- Да я по этапным дворам бродил, по ночам солдатские пятки брил. Вот,
извините, и пропах... Да вы не скулите! Вона у пня дохлый крот, вы ноздри
натрите, - авось отшибет.
Подобрались лешие поближе, а солдат втулку приоткрыл, нацедил пеннику с
полчерпака, стоит поплескивает, - так они кругом на хвостах и заелозили.
- Ну что ж, подноси, - говорит старший. - Чего дразнишь? А то мы тебя и в
компанию свою не примем...
Как гаркнет солдат:
- Встать! Становись в затылок... Да чтоб по два раза не подходить, знаю я
вас, сволочей одинаковых!..
Потянулись они ближе, как старушки к кашке: кто пасть подставляет, кто
ухо, а кто и того похуже. Некогда солдату удивляться, знай льет - кому в рот,
кому в живот, абы вошло.
И минуты не прошло, взошел им градус в нутро, забрало их, братцы, аж до
кончика. Похохатывать стали, да с перекатцем, да с подвизгом, - будто кошка на
шомполе над костром надрывается... А потом играть стали: кто на бочке, брюхом
навалившись, катается, кто старшего лешего по острым ушам черпаком бьет...
Кто, в валежник морду сунувши, сам себе с корнем хвост вырывает. Мухомор с
махоркой на фантазию, братцы, действует...
Назюзились окончательно. В кучку сбились, друг с дружкой, как раки,
посцеплялись, - шерсть-то у них дремучая, - покорежились раз, другой и аминь.
Будто траву морскую черт бугром взбил, копыта об ее вытер, да и прочь ушел.
"Запалить их что ли? - думает солдат. - Спирт внутри, пакля наружу, -
здорово затрещит!" Однако ж не решился: ветер клочья огненные по всей дубраве
разнесет, - что от леса останется? Нашел он тут на бережку старый невод, леших
накрыл, со всех концов в узел собрал, поволок в озеро. Груз не тяжелый, потому
в них, лесных раскоряках, видимость одна, а настоящего веса нет. А там,
братцы, в конце озера подземный проток был, куда вода волчком-штопором так и
вбуравливалась.
Подбавил он в невод камней - для прочной загрузки - да всю артель веслом
щербатым в самый водоворот и спихнул. Так и захлюпала! Прощай, землячки, -
пиши с того света, почем там фунт цыганского мяса...
Обмыл с себя солдатик паклю, да крахмальную слизь, морду папоротником
вытер, пошел одеваться: нога похрамывает, душа в присядку скачет... Ловко
концы-то сошлись. На войне раненого полуротного из боя вынесешь - Георгия
дают, а тут за этакий мирный подвиг и пуговкой не разживешься. А ведь тоже
риск: распознай его лешие, по косточкам бы раздергали, кишки по кустам, пальцы
по вороньим гнездам...
Добрел он до села, у колодца обчественного стал, как загремит в звонкую
бадью ясеневой палочкой:
- Сходись старый да малый! Бог радость прислал; грибами-малиной теперь в
лесу хочь облопайся...
Сбежался народ, кто с лепешкой, кто с ложкой, - дело-то в самый обед было.
Сгрудились вокруг, удивляются: солдат трезвый, а слова пьяные.
Однако, как он про свою победу-одоление рассказал, так все и дрогнули.
Солдат достоверный был, с роду он не брехал, - не такого покроя.
- Да как же ты их, легкая твоя душа, обошел-то? Ерофеич, на что мастак, и
тот, как колючей проволоки наглотавшись, из леса задом наперед еле выполз.
Смеется солдат, глаза, как у сытого кота, к ушам тянутся.
- Военный секрет, милые! Авось, и в соседнем уезде пригодится. Тачку-то
бабкину прихватите, когда из лесу вертаться будете, - в ней главная суть.
Тронулось тут все население беглым маршем в лес, - и про обед забыли.
Только портки да платки за бугром замелькали. Ребятки лукошки друг у друга
рвут, через головы кувыркаются. В лес нырнули, так эхо вокруг тонкими голосами
и заплескалось.
* * *
Сидит солдат на завалинке, прислушивается. Ишь гомон какой над дубами
висит. Дорвались...
Покосился он тут вбок, - Ерофеич по плетню к нему пробирается, тяжко
дышит, будто старшину в гору на закорках везет... Добрался до завалинки, сел
мешком, ласково этак спрашивает, а у самого морда такая, словно жабой
подавился:
- Что ж ты, служивый, хлеб у меня перебиваешь?
- Да я, папаша, не для ради хлеба, - ради удовольствия! Хлеба у нас и
своего хватит...
- Как же ты их, милый человек, обчекрыжил? Умственности у тебя никакой
нет... Правил ты настоящих не знаешь...
- Никак нет. Умственности, действительно, за собой я не замечал.
- Да как же ты, все-таки, распорядился? - спрашивает Ерофеич, а сам все
придвигается, ушьми шевелит: вот-вот солдату в рот вскочит.
- Очинно просто! Я, папаша, без правил действовал. Только они на меня в
лесу оравой наскочили - "Кто такой да откудова?" А я к стволу стал, да так им
бесстрашно и ляпнул: "Села Кривцова, младший подмастерья знахаря Ерофеича!"
Перепужались они насмерть, имя-то твое услыхавши, - да как припустят... Поди,
верст за сорок теперь к западному фронту пятками траву чешут.
Насупился Ерофеич, глазом косым повел - нож в сердце!
- Н-да! Ну, как знаешь! Не плюй, брат, в колодезь, авось он и не высох. На
фронт ты вернешься, а может, я б тебе слово какое наговорное против пули бы
вражеской дал.
- Спасибо, папаша! Да мне оно ни к чему. Я там, в окопах сидючи, так
приспособился, что германские пули голой рукой ловлю, да им же обратно и
посылаю...
Видит знахарь, что солдат ложку свою крепко держит.
- А не мог ли бы ты, друг, беде моей пособить, - уж я отслужу, будь
покоен. Тело у меня после того случая все синими бобами пошло. Средствия у
тебя нет ли какого? Оченно уж обидно!
Поиграл солдат сапогом, плечом передернул. - Средствия и без меня
найдется. Слыхал я тут, что ты к солдатке одной не путем, сладкий старичок,
подкатываешься. Так вот, как ейному мужу Бог приведет невредимо с фронта
воротиться, - отполосует он тебя, рябого кота, кнутом, - вот весь ты синий и
станешь. В ровную, стало быть, краску войдешь.
Вскочил Ерофеич, горьку слюнку проглотил, - аж портки у него затряслись. А
солдату что ж? Чурбашку из-за пазухи вынул да и принялся из нее командира
полка вырезать. Разве с таким сговоришься?
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 21.05.2002 13:32
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг