не подведешь, вернешься!
Сует на радостях Лушникову сала да чаю. Тот, конешно, деликатно
отказывается, да в рукав халатный прячет. Призадумался, однако, смотритель:
- Ты, братец мой, вижу я, дока: обмозгуй уж, присоветуй, как бы этак
отлучки твоей никто не приметил... А то в случае чего жилы из меня главный наш
вымотает да на них же и удавит.
Усмехнулся Лушников.
- Зачем же этакое злодейство? Жилы кажному человеку нужны... Есть у меня в
Острове, рукой подать, миловидный брат. У купца Калашникова по хлебной части
служит. Близнецы мы с ним, как два полтинника одного года. Только он глухарь
полный, потому в детстве пуговицу в ухо сунул, так по сию пору там и сидит, -
должно предвидел, чтобы на войну не брали... Вы уж, как знаете, его в Псков
предоставьте, - заместо меня в лучшем виде три дня рыбкой пролежит и не
хухнет. Чистая работа...
Взвился смотритель. Пока солдат по ночным палатам в тайности корешком
дымил, отрядил он помощника своего на интендантском грузовике в Остров. Версты
кланяются, встречные кобылки на дыбки встают. Спешно, секретно, в собственные
руки... Ночь знает, никому не скажет!
* * *
Ходит главный врач журавлиным шагом по госпиталю, обход производит.
Часовому у денежного ящика ремень подтянул, во все углы носком сапога
достигает. Хочь бы один таракан для смеха попался: красота, чистота. Утренний
свет на штукатурке поигрывает, на кухне котлы бурлят, кастрюли медью прыщут,
хозяйственная сестра каклетки офицерские нюхает, белые полотенца на сквознячке
лебедями раздуваются...
Взошел главный в выздоравливающую палату. Почему халат в ногах конвертом
не сложен? Почему татарин у стенки рукавом нос утирает? С какой радости туфли
под койкой носками врозь? Голос, однако ж, сдобный, строгости еще настоящей в
себя не вобрал, шутка ли, от такой тараканьей язвы госпиталь избавился...
Дошел до Лушникова, приостановился...
- Ты в какое место, сокол, ранен? Запамятовал я.
Лушников-близнец на койку сел, белыми ресницами хлопает:
- По хлебной, - говорит, - части...
- Что такое? Откудова дурак такой мухобойный объявился?
Сестрица востроглазая тут в разговор врезалась, удобрилась, как мачеха до
пасынка:
- Не извольте, господин доктор, беспокоиться. Он с раннего утра все
невпопад отвечает, заговаривается. Надо полагать, по семейству своему скучает.
- А, энто тот, что на три дня на побывку просился... Заговаривайся, друг,
да не очень...
Глянул он тут в историю болезни, велит палатному надзирателю обернуть
солдата дном кверху. Перевернули его, главный очки два раза протер, глазам не
верит - ничего нет, прямо, как яичко облупленное.
- Ловко, - говорит, - у меня в госпитале работают... Надо бы тебя,
красавца, сею же минуту на выписку, да уж оставлю до ревизии. Пусть санитарный
генерал сам поглядит, как чисто у нас в образцовом ранения залечивают.
Больше и смотреть не стал, с сестрой пошутил, веселой походкой из палаты
вышел и пошел в канцелярию требования на крупу-соль подписывать.
Работа между тем кипит. Смотритель с лица, как подгорелый солод стал. В
команду новые медные чайники из цейгхауза волокут, а то из жестяных
заржавленных пили. Санитаров стригут, портрет верховного начальника санитарной
части тряпкой протерли, рамку свежим лаком смазали, - красота. На кухне блеск,
сияние. Кашеварам утром и вечером ногти просматривают, чтобы чернозема энтого
не заводилось, дежурного репертят насчет пробы пищи, да как отвечать, да как
полотенце на отлете держать.
Три дня пролетело, - нет санитарного генерала, - не извозчик псковский, -
к любому часу не закажешь. Измаялись все: одну чистоту наведут, готовь вторую.
Свежих больных-раненых подсыпят, опять скобли да вылизывай, - пустой котел
блестит, полный - коптится.
Про Лушникова смотритель и не вспомнил, не такая линия. Однако ж он в
обещанный срок, как лук из земли, в вечерний час перед смотрителем черным
крыльцом вырос. Личико довольное, бабьим коленкором так от него и несет.
Вестовой доложил. Вызвали потаенно близнеца-брата, сменились они одеждой,
поцеловались троекратно, - каждый на свое место: глухой на вокзал, Федор на
свою койку. Пирожок с луком исподтишка под подушку сунул, грызет - улыбается.
Угрели его, стало быть, домашние по самое темя.
Только утром он из сонной мглы на белый свет вынырнул, слышит, парадные
двери хлоп-хлоп. Махальный, скрозь дверь видать, знак подал. Дежурный
ординатор с главным врачом шашками сцепились, чуть с мясом не вырвали. Один
рапортует, другой сладким сахаром посыпает. Ведут... А в дальних покоях по
всем углам сестры сосновым духом прыскают, чтобы лазаретный настой перешибить.
Обернулся генерал, выбрал себе точку, в выздоравливающую палату
направление держит.
Ну, главный врач сообразил, конечно, ежели первый блин густо намазать,
другие легче в горло пойдут. Подводит санитарного начальника к лушниковской
койке, на два шага позади в позицию встал, докладывает:
- Случай, Ваше Превосходительство, необыкновенный... Солдат Лушников в
сидячее место ранение имел, до того здорово у нас его залечили, что и швов не
видать. Будто кумпол гладкий, до того красиво вышло. Муха, и та не усидит.
Извольте взглянуть.
Генерал, само собой, интересуется. Перекувырнули Лушникова, оголили ему
Нижний-Новгород, главный врач так и ахнул. Не крой лаком, завтра строгать...
Рубец пунцовый во всю полосу, будто сосиска, вздулся. Опасности никакой, а
знак отличия полный, лучше не надо.
Вот тебе и намаслил... Нахохлился генерал, хмыкнул в перчатку и
бессловесно в коридор вышел. Главный за ним, - только кулак за спиной
Лушникову показал. Сестрица валерьяную пробку нюхает... Подбелил солдат щи
дегтем, нечего сказать!..
Что там дальше было - Лушникову неизвестно, а только через малое время
крестный ход энтот назад потянулся: генерал кислый, шашку волочит, главный
врач за ним халатную тесемку покусывает, - сладка, надо быть. Смотритель в
самом хвосте, - будто два невидимых беса под мышки его в котел волокут...
Обедать однако ж надо, - и святые закусывают. Только это выздоравливающие
за перловый суп принялись, сестрица впархивает да прямо к Лушникову с
сюрпризом:
"Собирайся, милый человек, на выписку. Главный врач распорядился перышко
тебе немедленно вставить, - нечего лодырей держать, которые начальство почем
зря морочат!"
Встряхнулся солдат, ему что ж! Рыбам море, птицам воздух, а солдату
отчизна - своя часть. Не в родильный дом приехал, чтобы на койке живот
прохлаждать... Веселый такой пирожок свой с луком - почитай восьмой - доел,
крошки в горсть собрал, а рот бросил и на резвые ноги встал.
- Спасибо, сестрица, за хлеб, за соль, за суп, за фасоль. Авось Бог не
приведет в другой раз белое тело живопырным швом у вас зашивать... Слушок
есть, что к Рождеству немцу капут, женщин у них уже будто малокровных в
артиллерию брать стали. А с бабами много ли настреляешь...
Однако сестрица от койки не отходит, вертится. Очень ей по ученой части
интересно, как солдат то гладкий был, то вдруг рубец у него наливным алым
перцем с исподу опять засиял. Как, мол, такое, Лушников, могло произойти?
Ему что ж скрывать, не католик какой-нибудь.
- Ничего, - говорит, - денатурального, сестрица, в том нет. Третьего дня,
как меня ваш главный обернул, я по деликатности воздух в себя весь вобрал, вся
кровь в меня и втянулась, ни швов, ни рубцов. А сегодня запамятовал, вот
ошибочка и вышла. Уж не взыщите, сестрица. Корова быка доила, да все пролила.
Всякое на свете бывает!..
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 21.05.2002 13:38
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг