подстроиться под его шаг.
Рассказ ее тронул Федора Борисовича. Она стала как-то доступней,
понятней ему, но это еще больше затрудняло теперь ответить ей
категорическим отказом. Однако отвечать надо было. Дать согласие - значит
обречь ее на неведомое, невольно обязать делить с собой плоды, возможно
безрезультатных, тягот. Да и не женское это дело подвергать себя лишениям и
риску.
- Вы знакомы, Дина Григорьевна, с легендой о Парисе? - спросил он.
- Да, - ответила она. - Это сын царя Трои Приама. По предсказанию
оракула, Приам еще до рождения обрек своего сына на смерть. И когда тот
родился, отец приказал оставить его в лесу. Ребенка нашла медведица и
воспитала. Он вырос прекрасным, смелым и необыкновенно сильным юношей.
- Вот-вот, - кивнул Федор Борисович. - Существует много легенд на эту
тему. Но есть и достоверные факты. Однако все они пока очень немного
пролили света на загадку выживания человека в необычных условиях. Этому я и
хотел посвятить работу в экспедиции. Но, увы, экспедиция не из легких.
Работать придется самостоятельно, без чьей-либо помощи... Поверьте, я
говорю это совершенно искренне.
Уголки ее рта опустились. И он снова увидел в ее глазах испуг. И, уже
не зная, что сказать, сказал то, что чувствовал:
- Поймите без обиды. Я ничего не могу предложить вам. Не намерены же
вы разделить со мною это НИЧЕГО? Вы должны осознать всю глубину весьма
возможной бесплодности этой работы, за которую к тому же не будет никакого
вознаграждения, то есть ни положенной человеку заработной платы, ни премий,
ни, самое главное, духовной, ни материальной поддержки. Вы поняли меня,
Дина?
- Да, но я согласилась бы даже на НИЧЕГО...
Он пожал плечами, но подумал не без удовлетворения: "А она, видать,
упря-амая девчонка!"
* * *
Удивительная душа человеческая, кто поймет ее? Говорят, темный лес. А
что лес? Его можно пройти насквозь. Можно и разглядеть, каков он, кто
обитает в нем - от букашки до зверя. А вот душа непонятна. Человеческое "я"
- не лесные дебри, с топором туда не войдешь. В сознание можно проникнуть
только сознанием.
Федор Борисович поежился в своей одинокой келье: толстые кирпичные
стены, еще не прогретые солнцем, давили неуютом и холодом. Вспомнилась
Дина, с которой он расстался несколько часов назад. Человек с такой натурой
- неоценимый клад для науки. Из таких рождаются творцы. Но все равно не
может он взять ее. А вот кольнуло нечто слепое, темное - и оставило болевой
след. След невольной вины перед нею.
2
Спустя три дня Федор Борисович получил телеграмму от Скочинского: "Еду
встречай пятнадцатого..." - и снова увидел Дину. Она одиноко сидела на
скамеечке у цветочной клумбы перед зданием университета. Дунда заметил ее
издали. Светлая, воздушно заплетенная коса лежала на груди. Лицо Дины
показалось ему утомленным и похудевшим. Он остановился:
- Дина Григорьевна? Бог мой, что вы тут делаете в одиночестве?
Она поспешно встала, блекло улыбнулась и ответила:
- Только что сдала предпоследний экзамен. Ожидаю подругу.
- Надеюсь, все хорошо?
- Да, спасибо. А как ваши успехи, Федор Борисович?
Он хотел сказать, что никаких изменений нет, что все по-прежнему, но
она глядела прямо в глаза, спокойно и грустно, без всякой надежды на то,
что все еще может решиться по-иному, и он не посмел сказать ей неправду.
- Да вроде дело налаживается. Завтра встречаю друга. Вот с ним-то
вдвоем и думаем отправиться.
- В таком случае я рада за вас, - сказала она с легким надломом в
голосе и попыталась улыбнуться. - Когда вы собираетесь выезжать?
- Если не будет помех, то к концу месяца, - ответил он, всё более
чувствуя, что причиняет ей своей откровенностью почти физические страдания.
- До свидания, - мужественно проговорила она, - всяческих вам успехов,
Федор Борисович.
Он пробормотал какую-то любезность, попрощался и широким шагом прошел
мимо клумбы к подъезду. Если бы не здравый рассудок, диктующий ему
непреклонность в решении, он бы, наверно, сам в этот раз не устоял перед ее
просьбой. Но слава богу, все обошлось без лишних слов. Она, кажется,
поняла, что просьба ее несерьезна. Он обернулся, когда проходил мимо
колонн. Дина, держа под мышкой книги, медленно удалялась от здания
университета. "А ведь она... ждала подругу", - почему-то подумал он уже без
всякой связи с тем, что только что занимало его мысли. Он и представить
себе не мог, что вот уже который день, нарочно уединяясь, она искала вроде
бы непреднамеренной с ним встречи.
Однако вскоре Дунда забыл о ней. Дела настроили его на веселый лад.
Вечером он обошел магазины, а на другой день утром, выпив чашку кофе,
отправился к поезду встречать Николая.
Семь лет словно семь веков протянулись. Длинные, если перебирать в
памяти. Сколько произошло событий - и мелких и крупных. Так всегда и
бывает. Не годами ведет человек отсчет своей жизни, а тем, что успел
сделать, чему успел порадоваться. И радостное, и неприятное оставляет свои
зарубки - какие помельче, какие поглубже. Чем больше зарубок, тем больше,
кажется, прожил. А время само по себе - что оно значит? Миг, бесконечность
- не все ли равно? Бесконечность даже короче. Потому что миг в жизни
человека - это нечто реальное, ощутимое, чем он живет, что берёт на зуб. А
в бесконечности нет ничего, кроме луча собственной мысли, знания о прошлом,
воображения о будущем. Всё живущее уже тем, что оно живет, постоянно делит
время на равные половины.
Семь лет! Это много. Два года на четвертый десяток пошло Федору
Борисовичу. А Скочинскому - двадцать восемь. И все равно кажется: вчера
расстались, а сегодня встретятся. Только и всего. Ох, это время! Смотря как
его отмерять и чем.
На перроне толпы народа. Смех, говор, пестрят букеты цветов. Каждый
кого-то ждет, волнуется. Вот и вагоны, в окнах мелькают лица. Одиннадцатый
вагон, девятый, шестой, третий... Стоп! Этот. Почти напротив. А вон и
Николай. Смеется, машет и лезет вперед, чтобы выпрыгнуть первым. Он все
такой же, только вроде стал мужественнее, покрепче в плечах. Широко
расставленные глаза брызжут радостью.
- Федя!
- Колька!
И вот уже тискают друг друга в объятиях. Мускулы как железные.
- Рад?
- До чертиков!
- Ни к одной девчонке так не стремился, как к тебе. Все бросил.
- Да, ты меня здорово удивил...
- Сам себе удивляюсь. Но ведь это наша с тобой мечта. Ты меня заразил
своим Маугли.
- Он такой же и твой.
- Едем, значит, в Кошпал?
- Едем. У меня хорошие вести. Мальчишка наш вроде бы живой.
- Неужели письмо прислал?
Дунда улыбнулся шутке:
- Нет, пока за него пишет Голубцов.
- Значит, экспедиция вернется с победой!
- Ну, какая там экспедиция! Нас двое - ты и я.
Полные губы Скочинского выразили недовольство:
- М-м-м... Только и всего-то? Какая же это экспедиция? Да еще научная?
Я думал, будет парня четыре, пять. Это было бы солидно...
- Просилась одна девушка.
- Ну?
- Да что ну? Отказал. Зачем это нам? Несерьезно.
- Уж не любовь ли? Да ты вроде не увлекался. Может, скрывал?
Федор Борисович рассмеялся:
- Нет, нет, ничего не скрывал. Пойдем. Что же мы стоим на перроне?
На пути к дому Федор Борисович рассказал о Дине Тарасовой.
- Так, та-ак, - протянул Скочинский, - значит, дочка красногвардейца?
Хорошо! Нашей закваски. И что же она собою - хорошенькая?
- Ну, я плохой ценитель женской красоты. Сам знаешь, сухарь. Однако,
пожалуй, очень даже мила и особа с характером - в лучшем понимании этого
слова.
Скочинский с минуту о чем-то думал, потом сказал:
- А может, и в самом деле надо было взять ее? Втроем было бы веселее.
- Что ты, что ты! Женщину - в горы? Разве ей такое по силам? Забыл, в
каких дебрях воевали? Да и не до веселья нам будет. Экспедиция предстоит
тяжелая. Зачем же брать на себя лишнюю ответственность? Тем более и денег в
обрез.
- Не скаредничай. Хватит денег. Я ведь к тебе тоже не пустой приехал.
А третий человек нам не помешает.
Федору Борисовичу не хотелось чем-либо огорчать друга, но тут он решил
быть непреклонным:
- Ничего, обойдемся.
* * *
Через неделю Федор Борисович и Скочинский оформили все надлежащие
документы, получили деньги и занялись сборами в дальнюю дорогу.
В Ленинграде решили купить лишь самое основное и не громоздкое. Все
остальное можно было приобрести в Алма-Ате. Ушло еще три дня. Но зато
достали великолепный пятизарядный винчестер и почти новенькую бельгийку с
двумя стволами шестнадцатого калибра и третьим снизу - нарезным. Оружие
было отличным. Посчастливилось достать брезентовую палатку - вместительную,
человек на пять, два спальных мешка, две пары яловых сапог и легкие, но
прочные парусиновые костюмы. В третьем месте повезло на рюкзаки и прочие
вещи. Одним словом, собрали с миру по нитке.
Когда подсчитали, сколько ушло всего денег, оказалось, что доброй
половины уже нет.
- М-да, - почесали оба в затылках. Дорога, пропитание, расходы на
месте - все это тоже стоило немалых средств.
- Ничего, проживем! - заверил с присущим ему оптимизмом Скочинский. -
А вот Дины нам все-таки не будет хватать.
Федор Борисович отмахнулся:
- До нее ли? И так еле-еле.
Больше они о ней не вспоминали. Но она вдруг сама напомнила о себе.
Рано утром Федора Борисовича и Скочинского разбудила хозяйка и
сказала, что внизу у подъезда стоит какая-то девушка и просит, когда
проснутся ее жильцы, доложить о ней.
Федор Борисович, потирая ладонью заспанное лицо, распахнул створку
окна и выглянул. У подъезда, низко опустив голову, стояла Дина Тарасова.
- Вот незадача, - пробормотал Федор Борисович. - Чего ради пришла?
Ведь я, кажется, убедил ее...
Скочинский, сидя на полу, на разостланной в углу постели, потер глаза
и сказал абсолютно безразличным тоном:
- Выгляни и скажи: пусть уходит.
Федор Борисович пришел в еще большее замешательство:
- Да как это так?
- Да так, очень просто, - посоветовал друг. - Скажи еще раз, что в
помощниках мы не нуждаемся, что мы люди трезвые, романтики не признаем и
вообще не понимаем ее бескорыстия. Словом, нагороди чего-нибудь. Она и
уйдет.
- Нет, я серьезно...
- Ну, если серьезно, тогда нам надо покупать третий спальный мешок.
Скоты мы с тобой, Федя, вот что, - заявил Скочинский. - Человек, возможно,
ставит на карту все свое жизненное благополучие во имя нашей бредовой
затеи. Может, она верит в наш успех больше, чем мы сами, а мы, как
последние кретины, сидим и думаем, как ее отшить. Воспитанные, образованные
люди! Тьфу! Заставляем женщину ждать...
В мгновение ока Скочинский оказался на ногах, надел брюки и, глянув
через окно вниз, побежал умываться.
Федор Борисович волей-неволей последовал его примеру. Спустя пять
минут, раскидав по углам где попало сваленные вещи, наспех застелив одеялом
железную койку, они приготовились встретить раннюю гостью.
И вот девушка вошла, растерянно поздоровалась и столь же растерянно
огляделась, видя наспех прибранные тюки.
- Присаживайтесь. - Скочинский скинул с единственного стула в комнате
набитый рюкзак.
Дина села.
- Простите, что в такой час, - сказала она, - но я пришла проститься и
пожелать вам счастливого пути. Не сочтите это за нескромность. Я... не
могла иначе. Через неделю уезжаю к себе в Тамбов...
Она глядела на Федора Борисовича, Скочинский же не сводил глаз с нее
и, слыша ее голос, видя ее немигающий взгляд, устремленный на друга, почти
физически ощущал, что он будет последним дураком, если сейчас же все не
перевернет по-своему.
Он отошел к окну и прервал ее:
- Скажите мне честно: вам очень тяжело было решиться на этот визит?
Она перевела на него все тот же прямой, пристальный взгляд:
- Да, это далось мне нелегко.
Скочинский нагнулся и поднял с пола сверток со спальным мешком.
- Тогда это ваш, Дина.
3
Он спал на ворохе слежавшихся, присушенных ветром и солнцем листьев.
Их намело сюда, в удобное углубление под навес обломка скалы, еще в прошлую
осень, когда три дня и три ночи бушевал сухой ветер. И, однажды обнаружив
это укромное и безопасное место, он теперь часто приходил сюда отдыхать.
Лежал на боку, свернувшись, подтянув мозолистые колени к самому носу. Но
сон не был глубоким: мешали мухи, ползавшие по нему и щекочущие кожу, а
больше всего - сама осторожность. Прикрыв ладонями лицо, словно защищаясь
от невидимого врага, он спал, тихонько посапывая и время от времени
встряхивая головой.
Но вот луч солнца коснулся спящего, и тогда ноги его распрямились, он
весь вытянулся, откидывая голову и поводя плечами. Потом открыл глаза, и
что-то вроде довольной улыбки мелькнуло на его губах. Он встал, встал во
весь рост и, уже стоя, еще раз потянулся.
Это был высокий подросток, скорее даже юноша. И если бы не заметно
утолщенные колени, он казался бы пропорционально сложенным. У него были
широкие плечи, слегка сутулые, хорошо развитая грудь и сильные руки.
Длинные жесткие волосы, цвета воронова крыла, свалявшимися прядями свисали
ему на спину. Одна прядь, с приставшими к ней травинками, упала на лоб,
прикрыв глаза и ухо. Он тряхнул головой и одновременно ладонью отбросил
прядь назад. Потом протянул руку к выступу камня, весь напружинился и вдруг
с невиданной легкостью сделал огромный прыжок вверх. Еще два-три резких
движения - и он уже на обломке скалы. Здесь, стоя во весь рост, залитый
солнцем, издали похожий на бронзовое изваяние, он запрокинул голову,
глубоко вздохнул и исторгнул из груди протяжный крик, словно утверждая им
самого себя и объявляя всем, кто может слышать, что у него хорошее
настроение и что он голоден:
- Ху-у-у-ги-ии!
"У-ги-ги-ии!" - длинно и звучно откликнулось в горах эхо.
Немного погодя из зарослей, треща валежником, вышел на чистое место
огромный медведь. Он вытянул морду с маленькими слезящимися глазками,
дернул верхней губой и широко зевнул, показывая желтые, стершиеся клыки и
зубы. Затем сомкнул пасть, шумно вздохнул, словно внутри у этой огромной
туши были не легкие, а кузнечные мехи, и тихо, безобидно хрюкнул. Весь его
вид был настолько миролюбивым и добродушным, а движения так ленивы, что
казалось, этот большой лохматый зверь - самое беспомощное существо на
свете. И действительно, подросток, стоявший на обломке скалы, увидя
медведя, издал радостный возглас, скользнул с проворством рыси вниз и
оказался возле, теребя его за длинные густые баки. Это были старые друзья -
Хуги и Полосатый Коготь. Время отдыха кончилось, начиналось время вечерней
охоты...
Семь лет, которые прошли с тех пор, когда в горах звучали выстрелы,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг