у себя. Еще из письма следовало, что тетка живет
в Филадельфии, и материально отнюдь не бедствует, содержа некий, чуть-ли
не самый популярный в городе, и весьма доходный "дом".
Сии формулировки не вызвали у Мэри, по ее наивности, ни тени
подозрений, для меня же род занятий ее родной тетушки стал предельно
ясным. Все имущество племянницы, включая домик и лавку, тетка
посоветовала, особо не торгуясь, обратить в деньги, а проще говоря,
продать. Не имея в Англии ни родичей, ни настоящих друзей, Мэри так и
поступила, бросив все за смехотворную сумму в 200 фунтов. Впрочем, ей
действительно было не до аукционов. И вот она здесь...
Мы почти неразлучно провели весь долгий апрельский день, и когда
солнце склонилось к закату, нам уже казалось, что мы знакомы целую
вечность. Вечерняя заря застала нас одиноко стоящими рука об руку возле
шлюпбалок на верхней прогулочной палубе, и рассеяно взиравшими с высоты
23-х метров на океанскую зыбь.
... - Да, пока не забыла! - вставила вдруг Мэри, подняв глаза к небу,
где в густеющей синеве вспыхивали первые звезды, - Ты, помнится, сказал,
что у нашего солнца десять планет. Но ведь их восемь, я точно помню.
Последняя - Нептун?
- Последние две еще не открыты. - улыбнулся я, наблюдая за ее
реакцией, - Через 18 лет, в 1930-м году, некий молодой американец откроет
девятую планету. Ее назовут Плутоном. Спустя еще некоторое время выяснят,
что там не одна, а целых две планеты, обращающиеся вокруг общего центра
масс. Вторую назовут Хароном.
- Вот опять! - негромко воскликнула Мэри, вонзив в меня растерянный
взгляд, - Я опять не пойму, шутишь ты, или серьезно...
- С тобой я и сам не всегда это понимаю. - ответил я уже без смеха,
прямо глядя в ее широко распахнутые, и без того огромные глаза, - И как
мне быть дальше - я уже совсем не понимаю...
- Мне кажется, ты не можешь лгать. - сказала она после некоторой
паузы, и зардевшись маковым цветом, потупила взгляд, - Ты тогда так
кинулся за моей шляпкой, даже не подумав о себе. Такие люди не
обманывают... Конечно нет! Скажи... Вот мы послезавтра сойдем на берег - и
все? Мы больше не увидимся? Никогда, никогда?...
- Почему ты так думаешь?
- Потому что... Не знаю. Мне кажется, я чувствую это. Понимаешь, так
не бывает... Ты слишком необыкновенный, чтобы быть правдой. А сказка
всегда кончается, и кончается скоро. Ты все обо мне угадал... Нет,
наверное, не угадал, а просто знаешь. Сколько помню себя - я всегда одна.
В детстве, в пансионе, даже с подругами. А когда умер отец... Но я
привыкла. Привыкла, что для меня на всем свете не горит ни одно теплое
окошко, нет ни одной волшебной двери, за которой можно забыть обо всем, и
ни одной груди, на которой можно выплакаться... Я привыкла. Я почти
поверила, что именно так и должно быть, потому что иначе просто не бывает!
Потому, что имеющий глаза - да видит, потому, что нас учили в пансионе -
Бог терпел, и нам велел, человек рожден для страданий, а земля - юдоль
горя и слез! И вдруг - появляешься ты, как... Не знаю кто. Просто что-то
светлое и яркое. Совсем другой, совсем особенный - я сразу поняла это. И
испугалась. Так, что даже сбежала тогда...
Она замолчала, нервно комкая повязанный вокруг шеи шарф, и я,
разряжая наэлектризованную тишину, спросил:
- Больше не испугаешься?
- Нет. - она подняла взгляд, - Хотя теперь ты знаешь обо мне все, а я
о тебе - ничего. Ты говорил сегодня так много, и так жутко интересно, но о
себе не сказал ни слова. Почему? Я вижу - тебя гнетет что-то, как бы ты не
скрывал и не старался казаться веселым и бесшабашным - я вижу, что тебе
плохо. Зачем ты едешь в Америку, от кого бежишь? А может... - Мэри
понизила голос до шепота, - Я не знаю, что и подумать...Может, ты шпион
какой-нибудь?...
Я невесело рассмеялся:
- Еще какой...
- Ну и пусть! Значит, так сложилось...Ты не можешь быть плохим
человеком, я знаю. Расскажи мне о себе все.
- Не сегодня. - я взял ее за руки, повернув лицом к себе, - Это очень
долгая история, а уже поздно.
- Ну и пусть! - повторила Мэри, смело вскинув голову, - Я уже большая
девочка, классные дамы за мной давно не шпионят, а здесь... Разве нас
кто-то торопит? Я не хочу... - она чуть запнулась, - Расставаться с тобой.
- Но тут становится холодно, и лучше нам тогда... - начал было я, но
вспомнив, что нахожусь не в своем, отличающемся полной свободой нравов
веке, замолк, прикусив язык.
- Что ты хотел сказать?
- Н-нет, ничего.
- Нет хотел! - Мэри требовательно притопнула каблучком, - Ну же!
"Ах так?" - подумал я, - "Тогда - будь что будет!"
- Я только хотел сказать, что на судне много свободных кают...
Это было правдой. Из всех 2603-х пассажирских мест "Титаника" в его
роковом рейсе пустовала почти половина. Но страшно даже представить, что
было бы, если лайнер загрузили бы до отказа...
Мэри, в ответ на выданную мной информацию, некоторое время молчала,
покусывая губки, и очевидно, переваривая неслыханную дерзость, после чего,
опустив глаза, просто ответила:
- Я согласна... Только как мы туда попадем? Все пустые каюты заперты.
У меня сердце упало. Но ничем не выдав свое волнение, я лишь небрежно
передернул плечами:
- О-о! Это уже моя проблема! Жди здесь и никуда не уходи, хорошо? Я
скоро вернусь.
Она коротко кивнула, и я, вызвав ближайший лифт, опустился в нем до
палубы "B", где размещались 97 шикарных кают-люкс для самых состоятельных
пассажиров первого класса. Планировку судна я запомнил четко, так что
ориентировался вполне уверенно.
У дверей лифта на фешенебельной палубе "B", как во всяком солидном
отеле, сидя за столиком с лампой, дежурил стюард - мальчишка лет 15-16-ти,
в красном форменном пиджачке и фуражке с белой звездой - эмблемой компании
"Уайт Стар Лайн".
- Тебе чего? - подозрительно покосился он на меня, привстав со стула
и отложив газету "Кроникл", которую, видимо, читал.
Убедившись, что устланный коврами коридор между дверями кают пуст, я
решительно шагнул к нему, изобразив приветливую улыбку:
- А что, для первого класса рылом не вышел?
Парень настороженно огляделся вокруг, и пожав плечами, ухмыльнулся:
- Одежонка не тянет.
- Это ничего. Подзаработать хорошенько не хочешь?
- Смотря как... - снова насторожился он.
- Да ты не дрейфь, никакого криминала. Просто каюта нужна
поприличнее. До утра.
- А-а, это сложно. - развел руками он, - Мое место кой-чего стоит...
- Так дорого?
Он опять ухмыльнулся:
- А деньги-то у тебя есть?...
- Не груби старшим, парень! - я укоризненно покачал головой, извлекая
на свет лампы три стофунтовые банкноты, - Одну получишь сейчас, две другие
- утром. Смотри - передумаю, или найду кого другого, посговорчивее.
У парня округлились глаза - вряд-ли он когда-нибудь держал в руках
такие бумажки! Воровато оглядевшись еще раз по сторонам, он протянул
дрожащую руку, и сдавленно проговорил:
- Ладно, давай! Только попозже, хорошо? Сейчас еще народ шастает...
Через часок-другой все угомонятся - тогда подходи.
- Ну гляди парень! - погрозил пальцем я, вручая ему сотню, - Обманешь
- из под земли достану!
- Ладно, ладно! - отмахнулся он, - Что я, без понятия?...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг