погнать прямо на засаду.
Способ был верный, но всей многолетней жизни медведя и дикого человека
оказалось недостаточно, чтобы знать, что в это время кабанов лучше не
трогать. У них был разгар гона. Взрослые самцы, отогнав от самок молодых
соперников, вели между собой бои не на живот, а на смерть. Сейчас они были
страшнее барсов, страшнее самой большой стаи волков. Завидев противника, не
спасались бегством, а, прекратив междоусобицу, все вместе могли кинуться на
него. И тогда уж пощады не жди. Дай только бог ноги. Злые, голодные, потому
что во время гона кабаны почти не едят, они способны сокрушить любого, кто
мешает им вести свадебные бои.
Хуги, как и в прошлый раз, удачно вспугнул стадо. Оно кинулось по
тропам вниз, к воде, но некоторые секачи не последовали за ним, а ринулись
вверх, чтобы наказать того, кто помешал насладиться победой и самками.
Вовремя заметив опасность, Хуги пустился что есть духу. Тяжелым кабанам,
одетым спереди в защитный естественный панцирь - калкан, или, как его еще
называют, туку, бежать на подъем было нелегко, и они скоро остановились.
У Полосатого Когтя все произошло по-иному. Спрятавшись за куст, он
терпеливо ждал начала загона, а когда загон начался и когда испуганные
свиньи понеслись под гору, приготовился к нападению.
На него друг за другом бежали три самки, а следом на некотором
расстоянии шел галопом длинномордый старый секач. Старик не успел его
разглядеть и тоже принял за самку. А может быть, и разглядел, но понадеялся
на себя, что успеет прежде подмять свинью, а потом или увильнет от кабана,
или встретит ударом лапы.
На какую-то секунду Полосатый Коготь бросился раньше. Свинья
взвизгнула и шарахнулась в сторону. Медведь сделал прыжок и настиг ее.
Две-три секунды - и она уже катилась с распоротым брюхом. Но старику этого
показалось мало. Он давнул визжавшую свинью еще раз. И тут, как вихрь,
налетел секач. Он вроде бы и не коснулся косматой шкуры. А Полосатый Коготь
охнул и сразу осел.
Пробежав немного, кабан остановился, потом развернулся грязным,
негнущимся телом и опять кинулся на медведя. Полосатый Коготь встретил
разъяренного секача. Ловко увернувшись, он со всей недюжинной силой хватил
его лапой в скулу. Грузный кабан отлетел в сторону. Тут бы и насесть на
него, но медведь прозевал, и кабан развернулся снова. Опять сшиблись в
поединке, и опять Полосатый Коготь увернулся и ударил лапой. Удар пришелся
ниже загривка.
"О-ох!" - со стоном вздохнул секач, выгибая хребет.
Теперь Полосатый Коготь не растерялся. Огромным прыжком, в который он
вложил всю силу, метнулся вслед и насел на кабана. Полутораметровая туша
протащила на себе медведя метра четыре, а затем стремительно завертелась на
месте, подминая кусты и взрывая землю. Но вывернуться секач уже не мог.
Сильная пасть Полосатого Когтя мертвой хваткой сомкнулась на острой
кабаньей холке. Осев на задние ноги, кабан только тряс огромной, похожей на
таран головой. Маленькие глаза горели налившейся кровью, острые уши были
прижаты, из пасти обильно бежала желтая слюна.
Клац, клац, клац... - звучно и быстро стучали клыки.
Полосатый Коготь рванул холку зубами, но они у него были слишком
старыми, сточенными, а тука - неподатливо жесткой. Он рванул ее еще раз,
еще, и только тогда наконец секач рухнул на колени. Но уже и медведя
оставили силы. Поняв, что все кончено, он отшатнулся от издыхающего кабана,
попятился и тоже упал.
Тут, спустя полчаса, и нашел их обоих Хуги. Огромный вепрь лежал
мертвым, а Полосатый Коготь, тщетно зализывая рану, медленно истекал
кровью. Рана была огромной. Кабан распорол шкуру клыками от паха до нижнего
ребра. Но это бы еще ничего, будь рана неглубокой. Беда оказалась в том,
что были распороты внутренности. Увидев Хуги, медведь с трудом поднял
голову.
Хуги оглядел вытоптанное поле боя. Да, здесь произошло настоящее
сражение, достойное двух великанов. Полосатый Коготь, несмотря на
преклонный возраст, выдержал одну из самых больших в своей жизни битв. Но
эта битва стала для него последней.
Хуги все еще не понимал, что его добрый, мудрый друг прощается с
жизнью. Возбужденный, радостный, он подскочил к убитой свинье, схватил ее
за заднюю ногу и подволок к Полосатому Когтю. Ведь пора было начинать пир.
Свежее теплое мясо само так и просилось на зубы. Его было так много, как,
может быть, никогда!
"Ну что же ты, старина? - будто спрашивал Хуги, глядя на умирающего
медведя. - Тебе по праву надлежит начинать первому. Начинай же..." - урчал
он.
Но старик только тихонько поматывал головой, не спуская с юноши
нежного и преданного взгляда. Хуги присел подле медведя, не понимая, что
все это означает. Тогда Полосатый Коготь с трудом приподнялся, подтянулся
поближе и со вздохом положил ему на плечо лохматую голову. Под ним была
лужа крови. И только теперь каким-то скрытым чутьем Хуги понял, что он
осиротел. Жалобно заскулив, обхватил за шею медведя и стал гладить рукой
его вытянутую на плече морду. Он едва касался ее жесткими пальцами, лаская
своего друга в последний раз. Гладя, нежно ощупывал, как ощупывает слепой,
его нос, глаза, уши и все прижимал его голову к своей... Потом снял ее с
плеча и уложил к себе на колени и опять гладил и гладил мягкий медвежий
лоб...
Полосатый Коготь то ли от ласки, то ли от слабости, наплывающей на
него волнами, прикрыл глаза, тяжело вздохнул. Страха перед смертью не было,
как не было самого о ней представления. Ему только хотелось уснуть, и
уснуть так, чтобы никогда уже не проснуться. Он прожил долгую жизнь, он
познал все, что мог и имел право познать умный могучий зверь. Теперь
хотелось покоя.
Волна убаюкивающей слабости все чаще и чаще накатывалась на Полосатого
Когтя. Пронизывающие боли в паху медленно утихали. Еще немного, и они
утихнут совсем, и тогда он уснет под мерное и ласковое поглаживание Хуги.
Только пусть не устанут его длинные пальцы, пусть они гладят как можно
дольше.
Теплая соленая капля упала медведю на нос. Полосатый Коготь,
преодолевая слабость, с трудом поднял голову и лизнул Хуги в соленую щеку.
Хотел это сделать еще раз, но язык оказался непослушным, а голова непомерно
отяжелела. Он подержал ее с секунду и вдруг уронил.
Полосатого Когтя не стало.
15
Три дня и три ночи Хуги не отходил от медведя. Он оберегал его сон и
знал в то же время, что старик никогда уже не проснется. И еще несколько
дней он бродил вокруг, не в силах уйти из этих мест. Похудел, осунулся,
утратил былую осторожность. И если с ним ничего не случилось, так только
потому, что не находилось сильного зверя. Смерть Полосатого Когтя изменила
Хуги до неузнаваемости. Он бродил по горам, ко всему равнодушный и
безучастный. Его не радовал ни восход солнца, ни цокот дроздов, не
волновала красота гор. Осознанное одиночество наложило на него печать
глубокой тоски. Он жил в зверином мире, и все-таки в нем наперекор всему
жил человек. Лебедь, потеряв подругу, навсегда остается один. Волк, пережив
гибель волчицы, не ищет больше брачной пары. Они тоже тоскуют. Одинокая
птица не вьет гнезда, одинокий зверь не ищет семейного логова. Ибо так все
устроено с начала начал и так будет вечно Но кто осмелится укорить человека
в том, что он поступает иначе? Ибо со смертью друга в звере или птице
умирает лишь инстинкт дружбы, человек же, теряя ближнего, не теряет разума.
Нет ничего страшнее для человека, чем пустота. И ничто его так не давит,
как одиночество.
Однажды Хуги напал на медвежий след. В другое бы время он пересек его
и ушел. Но теперь тянуло восполнить утраченное. Правда, у него еще
оставалась Розовая Медведица, но за долгие годы самостоятельной жизни они
потеряли друг к другу чувство былой привязанности. Полосатого же Когтя
кто-то должен был заменить.
По следу Хуги определил, что здесь недавно прошла молодая медведица по
третьему году. И он решил увидеть ее.
Шел январь. Медведи в эту пору высоко в горы не забираются, а ищут
пищу на южных склонах, поближе к долинам.
К исходу дня Хуги настиг незнакомку. Она паслась на поляне, разрывая
дерн и ища под ним личинок, спящих червей и разные съедобные корешки. Он
зашел с наветренной стороны, чтобы не спугнуть ее незнакомым запахом. Это
была действительно молодая медведица, не рослая, со светлым мехом и
совершенно черными окончаниями лап, словно обутая в чулки. И еще... он
заметил ее худобу. Разрывая пласты земли, она горбилась, и тогда острый
хребет напоминал узкую грань плоского камня. Она, очевидно, часто голодала,
потому что не имела еще ни силы, ни опыта, чтобы добывать сытный корм.
Прячась за деревом, Хуги миролюбиво и тихо хрюкнул по-медвежьи.
Чернолапая вздрогнула, навострила круглые ушки и беспомощно оцепенела, не
зная, что делать: то ли спасаться бегством, то ли подождать. Хуги хрюкнул
еще раз и вышел из укрытия.
Чернолапая сразу попятилась, замотала маленькой головой, заплевалась
и, визгливо заревев с испугу, кинулась во все лопатки. Бегала она хорошо.
Хуги подошел к копанкам, потрогал руками. Да, немного же в них
попадалось съедобного. Посмотрел в ту сторону, куда медведица убежала. Им
овладело любопытство. Почему бы не выследить снова? Будет хоть какое-то
развлечение. И Хуги возобновил преследование. Он смог бы догнать ее шутя,
но это еще больше придало бы ей страху, а ему хотелось, чтобы она не
убегала, не боялась его.
Через час он снова ее настиг. И опять повторилась та же история.
Наступала ночь, пора было подумать о собственном отдыхе... Пусть отдыхает и
Чернолапая. Завтра он найдет ее, куда бы она ни ушла.
Ища ночлег, Хуги учуял в камнях прячущегося улара, осторожно подкрался
по запаху и, пользуясь темнотой, схватил птицу.
Есть ему не хотелось. Отыскав уютное местечко, Хуги положил возле себя
охотничий трофей и крепко уснул.
Утро встретило солнцем, теплом и бодрым настроением. Он сразу вспомнил
Чернолапую.
Хуги с аппетитом позавтракал уларом и отправился на поиски незнакомки.
На этот раз след привел в горы. Чернолапая, верно, решила избавиться от
неведомого преследователя, умеющего по-медвежьи издавать звуки. Но не
так-то просто оказалось уйти. Он нашел ее опять. Ей уже некогда было
заниматься поиском пищи. Теперь она разглядела его более внимательно. Он
показался каким-то неведомым страшилищем. У него была косматая черная
голова, большие глаза и маленький нос на плоской морде, какой нет ни у
одного виденного ею зверя. И преследовал он ее не на четвереньках, а встав
на длинные худые лапы. Но вот что странно: от него почему-то пахло
медведем. Она хорошо уловила этот запах.
И снова Чернолапая пустилась наутек, чувствуя, что неведомый зверь
продолжает за ней идти. И он действительно шел, не давая ей никакого
отдыха. Она совсем изнемогла от голода и усталости, а странное существо
опять и опять настигало ее.
К полудню Чернолапая настолько вымоталась, что и страха не стало.
Оставалось лишь защищаться. И она приготовилась, как готовится напасть на
охотника раненый зверь. Инстинкт подсказал, как это сделать. Нужно было
вернуться по кругу назад и залечь у собственного следа. Все остальное решит
внезапность.
Но Чернолапая не знала, с кем она имеет дело. Хуги был не такой
простак, чтобы дать себя захватить врасплох. Мудрость звериного закона в
нем была отточена не только опытом, но и разумом.
Подойдя к бурелому, за которым сторожила Чернолапая, он остановился,
зная, что она здесь.
- Ху-уг, хуг, - зарокотал его миролюбивый басок.
Медведица не шелохнулась. Тогда он просто обошел кучу бурелома и
увидел ее.
Она взвилась на дыбы и, косолапя, мелко переступая коротенькими
ножками, смело пошла на него. Глаза горели гневом, а густая шерсть на худом
теле стояла торчком.
- Ху-уг, хуг, - опять повторил он, явно ища дружбы, а не схватки на
тропе охоты.
- О-у! - рявкнула в ответ медведица, наваливаясь на своего мучителя.
Ловким движением, как когда-то в борьбе с пестуном, Хуги мгновенно
опрокинул ее на спину и, как клещами, сдавил лапы. Она отчаянно забилась
под ним, попробовала было схватить его зубами, но и это не удалось. Силы
покинули.
Хуги держал ее в цепких объятиях минут пять, но ни злобы, ни желания с
ней расправиться в нем так и не обнаружилось. Потом он разжал руки,
отодвинулся и сел.
Чернолапая поднялась и тоже села, не зная, как все это понимать.
Хуги машинально отвернулся и стал вроде бы перевертывать камни, ища
под ними что-нибудь съедобное. Это совсем ее сбило с толку. Она больше не
нападала, да и сил-то не было.
Остаток дня Чернолапая лежала, не поднимаясь, и лишь только во все
испуганные глаза следила за тем, кто, одержав победу, не причинил ей зла.
Он по-прежнему не уходил, а преспокойно, совсем как медведь, отыскивал
неподалеку пищу.
Но ночью удалось от него отвязаться. К утру же он был опять рядом.
Только на этот раз принес двух больших птиц. От них так вкусно пахло, что в
глазах у нее помутилось. А он, неторопливо подойдя, остановился и долго ее
разглядывал, а потом одну из птиц бросил на землю.
Она не ела три дня, она тридцать дней не ела ничего подобного. Птица
была уничтожена в одну минуту, прямо чуть ли не с перьями.
Хуги, оторвав у второй мясистую ногу, бросил Чернолапой. Удивительно
щедро вело себя странное существа, похожее повадками на медведя.
Вот теперь Чернолапая почувствовала себя сытой. Конечно, так оголодав,
она съела бы еще двух уларов, но их больше не было. А тот, кто принес птиц,
спокойно съел свою долю и бросил обглоданную кость. Бросил так запросто...
Подошла, понюхала, и на зубах у нее аппетитно захрустело опять.
Весь день он не уходил, а когда пытался приблизиться, она сердито
урчала. Вдвоем, но каждый себе, они переворачивали камни и поедали
найденных под ними личинок. Чернолапая не пыталась больше избавиться от
соседства незнакомца.
Однако прошло с полмесяца, пока она перестала дичиться совсем. Хуги
сумел приручить зверя. Он не знал, зачем ему это. Было только огромное
желание не быть одиноким, и это желание продиктовал зов предков. Человек
оставался человеком. Когда-то в глубокой древности вот так же он приручил
дикого волка, ставшего впоследствии собакой, но не из корысти, а из
необходимой потребности с кем-то делить радость своего, существования.
Чернолапая родилась и выросла в горах Борохоро. Ей не нужно было ни
мигрировать по осени, ни возвращаться по весне на родину. Она выросла, ушла
от матери; скитаясь, набрела на пустой, не занятый другими сородичами
участок и продолжала бы жить и набираться положенных ей природой сил, а
потом во всем повторила бы судьбу своей матери, верша извечный круг,
отмеренный всякому живущему на земле. Но вот в судьбу насильно вторгся
человек, и она покорилась ему, как должна была покориться. Ибо не было и
никогда не будет существа сильнее, чем он
Теперь она сама ходила за ним, понимая, что он умнее и опытней.
Выносливый, крепкий, не знающий усталости, Хуги с утра до вечера мог
преследовать косулю, пока та не падала от изнеможения. Если удавалось
набрести на свежий след барсука и вовремя отрезать его от норы, барсук тоже
становился добычей. И не было ни одного случая, чтобы Хуги не поделился с
Чернолапой.
С приходом весны Хуги не ушел в родные места. Он остался в Борохоро.
Не пошел туда и на следующую весну. Может быть, так и забыл бы туда дорогу,
но случилось то, чего он не мог предвидеть. Чернолапая оказалась на
редкость преданной спутницей, сила ее привязанности к своему повелителю
стала неограниченной, но и она не знала, что в ней заложена еще большая
сила - сила материнского инстинкта, и удержать ее при Хуги могла бы только
клетка.
И однажды она ушла и не вернулась. А когда он, соскучившись, пошел по
следу, то увидел ее в обществе молодого сильного собрата.
Ему самому шел семнадцатый год. Сила его мускулов была теперь поистине
несокрушимой. Он мог побороть не только любого медведя, но и прикончить
его. Однако человек не мог быть соперником зверю.
Как из тумана, всплыла перед ним картина далекого детства. Он услышал
неистовый рев медведей и увидел Полосатого Когтя, схватившегося с
пришельцем, посягнувшим заявить свое право на Розовую Медведицу. Это было
очень давно. Ему шел тогда пятый или шестой год. Они оба с нею наблюдали
издали за поединком. Приходилось Хуги и еще видеть подобные схватки. Но так
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг