Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
перемещения перспективных своих служителей на большие расстояния.
     Но  и  в  этом  имелось  свое  преимущество,  ведь  начальнику милиции,
выросшему  здесь,  было бы, наверное, очень грустно сажать за решетку друзей
детства  и  родственников,  в  число  которых  у  коренных  жителей зачастую
попадает население целой деревни.
     А других исключений больше не было ни одного.
     Очень  часто  выходцы из Кивакино оседали и в иных местах, чаще всего в
областном  центре,  а  считанные  единицы  и  дальше,  один, это было широко
известно,  обретался  аж  в  самой  столице.  По  слухам,  он  двигал вперед
какую-то  секретную  науку,  и этим самородком, почти легендарным, гордилось
не  только  все  население  Кивакина,  но также и окрестностей. А остальными
отщепенцами   не   гордился   никто,  поскольку  жили  они  в  чужих  местах
обыкновенно.  Скромно  и  тихо жили, а ради скромной и тихой жизни не стоило
бросать  родные  места,  этого  добра, в смысле скромности и тишины, хватало
вполне и на родине.
     И  если  бы  все  уехавшие  разом  захворали ностальгией и вернулись по
домам,  Кивакино  сразу сделалось бы настоящим городом. Во всяком случае, по
численности  населения.  И  это  повлекло  бы  за собой серьезные позитивные
последствия.  Для  вновь  прибывших  пришлось  бы  создавать  дополнительные
рабочие  места,  то  есть  возводить фабрики и заводы, а также и учреждения.
Больницу  прежде  всего.  Пришлось  бы строить жилье. И со временем Кивакино
сделалось  бы  настоящим  городом  не только по численности населения. А так
что ж...
     А  так  уже  лет  десять,  а  то и больше, население Кивакина совсем не
росло,  держалось  на  одном  уровне,  несмотря  на то, что постоянно кто-то
приезжал,   кто-то   уезжал  из  него  в  поисках  лучшей  жизни.  И  почему
исторически  установился  именно  такой  уровень,  а не какой-нибудь другой,
могли  бы знать демографы, но ни одного демографа в городе не присутствовало
даже  временно.  А  все  остальные  этим не интересовались. У остальных были
дела поважнее.
     В  том  числе  и  у  Фаддея  Абдуразяковича  Мукрулло,  главного  врача
Кивакинского  лечебного  центра.  Он  сидел  в  своем  кабинете за массивным
канцелярским   столом,   перед  ним  лежала  раскрытая  на  чистой  странице
"Записная  книжка  руководящего  работника",  в  руке  он  держал авторучку,
заправленную черными руководящими чернилами.
     Ох  и нелегко ему в свое время достались эти дефицитные чернила! За них
пришлось  уступить заведующей магазином "Канцтовары" детскую путевку в южный
санаторий  для  ее совершенно здорового пацана. Бог с ним, дело прошлое. А в
руководящей жизни нельзя не учитывать мелочей, в том числе и цвета чернил.
     Конечно,  Фаддей Абдуразякович заполучил тогда не один пузырек, а целую
упаковку,   и  вышло,  что  пожадничал.  Чернила  оказались  скоропортящимся
продуктом,  они  со  временем  заметно  снизили свою черноту, очень часто во
время  заправки  в  авторучку  стали  закачиваться  противные  черные сопли,
которыми  невозможно было писать. И Мукрулло раздавал теперь эти злополучные
чернила  направо  и  налево,  все  записи  в  больнице  велись исключительно
черными   чернилами.   Но  все  равно,  дефицитного  товара  оставалось  еще
порядочно,  поскольку  чернильные  авторучки  уже  не  пользовались  прежней
популярностью,  популярность  давно перехватили удобные, легкие, тонкие и не
пачкающие шариковые ручки.
     В  общем,  сидел  Фаддей  Абдуразякович  в своем кабинете, он собирался
что-то  записать  для  памяти  в  объемистой  записной книжке, да задумался,
обнажив  перо,  но  не успев донести его до бумаги. Застыл, словно изображал
перед объективом творческую позу для бездонной истории цивилизации.
     А  задумался  главный специалист Кивакинской райбольницы о том о сем, а
больше - о себе.
     Когда-то  давным-давно  без  блеска  закончил Фаддей мединститут, после
этого  долго  подвизался на "скорой" и на "скорой"-то как раз немало всякого
повидал, многому научился.
     Потом  работал  хирургом,  делал  немало  операций, даже довольно много
операций  делал, набивал руку. Не очень сложных, но, бывало - и сложноватых,
на  пределе технических возможностей убогой провинциальной больнички, а пару
раз - и за пределами.
     Случалось,  его больные умирали во время операции, случалось, не вполне
заслуженно  умирали,  в том смысле, что при мастерском лечении их можно было
спасти.
     Бывали  у  Фаддея  из-за  этого  неприятности малых и средних размеров,
обычные  профессиональные  неприятности,  совершенно  необходимые для данной
профессии,  не позволяющие слишком быстро очерстветь, не позволяющие слишком
обыденно и равнодушно воспринимать чужие муки и смерти.
     Молодой  хирург  учился  на  ошибках,  учился  у  коллег,  когда только
представлялась  такая  возможность,  выписывал  кучу  журналов. Он стремился
туда,  на  вершину  знания  и  умения.  И честолюбие подстегивало, и желание
осчастливливать страждущих, не будем выяснять, что подстегивало сильнее.
     Но  однажды на некоем неотмеченном рубеже вдруг сделалось скучно нашему
Мукрулле.  По-видимому,  вошел он в соответствующий возраст. Вошел и понял с
внезапной  отчетливостью, что все его операции - это топтанье на месте, а не
путь  к  беспредельному  самосовершенствованию.  Потому  что  уже  достигнут
потолок  для  себя  и  для  провинциальной оснащенности, а все предстоящее -
лишь бесконечное повторение пройденного.
     Его  сверстники  уже делали чудеса в настоящих клиниках, но если бы они
очутились  в  Кивакинской  райбольнице,  их  возможности  были бы даже более
скромными, чем у Фаддея.
     Впрочем,  и  в этом у него не могло быть горделивой уверенности, и этим
он  не  мог согреть самолюбивую душу, поскольку его сверстники обретались не
только  в  более  оборудованных  для  медицинских  чудес  учреждениях,  но и
практические  свои  умения приобретали, учась у истинных мастеров, в отличие
от  Мукруллы,  перенимавшего  прогрессивные  методы  у  кого  попало, у кого
только удавалось подглядеть.
     Фаддея  ведь  очень  долго  пленяли  лавры  того  безвестного  великого
хирурга,  может  быть,  самого  первого  на Земле, истинного основоположника
профессии,  который  проживал  в  каменном  веке,  и,  не  имея нержавеющего
инструмента,  рентгена,  анестезии  и  многого  другого, имеющегося даже и в
Кивакинской  райбольнице,  делал  трепанацию  черепа,  что  является  научно
доказанным фактом.
     Лавры  этого  гениального хирурга волновали-волновали нашего Мукруллу и
однажды  перестали  волновать,  он  понял,  что в наш технологический век не
надо  к  ним  стремиться,  а  стремиться  надо  к тому, чтобы обстоятельства
никогда    больше    не    ставили   врачевателя   в   отчаянное   положение
основоположника.
     И  стал  потихоньку  Фаддей  Абдуразякович  отходить  с  переднего края
местной   хирургии.   Нет,  он  еще  некоторое  время  продолжал  помаленьку
оперировать,  каждое  такое  событие  стал  изображать как эпохальное, много
стал  рассуждать  об этом, но, беря в руку скальпель, уже не чувствовал себя
на  пороге  чего-то  великого, а чувствовал нарастающее отвращение к этим не
первой свежести человеческим потрохам, а больше - ничего.
     Но  вида  не  подавал,  маскировал  истинное чувство, изображая на лице
искреннюю  озабоченность,  тревогу, сострадание и, само собой, решительность
и уверенность, высшее для данного лечебного учреждения мастерство.
     И  он  пользовался значительной популярностью среди местного населения,
которому  были  недоступны  кудесники скальпеля более высокого - областного,
республиканского,  союзного  -  масштаба.  И  некоторые кивакинские деятели,
бывало,  в простых случаях доверяли Мукрулле свое номенклатурное тело. И это
прибавляло авторитета, точнее, политического капитала обоим.
     С  течением  времени  Фаддей  Абдуразякович  все  чаще  доверял больных
молодым  специалистам,  ведь  надо  же  было  ребятам профессионально расти,
покорять  местные  сияющие  вершины  мастерства.  И незаметно для стороннего
наблюдателя  он  совсем  самоустранился  от  этого  кровавого, между прочим,
занятия,  сохранив  за  собой славу лучшего кивакинского хирурга без всякого
усилия со своей стороны.
     Бывали  случаи, что местные хулиганы, попав в трудное положение в чужих
краях,  вопили,  холодея  от  животного  ужаса: "Не дамся, не трогайте меня,
везите мне нашего кивакинского Мукруллу! Везите Фаддея Абдуразяковича!"
     И  везли  его  зашивать  распоротые в драке животы, укладывать на место
выпущенные  на  волю  кишки,  везли,  бывало,  за сотню-другую километров от
Кивакина. Дальше - просто не имело смысла.
     Эти  вызовы  тешили самолюбие Фаддея Абдуразяковича, иначе он бы на них
не  ездил. А он ездил даже и тогда, когда совсем уж перестал оперировать. Он
брал  с  собой  кого-нибудь  из новых специалистов, коих всех без исключения
полагал  своими учениками, и они убывали в ночь спасать человека. Сам Фаддей
выступал     во     время    таких    выездов    в    качестве    мощнейшего
морально-психологического  фактора,  что  тоже  нельзя сбрасывать со счетов,
вернее,  обязательно  нужно учитывать как первичное и эффективнейшее лечащее
действие.  То  есть  можно  считать,  что  Мукрулло  сам,  не  заметив  как,
переквалифицировался,  а вовсе не забросил практическую медицину. Можно ведь
так считать?
     А  еще  он  вдруг увлекся административной деятельностью, общественными
делами,  а  эти  два занятия, как известно, на определенном уровне смыкаются
друг с другом, становятся неотделимыми.
     Он  вел  прием,  читал  лекции,  руководил  отделением,  а потом и всей
райбольницей,  всегда  держался  на  людях,  любил  поговорить  с  больными,
утешить  их,  ободрить  умел,  часто  не  имея  понятия о состоянии здоровья
ободряемых.
     То  есть,  перестав  своими  руками ковыряться в человеческих потрохах,
Фаддей  не  стал  менее  полезным для кивакинцев человеком, он сделался даже
более  полезным  и  необходимым  для  них.  Ведь  раньше  его знали единицы,
которым  он  помог или не помог, вторых было не меньше, чем первых, а теперь
его  знали  все,  и всем он, в меру расширившихся возможностей, а они именно
расширились, неустанно помогал.
     Так,  став  со  временем  главврачом  Кивакинской  райбольницы,  Фаддей
Абдуразякович  уже  в  принципе  не мог вернуться к практической хирургии, а
потому   он   старался   максимально   влезать   во   всякую  иную  полезную
деятельность.
     А   бывшая  казарма,  всем  своим  внутренним  видом,  всем  убранством
вселявшая  в  больных  уныние  и  смертную тоску, в то же время была еще так
крепка,   что   для   ее   разрушения  наверняка  потребовалось  бы  хорошее
стенобитное   орудие.  Так  добротно  смотрелись  стены  здания,  что  любая
приезжавшая  сюда  комиссия, а комиссий случалось немало, у нас ведь никогда
не  наблюдалось  дефицита  комиссий,  так  вот,  любая  из них видела, что с
Кивакинской  райбольницей  еще  маленько можно повременить. И действительно,
всегда находились куда более аварийные объекты.
     Комиссии  уезжали,  а вслед им летели жалобы, коллективные, подписанные
сотнями   горожан,   а   также   и   единоличные,   стихийные.  Жалобы  были
аргументированными  и аналитическими, но случались и просто эмоциональные, а
все  они  в  совокупности приводили к неизбежной мысли, что нужно направлять
еще одну комиссию.
     Немало  сил положил в борьбе за новую райбольницу Фаддей Абдуразякович,
немало  адресованных  в  верха  жалоб  он  сам  же  и организовал, поскольку
больше,   чем   кто-либо   другой,   разбирался   в   существе  вопроса.  Он
представлялся,  сам  себе  во  всяком  случае,  общественным деятелем нового
типа,   охотно   блокирующимся  с  общественным  мнением,  искренне  любящим
человеческий  фактор, не боящимся открыто признавать себя организатором этой
общественной    кампании    за    обновление    основных   фондов   местного
здравоохранения.
     И  он  действительно  был  смел,  даже в печати выступал со статейками,
приятными  общественному  мнению,  хотя,  конечно,  затрачивал долгие личные
часы  на эти малюсенькие заметульки, он выверял каждое слово, каждый оборот,
чтобы  не  навлечь  на себя гнев тех, кто еще не перестроился, но продолжает
занимать ключевой пост.
     И  наверное,  правильно  проявлял  разумную осторожность Мукрулло, ведь
если  бы  он  навлек  на себя чей-нибудь решающий гнев, то какая бы вышла из
этого польза родному городу? Да решительно никакой!
     То  есть  в  известном  смысле  Фаддей  Абдуразякович  Мукрулло являлся
бывшим  соратником  Владлена  Сергеевича Самосейкина, поскольку они когда-то
вместе  бились  за "включение в титул" Кивакинской райбольницы. В "известном
смысле"  потому, что все-таки Владлена Сергеевича принудительно выключили из
борьбы  как  руководителя  старого типа, а следовательно, не могло же быть с
ним абсолютно по пути руководителю нового типа Фаддею Абдуразяковичу.
     Совсем  недавно  Фаддею  Абдуразяковичу  доложили,  что  с  коликами  в
области   живота   в   хирургическое   отделение  поступил  Самосейкин,  что
завотделением    заподозрил    невроз,   а   сам   больной   настаивает   на
злокачественной  опухоли.  "Ишь  ты, "настаивает" еще! - усмехнулся, услышав
это слово, главврач, - как будто больному этот диагноз больше по душе".
     По  заведенной  традиции  Мукрулло  должен  был пойти и лично осмотреть
бывшего  общественного  деятеля,  ободрить и успокоить его, пусть даже и нет
пока  никаких  анализов.  Просто  ободрить,  и  все,  это  у  него мастерски
выходило.  И  именно  так  он  бы  поступил,  если  бы Владлен Сергеевич был
рядовым  гражданином  или не бывшим, а действительным общественным деятелем.
Но  поскольку  он  являлся  именно  бывшим,  то главврач решил пока с ним не
встречаться.
     Конечно,  он  сознавал,  что такая необычная его реакция на сообщение о
мнительном  больном  обязательно  вызовет  в коллективе всякие нежелательные
кривотолки,  но  еще более нежелательным представлялся ему душевный разговор
с бывшим Самосейкиным. Его ведь тоже можно было по-всякому истолковать.
     Фаддей  Абдуразякович сидел в своем мягком служебном кресле, голова его
была  заполнена  текущими  и перспективными мыслями, а авторучку он держал в
непосредственной  близости от чистой бумаги. Он хотел, по-видимому, отметить
на  ней  нечто,  связанное  с новым пациентом, да забыл, что именно. Забыл и
начал  рисовать в записной книжке что-то абстрактное, напоминающее пришельца
из  глубин  космоса и многократно увеличенную платяную вошь в профиль. Мысли
в голове промелькивали какие-то дискретные.
     "Молодец,  Михаил  Жванецкий, не в бровь бьет, а в глаз! - так думалось
Мукрулле,   смотревшему   накануне   по  телевизору  выступление  популярной
личности,  -  и  некому  приструнить-то  щелкопера,  туды-т  его! А еще есть
писатель  Жуховицкий...  И  он,  наверное,  думает: "Навязался на мою голову
этот  одессит!.." Да-а-а, небось, Жуховицкому здорово обидно, что его путают
со  Жванецким...  А  ведь  все  равно  путают!..  Нет,  что-то надо делать с
зубоскалами-   и   очернителями,  а  этими  вытряхивателями  пыли,  с  этими
выносителями  мусора  из  избы. Нет, надо, конечно, перестраиваться, но ведь
не до такой же степени!"
     Вот  так  дискретно  размышлялось  Фаддею  Абдуразяковичу  в его уютном
кабинете.  Ему  вспомнился  вдруг  вопрос,  который  задал ему его маленький
сынишка-пятиклассник накануне.
     - Папа,  -  поинтересовался  юный  Мукрулленок,  и было видно, что этот
интерес  не  праздный,  а  придуманный,  скорее всего, подражающей новаторам
учительницей, - а ты работник физического или умственного труда?
     - Конечно,  умственного, - не колеблясь, ответил отец накануне. И пацан
удовлетворенно записал ответ в тетрадку.
     Фаддей  Абдуразякович  ответил и тотчас забыл. И вот на службе вспомнил
и глубоко задумался над простейшим на первый взгляд вопросом.
     "А  действительно,  -  засомневался он мысленно, - что такое умственный
труд в наше время? Им ли я занимаюсь?"
     Встали  в  памяти школьные, а потом и институтские годы. Школьные труды
были,  вне  всякого  сомнения, трудами умственными. Одни задачки про бассейн
чего  стоили.  В  институте  тоже  приходилось  шурупить  иной раз, но реже.
Гораздо реже. А потом?
     И  тут-то Фаддей Абдуразякович сделал ошеломляющее открытие. Он осознал
вдруг,  что после института ему больше ни разу не пришлось пользоваться тем,
что  называется  человеческим  разумом. Памятью, опытом, хитростью - сколько
угодно. А разумом - ни разу! Вот какая штука.
     "Кто  вообще  занимается  в  наше  время умственным трудом? -раздумывал
Фаддей  Абдуразякович, - ученые, инженеры, бухгалтера? Ученые, об этом пишут
все  газеты,  плетут  интриги.  Инженеры  пользуются справочниками, готовыми
формулами,  даже  все  интегралы  для  них  уже подсчитаны. Бухгалтеры живут
готовыми  инструкциями  и  меряют  ими  собственный  интеллект.  Мы,  врачи,
занимаемся   выписыванием  заученных  рецептов,  работаем  по  разработанным
кем-то до мелочей методикам. Какая тут, к черту, умственность!.."
     От   всех  этих  мыслей  страшно  устал  Фаддей  Абдуразякович,  а  это
означало,  что  мыслить,  в  полном  понимании  этого  слова,  он еще в силу
среднего  возраста  не  совсем  разучился, но уже стало это занятие для него
почти непосильным.
     И  он  переключил  свой  мысленный  орган  на  другое, любимое дело, на
просчет  стандартных  вариантов,  что  очень  походило  на умственную работу
внешне,  но  было,  пожалуй,  ее  зеркальным  антиподом.  То  есть орган был
загружен,  пусть и не самой сбалансированной пищей, но достаточной, чтобы не
заболеть  смертельно.  И  в  этот  момент за окном кабинета что-то угрожающе
загрохотало.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг