тайно, незаметно для кочегара и машиниста, пролезли в машинное отделение.
Кочегар Битуев тут же учил ее разговаривать по-бурятски, Ленка отвечала
ему. Этому поражались все.
Освободившись от капитанских забот, в салон пришел Александр Рок.
- Ну, так откуда эти хитрецы к нам попали? - весело обратился он к
окружавшим ребятишек матросам. - Кто их взял на борт?
- Сами забрались, - по-отцовски заботливо сказал Битуев. - Я не видел,
машинист не видел. Очень веселые детишки, девочка выучила уже бурятский
язык. Она даже судьбу может предсказать.
- Не верю, - Рок скептически прищурился. - Пусть погадает, что ждет
меня в Клюевке?
- Тулай, тулай [неприятности (бурят.)], - быстро выпалила Ленка.
Рок с серьезным выражением лица покосился на Битуева.
- Аляа хун арбан зоболонтай, холшар хун хоин зоболонтай [у озорного
человека десять мучений, а у проказника - двадцать], - прибавила девочка.
- Она сказала, что у вас, товарищ первый штурман, будут неприятности, -
перевел Битуев.
- Хитришь, Битуев! - рассердился Рок. - Вам с Игнатьевым я объявляю по
выговору!
Он повернулся и вышел из салона.
Пребывание Ленки и Васи на пароходе стало забавой для команды. Утром,
взяв плоты, пароход поплыл в Клюевку. Скоро он опять попал в непроглядный
туман. Чтобы держаться курса, капитан тщательно сверял компас с картой. По
сводкам метеобюро, которые давались в радиограммах, ожидался
северо-западный ветер. Однако уже девятый час судно шло в густом молоке.
Потом туман вдруг рассеялся, открылся восточный горбатый, темнеющий лесом
берег. Вместо северо-западного ветра, предсказанного метеосводкой, подул
юго-восточный, он усиливался, подымал волну и скоро достиг пяти баллов.
Качка судна мутила молодых матросов. Рок приказал Редькину наблюдать за
детьми.
Васю уложили в постель, а Ленка сидела за столом.
Винты работали вовсю, чтобы только удерживать пароход против встречной
волны и ветра. Огромные губастые водяные валы нескончаемыми рядами шли на
абордаж корабля, ударялись в нос судна, раскалывались и раскачивали его.
Ветер дул точно навстречу. Идти вдоль берега, как намечал Рок, стало
невозможно. Переждать непогоду тоже негде: отстойный пункт только впереди.
Так прошла ночь. Утром, когда стало светать и слева по борту
обозначились контуры мыса Голого, возле которого находились с вечера, все
ахали от удивления: пароход, работая винтом всю ночь, не сошел с места ни
на полмили.
Измученный штормовой качкой, Вася уже не подымался с постели. О
состоянии здоровья мальчика дали радиограмму: "Нужен врач". Порт ответил:
"Ветер убавляется, скоро к "Дзержинскому" подойдет пароход "Воронин", на
борту которого есть медик".
Качка судна заметно уменьшилась. У корабля появился ход, он двинулся
вперед. Стоявшие на палубе матросы заметили, что оборвался трос и шесть из
тринадцати сигар леса унесло в море.
- Лево руля! - скомандовал первый штурман: он хотел тотчас поймать
сигары леса. Это надо было сделать немедленно, иначе лес через три-четыре
часа волны перебросят к берегу и плоты разобьются о скалы, древесину
разбросает, как спички. Шесть сигар - три тысячи двести кубометров леса!
Пароход накренился на один бок, стараясь выдержать боковые толчки,
развернуться. Тяжелая глыба воды с разбегу ударила в широкий борт судна, и
оно, ушибленное, качнулось громоздким телом, содрогнулось, едва не
зачерпнув воды. В каютах зазвенела разбитая посуда, упали стулья. Редькин
успокаивал Ленку и Васю. Команда выполняла приказ Рока четко, но корабль
пришлось вернуть на прежний курс.
В порт Байкал полетела с "Дзержинского" новая радиограмма: "Оборвалось
шесть сигар, отправьте на поимку срочно любой пароход"
Пароход "Воронин" находился в таком же трудном положении, как и
"Дзержинский", но его более опытный капитан принял решение провести
корабль в бухту Ая, там оставить свои плоты леса, чтобы налегке гнаться за
уносимыми волнами плетями древесины, оторвавшимися у "Дзержинского". Он
умело прогнал в узкий скалистый проход свое судно. Редко кто из капитанов
отваживался в шторм пробираться в эту бухту! Когда команда "Воронина"
подводила плоты к "Дзержинскому", стоявшему в ожидании на якоре, недалеко
от рейда в Бугульдейке, туда из бухты Ая приплыл катер "Спасательный".
Врач велел взять детей на катер. Они были доставлены в поселковую
больницу.
Через неделю Ленку и Васю на катере привезли в Слюдянку.
РАССЛЕДОВАНИЕ НАЧИНАЕТСЯ
О побеге из дому, о необыкновенном походе через тайгу и море в
сказочный Усть-Баргузин Елены Култуковой и Васи Лемешева я узнал поздней
осенью. Давно уже шли занятия в школе. Улицы и крыши домов побелели от
снега. Байкал еще не замерз, но на берегах громоздились глыбы льда. Наша
редакция газеты располагалась в трех комнатах деревянного двухэтажного
барака, половину которого занимали службы райисполкома, цехи типографии.
Проходя через центр города, возле Дома культуры на площади я встретил
капитана милиции, веселого чернявого Тория Цыганкова. Он мимоходом
подосадовал на учителей, которые ходатайствуют о возвращении какой-то
девочки в детскую колонию.
- А родители как же? - спросил я.
- Отчим и мачеха пожилые. - Торий ссутулился, потряс старчески головой,
передразнивая кого-то, и опять, браво расправив грудь, засмеялся. -
Хочешь, дам полистать дело о ребячьем бродяжничестве?
Читая в тихой комнатке горотдела пухлую папку допросов, писем, справок,
касающихся воровства ружья у сторожа рынка, я проникся сочувствием к
детям. Не догадывался только об одном: у начальника горотдела милиции была
своя причина заинтриговать меня этими бумагами о ребятишках. Цыганков был
обижен школой, его, ученика-вечерника, педагоги оставили на третий год в
седьмом классе! Частые задержки капитана по вечерам на службе, заботы его
как члена райкома партии увеличивали пропуски занятий в школе, мешали ему
ликвидировать хроническое отставание по предметам, особенно по русскому
языку.
Заполнив блокнот выписками из милицейских документов о непослушных
подростках, я рассказал обо всем редактору и, получив его одобрение
изучать дело дальше, на другой день пошел по домам, наведываясь к
родителям Васи Лемешева, Леши Аввакумова и Лены Култуковой.
Сперва я постучал в доску невысокой калитки, вызвал из низких дощатых
сеней на крыльцо высокого лохматого мужчину в тельняшке, в трусах и в
ботинках на босу ногу.
- Чего? - заспанно хмурился он поверх калитки, не сходя с крыльца.
Узнав, что интересуюсь "ограблением" сторожа рынка, Аввакумов-старший
смачно выругался, обозвав Ленку "стервой", и закончил брань пояснением,
что история старая, летняя, что милиция все пронюхала и что Лешку он в
первое же утро отдубасил, а ружье вернул сторожу. Ему не хотелось
беседовать, он погрозил кому-то кулаком и, не прощаясь, поднырнул под
косяк, скрылся в сенях.
Домик Лемешевых, деревянный, с приткнутым к нему амбаром и отдельно
стоящим на усадьбе сараем, встретил меня шумом ребячьих голосов. В ограду
высыпалось сразу человек пять голопузых и остроглазых сестер и братьев.
Белобрысый Васька настороженно поздоровался, ввел меня в дом, для беседы
присутствовать оставил старшего брата, такого же белобрысого, как и он.
Они сели за большой деревянный, без скатерти и клеенки стол. Из-за двери,
которая вела в кухню, выглядывали еще три пары глазенок. Беседа наладилась
лишь тогда, когда я стал откровенно расхваливать фантазию Лены Култуковой.
Вася восторженно застучал кулаками по столу: он восхищался, что Ленка на
лету запоминает иностранные слова. Он был влюблен в соседскую девочку.
- Она выдумщица! - Вася слегка заикался.
- Чего же она выдумывает?
- Всякое-разное, - горячился мальчик. - Названия травам дает, фамилию
матери родной выдумала.
- Выдумала, а не вспомнила? - пытался я его озадачить.
- Конечно, выдумала! - убежденно воскликнул он, а брат его согласно
кивал. - Мы с нею вместе выдумали даже секретный язык для нас двоих, чтобы
никто не понимал.
- Назови хоть два-три слова, - попросил я.
Он скороговоркой продекламировал нечто вроде стихотворения:
- Абба, вабба, гэдежабба, зивень, кивень, лэмэна...
"Обыкновенный набор звуков", - отметил я про себя. Но вслух похвалил
"язык".
- Как же этими словами разговаривать?
- Когда шли по берегу Байкала, то играли в слова на все буквы алфавита,
- пояснял Вася несколько смущенно. - Мы же одну ночь спали под сосной. Сна
не было, вспоминали разные истории. "Абба" - значит "молчать", "вабба" -
"опасно", "гэдежабба" - "есть хочу"...
- Сколько у вас таких слов?
- Я уже забыл. Мы придумывали еще на пароходе, когда у кочегара в
угольной яме прятались.
Не одеваясь, в одной рубашонке, Вася повел меня через ограду и огород к
дому, который возвышался недалеко, рядом с усадьбой Лемешевых.
Дом Култуковых покрыт железом; добротный дом, индивидуального застроя;
двор с сараем, рядом садик. В ограде дорожка, выложенная кирпичом. В доме
меня встретили нарядная, в аккуратном клетчатом платьице Ленка и ее мать,
полная, рыхловатая женщина с круглым одутловатым лицом. Из прихожей Анна
Ивановна пригласила меня в светлую, застланную полосатыми половиками
горницу с сервантом из красного дерева, за стеклом которого поблескивали
фарфоровыми боками чайные и кофейные чашечки. Я не сразу отважился шагнуть
за порог тяжелыми, с налипшим на каблуки грязным уличным снегом сапогами.
Анна Ивановна придвинула венский, с гнутой спинкой стул к застланному
белой накрахмаленной скатертью столу, на котором лежали стопка учебников и
тетрадки, стояла чернильница-непроливашка. Похвалив уютное жилище, я
заговорил о Лене.
- Вот из колонии домой прибегла, - вздохнула не то горестно, не то
счастливо Анна Ивановна, тоже села напротив меня на стул, подслеповато
моргая и разглаживая грубыми пальцами складки широкой юбки.
- Я люблю маму и папу, - кокетливо выбежала на середину горницы Ленка,
подперла кулачком перехваченную пояском талию, крутнулась на одной ноге,
потом подскочила к матери и поцеловала ее в пухлую щеку... - Буду жить
дома...
- Шалишь на уроках, - виновато как-то журила ее мать. - Учителев
дразнишь, мучаешь. Разве ж это девочке можно...
- Я только Ирине Федоровне дерзю! - вспылила Ленка.
- Никому нельзя! - пресекла ее мать.
- Чем же Ирина Федоровна тебе не нравится? - осторожно вмешался я в
разговор.
- Я всякий язык понимаю, а она ругается, - самоуверенно вскинула
головку Ленка.
- Если ты немецкий не изучала, то и не могла бы разговаривать, -
заметил я.
- Фи! Я бурятские слова знаю, по английскому языку у меня пятерки! -
нервно хвалилась она.
- Почему же русский язык не знаешь?
- Я не знаю?! - вытаращила на меня карие большие глазенки, состроила
рожицу, скалила передние зубки, растопырила пальцы, будто приготовилась
кошкой броситься на меня и царапаться, - Ирина Федоровна злая-презлая...
- А сама-то ты! - фальцетом закудахтала Анна Ивановна. - Погляди-ка на
себя в зеркало! Сладу с тобой нету...
- Погодите, Анна Ивановна, - добродушно успокоил я мать. - Пришел
посоветоваться с вами о Лене. Ее в колонию никто больше не отправит.
- Я убегу хоть откуда! - Девочка сжала кулачки, быстро подбежала к
дивану, вскочила на него обеими ногами, потом упала на колени, покачалась,
бросая на меня какие-то бешеные взгляды. И вдруг предложила: - Давайте
сыграем?
- Экая ты неспокойная! - всплескивала руками Анна Ивановна. - Человек
пришел посоветоваться, а ты шалишь.
- Мы будем с ним играть! - решительно объявила она и, спрыгнув с
дивана, приблизилась ко мне. - Давайте ругаться, кто лучше обругает.
Глаза ее были цепкие и строгие.
- Нехорошо ругаться, - унимала ее мать, встала со стула, чтобы, видимо,
отшлепать дочь.
Ленка отскочила от нее, обежала стол вокруг, ждала, что я ей отвечу.
- Мы будем ругаться с дяденькой понарошку, сперва именами
существительными, вещественными и в единственном числе...
- Хорошо... Сейчас... - Я собирался с духом. - Я тебя отругаю... Ты
забавная, неглупая беглянка...
- Хах-ха-ха! - Она радостно захлопала в ладоши. - Это слова
невещественные! Вы забыли, чему учились в школе! Теперь давайте ругаться
местоимениями.
- Ты, вы, мы... - перечислял я, не очень соображая, чего она от меня
требует.
Она опять залилась смехом.
- Разве так ругаются? Вот я вас буду молотить!
Ты не ты для себя,
И не вы для меня,
Вы не мой и не свой,
Вы не наш и не ваш,
Вы себе про себя,
А ему про меня...
- Это кому же я про тебя? - вздрогнул я.
Не ему и не им,
И не нам и не вам...
- Ух здорово! - восхитился я.
- Теперь давайте междометиями! - перебила она меня. - Начинайте.
Это было для меня совсем неподходящим.
- Ну, пожалуйста! Не умеете?
- Перестань издеваться над гостем! - закричала Анна Ивановна, краснея
лицом и дрожа всем телом. - Срам-то какой! Отец ее ни разу ремнем не
порол, вот и разбаловалась.
- Ну, мамочка, ну, родненькая, мы же играем, - веселилась Ленка, бегая
вокруг стола и заливисто смеясь. - Дяденька не обижается.
- Их воллен ди хехле зеен [я хочу посмотреть пещеру], - сказал я
по-немецки.
- Битте, их зи цайген верден [пожалуйста, я вам покажу], - быстро
ответила она.
Анна Ивановна переводила сердитый непонимающий взгляд с дочери на меня.
- Она где-то научилась немецкому, - примиряющим тоном сказал я. - Вы
разрешите дочери погулять со мной по берегу Байкала до пещеры?
Мать вяло махнула рукой.
Над улицей сияло лучистое солнце. Снег был пушистым, воздух свежим,
облачка прозрачными, как вуаль. Ленка в беличьей шубейке, в шапочке и в
валенках радостно бежала по тропинке. Мы вошли в лес. Облепленные хлопьями
снега, лапы сосен и кедров создавали волшебный мир. Потом мы спустились к
кромке берега, заваленного смерзшимися кусками воды, обледеневшими
валунами, отражавшими лучи солнца, будто зеркала. Дул холодный морской
ветер, но нам было весело и приятно. Углубление в стене горы, к которому
меня привела девочка, при некоторой фантазии можно было принять за грот
или пещеру, тут кто-то когда-то укрывался от дождя и ветра. На плотной
стене обожженным концом палки было начертано: "Принцесса Тараканова".
- Моя работенка, - призналась смешливо Ленка и вдруг ахнула, сжала на
груди руки, выждав секунду-другую, бросилась в угол, схватила с пола
большого плюшевого мишку, жалостливо заговорила с ним: - Ты простудился...
Удивленно наблюдал я за нею. Она засмущалась. Маленькая пещерка
преобразилась и для меня в таинственный, наполненный чьими-то загадочными
голосами, чьей-то жизнью, сказками и легендами дворец. Темные серые стены
хранили секреты сотен и тысяч лет.
- Кто научил тебя называться принцессой? - спросил я, когда мы покинули
пещеру.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг