там, в ЦУПе, сделали вид, что забыли об этом, полет был не менее
рискованным делом.
"Мы понимаем, в вашем положении можно позволить себе и не такое.
Помощи не гарантируем, смерч все выплюнул обратно, что ему предлагалось,
при этом повредил двух наших сотрудников. Но попытки помочь вам будем
продолжать.
Восхищаемся вашим мужеством. Мысленно с вами. Держитесь.
Центр управления полетом, Штаб по спасению, ваши родственники", - так
ответила на сей раз Земля.
Скажете, никакого дипломатического этикета в этих радиограммах не
ощущается? Верно. Но Мукрулло смотрел в будущее. Он твердо решил
использовать выпавший шанс до конца или погибнуть. А может, и погибнуть.
Приближались между тем священные рубежи нашей Родины.
А на Земле, точнее - в городе Кивакине, в то утро тоже начинались
особенные события. Первый кивакинский частник Толя Катаев, которого все
считали немножко дурачком и который недавно подтвердил эту блестящую
догадку земляков тем, что купил патент на фотоработы, вынес на главную
площадь города столик, разложил на нем фотографии и стал ими торговать, что
вполне разрешалось ему как возрождаемому изо всех сил производителю.
Все знали, что Толик прогорает со своим дурацким патентом, что никому
не нужны его услуги, а потому любопытно было взглянуть, чем это он там
собрался ошарашить и завлечь любимого потребителя.
А оказалось, что он торгует портретами наших выдающихся героев, наших
путешественников, то есть портретами Фаддея Абдуразяковича, Владлена
Сергеевича, Афанореля, дяди Эраста и некоторыми другими.
Вот ведь дурак-дурак, а умный!
Оказалось, что Толик не терял времени даром, а выпросил у
родственников героев фотографии, всю ночь их размножал, а утром вынес товар
на площадь. Товар был, как обычно у Толика, низкого качества, зато
уникален, единственен в своем роде!
И сразу образовалась очередь. И не столько хватали знакомые лики сами
кивакинцы, сколько иногородний люд, какого немало проезжает транзитом через
стоящее у тракта Кивакино. А глядя на приезжих, запаслись портретами и
земляки героев, до земляков ведь такое понимание всегда доходит в последнюю
очередь.
Бойкая торговля пошла у Толика, и родственники героев, наверное,
здорово каялись, что по неопытности не заключили с производителем
соответствующего договора.
Приезжие люди клеили фотографии героев на стекла автомобилей и
разъезжались кто куда, кивакинцы тоже изо всех сил поддерживали торговлю,
так что Катаев разбогател за один день, оправдал годовой патент и
фотоматериалы.
А товарищ Б., видный общественный деятель города Кивакино, смотрел на
это дело из окна своего кабинета довольно равнодушно, его голова была
занята другим великим в масштабах города. Одним, словом, он поздновато
узнал, чем это там торгуют так бойко.
А дальше случилось вот что. Толика, конечно, поскорее убрали с видного
места до выяснения законности его успеха. Он кричал: "Не имеете права в
эпоху демократии и хозрасчета! У меня патент!" А ему отвечали очень
спокойно: "Не гоношись, раз не имеем права, значит, извинимся и выпустим.
Потом. А пока сиди. До выяснения".
Но все-таки дело уже было сделано. И пришлось товарищу Б. выступать по
кивакинскому радио, объяснять, что путешественниками, особенно Самосейкиным
и Мукрулло, рано еще гордиться, что они сами во многом виноваты, а может, и
во всем. И насчет их ошибок и злоупотреблений ведется якобы расследование.
Где и кем ведется, деятель не пояснил, но посоветовал каждому
свободному гражданину города крепко подумать над купленными сгоряча
фотографиями. Еще и еще раз подумать. Именно так и сказал.
А еще товарищ Б. снисходительно объяснил всяким горлопанам,
возмущенным якобы недостаточной гласностью в освещении полета века
средствами массовой информации, что, напротив, события, происходящие на
борту летучей райбольницы, очень даже подробно отображаются ежемесячной
многотиражной газетой "Колымский пароходоводитель", выходящей на
угро-финском языке.
"Стыдно, - сказал в заключение товарищ Б., - не знать угро-финского
языка, стыдно не читать популярного ежемесячника, стыдно не иметь понятия
об элементарных вещах".
И очень многие кивакинцы взяли булавки и выкололи Самосейкину и
Мукрулле глаза. На фотографиях, понятно. А некоторые на всякий случай
выкололи глаза на фотографиях Афанореля и дяди Эраста.
Но ведь многие принципиально не стали никому из героев выкалывать
глаза, многие только подальше спрятали опасные карточки. Значит, что-то
меняется в этом мире? Я надеюсь, что меняется. Иначе, зачем все?..
Ну, а больше никаких особенных событий не произошло в этот день ни в
Кивакине, ни на Земле в целом. Все в основном ждали новостей с неба, ждали,
чем кончится эта удивительная эпопея.
Совершенно незаменимым человеком на воздушном судне неожиданно
сделался наш Тимофеев, бывший грузчик продмага.
Надо отметить, что от взаимодействия с горным воздухом его рана вдруг
мгновенно затянулась, уже на второй день путешествия стал иметь довольно
приличный вид обгоревший в погребе Веня. Да все стали чувствовать себя
намного лучше, чем чувствовали всю жизнь, вероятно, настоящего воздуха уже
совсем не осталось у поверхности Земли. А иначе чем объяснишь столь
удивительные вещи, ведь ни пища, ни комфорт не улучшились в райбольнице?
Впрочем, это все материал для научного исследования, а мы лучше
вернемся к Тимофееву, который неожиданно сделался одним из самых
незаменимых людей в полете.
Он ближе к вечеру второго дня путешествия заглянул в дверь радиорубки,
или в дверь командирского кабинета, или можно еще как-нибудь назвать эту
дверь, там теперь безвылазно колдовали у рации лишь двое: Фаддей
Абдуразякович и Афанорель, остальные заходили все реже.
- Фаддей Абдуразякович, - робко заглянул в дверь Тимофеев, - а мы уже
над чужой страной летим...
- Ну-ка, ну-ка, заходи, ты как это узнал? - заинтересовался Мукрулло.
И выяснилось, что Тимофеев с детства этим делом увлечен, все
географические карты наизусть помнит, очертания береговых линий и
государственных границ, запросто по звездам и радиосигналам вычисляет
широту и долготу. Штурман-любитель, одним словом.
- Ну, и какая же под нами сейчас конкретная страна? - спросил Фаддей
Абдуразякович, испытующе глядя Тимофееву в глаза. Тот ответил твердо и
уверенно.
- Афоня, передавай! - чуть поколебавшись, скомандовал командир. Вот
здесь-то и понадобился талант древнего грека.
Он передавал почти непрерывно. "Ваше превосходительство господин
президент! Пролетая над вашей страной..." "Ваше превосходительство синьор
премьер-министр! Находясь в воздухе вашей республики..." И само собой
"Уважаемые товарищи!.."
Так начинались все эти радиограммы. И под каждой значилась подпись
"Мукрулло". И действительно. Фаддея Абдуразяковича уже знал весь мир, и
никакие титулы не требовались.
Да, чтобы не испытывал читатель недоумения, нужно пояснить, что
радиостанция имела специальную приставку, способную переводить человеческую
речь на язык точек и тире, а также наоборот. И пользоваться ею можно было
двояко, в зависимости от важности радиообменов.
ЦУП едва пробился сквозь эту почти непрерывную передачу. Едва
Афанорель переключил рычажок на прием, динамик взорвался гневным монологом.
Можно себе представить, каким был бы этот монолог, если бы можно было
заставить весь остальной, мир заткнуть уши.
"Мукрулло, вы что себе позволяете!? Ведь есть же границы! Одумайтесь,
если собираетесь возвращаться! Мы понимаем ваше состояние, но кто вас
уполномочил на эти приветствия?! Это в конце концов не по правилам, этого
нет ни при какой демократии, остановитесь, Мукрулло!..
А вы, Афанорель, вы что, офонарели?! Вы же всегда были
дисциплинированны образцово! Не идите на поводу у вашего сумасшедшего
главврача! Восстаньте, сбросьте его иго!..
Восхищаемся вашим мужеством, мысленно с вами, держитесь. ЦУП. Штаб.
Родственники".
И тут они покинули пределы радиовидимости. Мукрулло подозрительно
глянул на своего верного радиста, не собирается ли тот сбрасывать иго. Тот,
похоже, не собирался. Хотя, чужая душа, конечно, потемки, и ни в ком нельзя
быть уверенным, как в себе.
А Афанорель, действительно, не хотел никакой борьбы, он был убежден,
что в любом случае останется ни при чем, если, конечно, вся эта
фантасмагория, начинающая, честно говоря, надоедать, завершится
благополучно.
Но не хватало времени на размышления. Тимофеев все объявлял и объявлял
проплывающие внизу страны и надо было передавать очередные приветствия. Что
интересно, на них иногда отвечали. Но надо признать честно, отвечали на
радиограммы Мукрулле немногие.
На что рассчитывал Мукрулло? А наверное, на то, что его, ставшего
теперь таким знаменитым, ставшего фактически видным общественным деятелем
самостоятельно и при помощи слепой стихии, никто уже не посмеет лишить
завоеванного положения.
Так прошло без сна чуть не двое суток. И все трое повалились спать, не
раздеваясь, когда внизу широко раскинулся необозримый даже с такой высоты
океан.
Они отоспались как следует, а океан все продолжался и продолжался.
Время от времени на почтительном расстоянии показывались какие-то самолеты,
они то приближались, то удалялись, но было видно, что это происходит по
какому-то строго определенному графику. И было ясно, что это не случайные
самолеты, а назначенные сопровождать и смерч, и вполне опознанный летающий
объект на его вершине.
Из подслушанных разговоров Афанорелю удалось понять, что летчики с
большим подозрением относятся к этому воздушному судну русских, к этой
летающей казарме кавалерийского полка, что им очень хочется шарахнуть по
ней ракетой и поглядеть, что из этого выйдет. И было очень страшно,
поскольку почему-то казалось, что у них не может быть такой железной
дисциплины, как у нас.
Афанорель переводил подслушанное Фаддею Абдуразяковичу, а тот лишь
мрачнел лицом, но вслух ничего не говорил. Он вдруг все чаще стал делаться
таким вот мрачным, даже со своими ближайшими помощниками перестал
разговаривать, перешел исключительно на приказной тон, словно был
прирожденным солдафоном, а не лейтенантом запаса.
Мукрулло совсем перестал общаться с больничными массами, а если
общался с ними, то лишь на языке письменных приказов, которые по нескольку
раз на дню приходилось вывешивать на бывшей "доске объявлений" все тому же
Афанорелю.
Главврач явно превращался в диктатора, то ли он собирался до конца
своих дней болтаться в воздухе, то ли не надеялся на мягкую посадку. Во
всяком случае, было похоже, что он хочет успеть реализовать все свои
наклонности. И дурные, и умные.
И о чем это они так долго и так секретно совещались с дядей Эрастом,
который стал его последним ближайшим приближенцем, но уже ближе всех
предыдущих, вместе взятых? И отчего это дядя Эраст после совещания с
Мукруллой стал так пристально поглядывать на Владлена Сергеевича?
Скажем сразу, что эти вопросы так и остались без ответов. Видимо,
несмотря на стремительность всяких перемен и событий, не достало времени на
то, чтобы ответить на все вопросы. Полет ведь не мог продолжаться
бесконечно. Он же проходил не в безвоздушном пространстве...
Над Атлантикой летели, ощущая некоторое беспокойство. Вдруг появились
признаки того, что смерч идет на убыль, райбольница стала помаленьку терять
высоту, это не было заметно невооруженным глазом, но любознательный
Тимофеев и тут оказался молодцом, он утверждал, что, пользуясь настенным
астероидом, с незапамятных времен висящим в приемном покое, а также
сводками погоды, которые постоянно передаются наземными радиостанциями,
может запросто определять высоту полета с точностью до десятка метров.
И скоро представилась возможность проверить его утверждение. Афанорель
не самовольно, конечно, а по указанию Мукруллы взял да и установил прямую
радиосвязь с одним из иностранных самолетов. Подобрал частоту, что ли. И
запросил у него сведения о высоте.
- О'кей! - откликнулся чужой летчик. - Лады, сейчас сообщу, только
свяжусь с базой, попрошу разрешения!
"Ну-у, это они за сутки не решат!" - разочарованно подумали
путешественники.
А им было очень важно знать насчет высоты, это же был для них вопрос
жизни и смерти. Тимофеева они, конечно, уважали за его нужные всем
познания, верили ему, но он и сам был рад возможности проверить свои
расчеты, сам, выходит, допускал возможность ошибки.
А летчик, вопреки ожиданию, быстренько согласовал вопрос с базой и уже
через час сообщил нужное сведение. И даже пообещал периодически
информировать об изменениях высоты. Видимо, такой приказ ему дали с базы,
рассудив, что знание путешественниками, а точнее, невольными нарушителями
воздушного пространства, высоты своего полета само по себе не содержит
угрозы национальной безопасности.
Это была радостная договоренность. Фаддей Абдуразякович стал даже
менее мрачным и строгим благодаря ей. Конечно, перспектива грохнуться в
океан, над которым на спасет никакой, даже самый совершенный парашют, не
могла ни его, ни кого другого радовать, но договоренность с иностранной
державой об обмене информацией была архиважна прежде всего в политическом
плане. Что там греха таить, в какой-то момент Фаддею Абдуразяковичу
показалось, что положено начало чему-то великому, каким-то даже, может
быть, отношениям...
Но никаких отношений не получилось. Да и не могло получиться. Ведь и
сам Мукрулло, с одной стороны, неосознанно стремясь к каким-то особым
отношениям, с другой стороны, - также неосознанно боялся их, ужасался даже.
Вот если бы под его началом была не больница, а хотя бы какой-нибудь
клочочек земной поверхности, вот тогда, кто знает, может, он и решился бы
объявить этот клочочек независимой республикой. А так что ж - летаешь,
летаешь верхом на бывшей казарме кавалерийского полка, да где-то сядешь?..
Ну, а рядовой народ больницы летел над Атлантикой все-таки с
замиранием сердца. Страшновато все-таки было. Конечно, дежурные по парашюту
отбирались из числа самых надежных граждан, конечно, можно было надеяться,
что в нужный момент они не оплошают, выбросят купол в слуховое окно как
надо. Конечно, по сигналу СОС все ближайшие судна ринутся на помощь
терпящим бедствие.
Но все понимали, что цельнокирпичная больница затонет в считанные
мгновения, несмотря на духоту, держали окна и двери плотно запакованными,
некоторые ни днем, ни ночью не расставались с подручными плавсредствами.
Кое-кто повсюду таскал за собой гладильную доску, кое-кто - добытую
неведомыми путями кислородную подушку, а кое-кто - самый обыкновенный стул,
за неимением чего-нибудь более подходящего.
Плавсредств для всех не хватало, а потому, начавшись с единичных
случаев, стала махровым цветом расцветать спекуляция всякими предметами,
имеющими плотность меньшую, чем плотность воды. Нависла серьезная угроза
над деревянными частями здания.
Кто доложил о безобразиях председателю президиума - неизвестно.
Возможно, он и сам заметил, отвлекшись на мгновение от внешнеполитических
своих забот. Но как бы там ни было, в критический момент на бывшей "доске
объявлений" появился очередной приказ. И вовремя появился, потому что эта
доска как раз тоже собиралась превратиться в плавсредство. И такой приказ
был составлен без помощи Афанореля, специалиста по языкам, а также
дипломатическому диалекту. Его навыки требовались исключительно для внешних
сношений, а для внутренних сношений - не требовались. Более того, для
внутренних они Фаддею Абдуразяковичу, похоже, казались даже вредными,
расхолаживающими, настраивающими на необоснованно благодушный лад.
Приказ подействовал, но не очень. Люди, видимо, еще просто не успели
научиться со всей серьезностью принимать своего руководителя. Времени у них
для этого, повторяю, было мало. А у него было мало времени, чтобы научить
их. То есть до самого конца полета так и не дошло дело до выбрасывания за
борт, в смысле за окно, живых людей. Все-таки полет был не таким уж
продолжительным, как может показаться, все-таки - сто пятьдесят километров
в час.
А потом океан кончился, полетели над Северной Америкой, враз сошел на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг