- ...за оказанную мне помощь, но дело превыше всего. Из-за вас я провел
массу неприятных минут, петляя по усеянной грибами дороге через перевал.
Да еще ночью. Потом опять пришлось идти в Сапалу, лазить среди развалин...
Вейвановский на мгновение отключился, ощутив мощный прилив энергии.
Интересно, хватит ли этого, чтобы одолеть Франца, подумал он, придя в
себя. И решил рискнуть, прервав монолог Богенбрума сильным ударом кулака в
висок. Тот от неожиданности выпустил рычаги управления; кабриоджет начал
валиться вниз. До падения оставалось совсем чуть-чуть, и, пока оглушенный
Франц держался за голову, Вейвановский, перегнувшись через небольшую
перегородку, отделявшую пилота от пассажира, перехватил штурвал и потянул
его на себя. Кабриоджет вышел из пике, но теперь наносить ответный удар
предстояло Богенбруму. Отняв руки от головы, он зло посмотрел на Мориса и,
прорычав что-то нечленораздельное, вскочил из сиденья, намереваясь
схватить соперника за горло. На расстоянии двух дюймов от лица
Вейвановского руки Франца уперлись в невидимую преграду,- Морис окружил
себя силовым барьером.
- Ах, вот мы какие...- процедил Богенбрум, медленно садясь в кресло и
доставая из кармана торсан.
Вейвановский резко крутанул штурвал, и машина перевернулась вверх дном.
Кабина кабриоджета не отличалась большими размерами, простора для
выяснения отношений в ней не предусматривалось, и поэтому внутри возникла
свалка: Морис с Францем, вывалившись из кресел, катались по потолку, об
них регулярно стукались интерферотрон и музыкальный бокс, где-то под
ногами путался торсан. Краем глаза увидев быстро приближающуюся навстречу
скалу, Богенбрум пяткой ударил по штурвалу. Кабриоджет, как камень,
пущенный по поверхности воды, несколько раз отпружинил от грибных полян,
вызвав череду взрывов, и со скоростью сто пятьдесят миль в час полетел в
сторону океана.
Совокупный психотротиловый эквивалент миноморов, разросшихся в Андах, к
этому времени составлял около двух мегатонн. В принципе, для того, чтобы
рванули все мицелии, достаточно было бы с небольшой высоты бросить
стофунтовый камень в любое созвездье шляпок: датчики грибниц росли
настолько плотно, что катастрофа могла произойти в любое время от
какого-нибудь нечаянного оползня. Поэтому, особой вины Богенбрума и
Вейвановского в последовавшем землетрясении (95 баллов по шкале Ашкенази)
и извержении вулкана Майпо, строго говоря, не было.
Края кратера защитили от ударной волны Стива и Густава, зато заставили
кабриоджет изрядно покувыркаться в воздухе. Во время одного из бросков
Франц сумел зацепиться за левое кресло и схватить рычаги управления.
Машина с сильным креном в правую сторону, где находился Морис, мчалась над
самой поверхностью воды, грозя вот-вот нырнуть в океан. Вейвановский в
свалке потерял ориентацию и ослабил свою защиту,- несколько раз ударившись
о различные выступы внутри кабины, он в итоге оказался лежащим вниз
головой на полу, не соображая, в каком месте кабриоджета находится. Его
полубессознательным состоянием воспользовался Богенбрум, открывший правую
дверь и, еще сильнее накренив машину, вытряхнувший Мориса в океан.
Заметив, что вслед за соперником наружу вот-вот вывалится интерферотрон,
заскользивший к краю двери, Франц выпрыгнул из сиденья, схватив
металлический чемодан буквально за долю секунды до того, как тот чуть не
выпал из кабины. Далее Богенбрум пережил несколько неприятных мгновений:
одной рукой прижимая к груди интерферотрон, другой он схватился за ножку
кресла, наполовину свесившись из кабины. Пару раз он даже чиркнул носком о
гребень волны, что на той скорости было равносильно удару о камень.
Напрягая все силы, Франц отжался одной рукой и, тяжело дыша, перевалился
через порог внутрь кабины, затем переполз на левую сторону и вцепился в
штурвал. Выровняв и развернув кабриоджет, Богенбрум притормозил машину.
Перед его глазами предстала живописная картина: взрывами с лица земли
стерло все поселки, огромные куски скал падали вниз, а вулкан Майпо
выплюнул вверх первую порцию лавы и бомб, опустившихся на прибрежные
участки. Поняв, что искать особняк Вейвановского не имеет смысла,
Богенбрум круто повернул руль влево, подальше от опасной зоны. Запасов
энергии кабриоджета ему вполне хватило бы для пяти кругосветных
путешествий, а в небольшом багажнике, помимо первого варианта
интерферотрона со всеми датчиками, находилось оборудование штурмовиков,
потерянное в Сапале Стивом и Густавом, и люпус, изъятый накануне в
Кантабиле. Разогнавшись до пятисот миль в час, Франц направил машину на
северо-запад.
Эшера и Макналти взрывом повалило на землю. Сразу догадавшись, что
случилось нечто экстраординарное, они, вскочив, немедленно помчались к
гравитоплану. Пока Стив заводил двигатели, Майпо разверз свое жерло и
сделал предварительный плевок. Несколько бомб упали на окна кабины,
оставив грязный след. Уже когда приятели поднялись в воздух, вулкан исторг
мощную порцию лавы, обрушившуюся на корпус машины. Стив еле смог выровнять
гравитоплан; перевалив за пределы кратера, он на большой скорости,
опасаясь падающих скал, повел машину резко вверх и в сторону океана.
Затем, развернув аппарат, Стив молча переглянулся с Густавом, сидевшим в
кресле второго пилота. Тот кивнул головой: Филомела. Макналти прибавил
скорости и через минуту оказался над поселком, на который обильно сыпались
бомбы и вулканический пепел. Индикатор присутствия людей показывал, что в
Тупунгато осталось в живых пять человек.
- Кажется, здесь,- показал Густав пальцем на изменившийся до
неузнаваемости участок возле дороги, уходившей в горы,- теперь по ней
устремились вниз потоки лавы. Стив резко снизился, ориентируясь по
показаниям индикатора; гравитоплан завис над двором, где груда камней
указывала на существование в прошлом дома с ангаром. Густав, внимательно
взглянув на датчик присутствия, выскочил в салон и, открыв люк, крикнул
Стиву, чтобы тот опустил гравитоплан как можно ниже. Дом Филомелы исчез,
от него остались лишь небольшие фрагменты первого этажа. Прыгнув на землю,
Эшер побежал к развалинам. Филомела, свернувшись в клубок, лежала на том
месте, где была гостиная. Густав потряс ее за плечо:
- Филомела, вы живы?
Она была цела и даже невредима, но в состоянии глубокого шока. Повернув
голову, она непонимающим взглядом посмотрела на Эшера и отмахнулась от
него, как от видения. Схватив ее в охапку, Густав побежал к гравитоплану,
лавируя между посыпавшимися с небес бомбами. Как только он оказался в
салоне, Стив из кабины закрыл люк и, дернув машину так, что Эшер со своей
ношей свалились на пол, унесся подальше в океан. Зависнув над водой на
безопасном расстоянии от суши, Макналти выскочил из кабины:
- Как она?
- В порядке,- ответил Эшер, закончив хлестать Венис по щекам. Забрав у
появившейся стюардессы стакан с виски, он влил его Филомеле в горло. Та
моментально заглотнула напиток, но не стала, как обычно бывает в таких
случаях, кашлять и плеваться. Посмотрев по сторонам и узнав своих
спасителей, она сказала:
- Еще.
После четвертой дозы она окончательно пришла в себя и принялась
расспрашивать Густава со Стивом об их приключениях. Филомела поначалу была
глубоко уверена, что взрыв и землетрясение произошли из-за неудачного
испытания интерферотрона:
- Сразу после вашего отлета у меня объявился Богенбрум. Был весьма
корректен, но настойчив. Интересовался, куда вы делись. Я сказала, что вы
отправились покататься на гравитоплане. Он тут же сел в кабриоджет и
улетел. Откуда, кстати, он его мог взять?
Когда приятели рассказали ей о том, что произошло в кратере, Венис
стукнула кулаком по столу:
- Мерзавец! И что, они исчезли бесследно?
- Да,- ответил Густав.- Я думаю, оба погибли при взрыве.
- Но из-за чего он мог произойти? - спросил Стив.
- Не знаю,- пожал плечами Эшер.- И, думаю, уже никогда не узнаем.
- Что же теперь делать? - Филомела выжидательно смотрела на него.
- Лететь дальше.
- Куда?
- В Гималаи. Больше некуда,- ответил Стив.
- Нам хватит ресурсов? - поинтересовался Густав.
Стив выразительно махнул рукой:
- Можем месяц не приземляться.
Вскоре гравитоплан, обойдя Анды с севера, взял курс на Гималаи,-
единственное место, где еще могли оставаться пригодные для обитания
селения. Прибыть туда Стив предполагал часов через одиннадцать, медленным
ходом.
Растаявшую в облаках машину грустным взглядом проводил торчавший из воды
стебель с глазом на конце. Акуляр, не дождавшись новых поступлений,
медленно опустился на дно переваривать свой скромный завтрак, столь
неожиданно свалившийся с небес,- Мориса Вейвановского.
***
После ударной дозы алкоголя Филомела быстро опьянела и уснула в кресле,
заботливо разложенном стюардессой. Густав, накрыв ее пледом, ушел в кабину
к Стиву, который, меланхолично попивая кофе, рассматривал бушующий внизу
океан. Эшер молча сел.
- Ты заранее знал, что Морис погибнет? - спросил Стив после долгого
молчания.
- Да,- мрачно ответил Эшер.
- Почему ты ему не сказал?
- Я не знал, как и где он умрет. Все, что я смог увидеть на экране,- это
расщепление его трассы сегодня.
- Мы могли бы не брать его с собой.
- Ты заблуждаешься. Мы не могли не взять его с собой. Все уже было
предопределено.
- Но если бы ты ему сказал...
- Что я ему сказал бы? "Дорогой Морис, сегодня последний день твоей жизни.
Ты успел составить завещание"?
- Ты знал о его гибели пять дней назад,- упрямо повторил Стив.
- Да, знал. Ну и что с того? Останься - чисто гипотетически - Морис дома,
он все равно бы погиб. Не из-за Богенбрума, так от чего-нибудь еще. От
того же самого взрыва. Но это ерунда, догадки. Он мог умереть только так,
как он погиб на самом деле, и никак иначе.
- Если бы мы все знали, что ему угрожает смерть, то не спали бы все эти
дни, но собрали бы аппарат! - Макналти стукнул по ручке кресла.
- А я считаю, что мы бы в таком случае не собрали его и по сей день! Или
слепили бы его с ошибками! Сожгли при включении! Ты что, серьезно думаешь,
что если бы не Франц, то я уже сегодня спас бы Мориса?
- Конечно! - удивился Стив.- Неужели так тяжело было бы переместить его
траекторию?
- Все гораздо сложнее, Стив,- покачал головой Густав.- Во много раз
сложнее. Ты даже не представляешь себе, как это непросто.
Выйдя из кабины, он сел напротив тихо посапывавшей Филомелы и погрузился в
раздумья.
Впервые мысль о фиксированном характере событийного ряда пришла к Эшеру
много лет назад, во время очередного "дежа вю". Эти видения посещали его
ночью достаточно часто, особенно в молодости, отличаясь от обычных снов
своей фрагментарностью и нелепостью. Именно вследствие своей кажущейся
нескладности они оставались в памяти, чтобы всплыть спустя несколько
месяцев, а то и лет, когда та же самая ситуация, поразившая Густава своей
неправдоподобностью, развертывалась перед ним наяву. "Дежа вю", посещавшие
Эшера, имели между собой много схожего.
Они возникали на рассвете, после какого-нибудь мелкого, незначительного
сна. Густав обычно видел перед собой знакомое место, где находились
известные ему люди. Он неожиданно начинал ощущать все те эмоции, который
должен был испытывать там, сообразно логике видения. Вернее, эти чувства
сваливались на него за мгновение до того, как появлялось "дежа вю", и
часто казались ему странными, не менее загадочными, чем сама картина.
Внутри "дежа вю" поведение и высказывания знакомых Густава выглядели
невероятными. Ни при каких условиях Эшер не мог бы представить себе такого
стечения обстоятельств, которое заставило бы его знакомых вести себя
подобным образом. Однако со временем ситуация поворачивалась так, что
когда он сталкивался со своим "дежа вю" в реальности (Густав, механически
регистрируя про себя очередное совпадение сна и яви, называл это
"вплыванием в "дежа вю""), поступки и разговоры оказывались совершенно
логичными.
Именно эта неизбежность попадания в обстоятельства, заранее и мельком
продемонстрированные сонному уму, натолкнула Эшера на первые догадки,
которые впоследствии оформились в теорию "слоеного пирога". Густав,
конечно, ушел от ответа, когда за бокалом шампанского с помощью
интерферотрона, как волшебным зерцалом, спас Вейвановского от
гипотетической гибели вследствие падения камня. Правда заключалась в том,
что уберечь Мориса от реальной гибели, даже если бы она в цветах и красках
заблаговременно предстала на экране, было невозможно. Недопустимо, чтобы
увидев свою смерть, Морис сумел ее избежать: уехав, закрывшись дома,
окружив себя оружием и надежными друзьями. Парадокса гороскопа на самом
деле не существует: верно предсказанное всегда сбывается,- будущее
изменить нельзя, даже если его можно увидеть (разве что, прибегнув к
интерферотрону, пытаться сдвинуть траекторию, но осуществимость этого на
практике осталась недоказанной). В этом смысле утраченное изобретение
можно было бы назвать демонстратором "дежа вю". Вейвановский умер в
назначенный срок, и с этим ничего нельзя было поделать. А истинный
парадокс вот в чем: если человеку показать его будущее - даже посредством
машины времени, он в него не поверит. Он сочтет все это невозможным,
абсурдным; скорее всего, заявит, что аппарат неисправен и что его
изобретатель - мошенник. Тем не менее, через месяц, год, пять или двадцать
лет этот человек неизбежно вплывет в свое "дежа вю", с удивлением отметив
точность воплощения ситуаций, в свое время показавшихся ему невероятными.
Поверил бы Морис в свою смерть внутри полицейского кабриоджета в компании
Франца Богенбрума, на фоне колоссального взрыва, извержения вулкана и
землетрясения? Вряд ли. Если бы какая-нибудь пифия предсказала ему такое
еще до того, как к нему свалились на крышу незваные гости, он счел бы это
пророчество фантастикой. Он наверняка не стал бы верить в такой поворот
событий, даже если бы та же самая пифия сказала ему об этом сегодня утром.
У Вейвановского не было иного выбора, кроме как погибнуть.
Тогда, пять дней назад, рассматривая в ангаре на дисплее интерферотрона
мотки траекторий, Эшер не мог удержаться от сравнения: словно дождевые
черви под землей, люди прогрызают свой ход, свой жизненный путь внутри
"слоеного пирога". Они видят то, что осталось сзади,- канал уже проделан,
но не ведают того, что ждет их дальше: перед ними, как им кажется,
сплошная непроницаемая стена. Эту стенку соорудило их сознание,
погрузившее их в плен инерции, заставившее последовательно скользить вдоль
массы явлений внутри раз и навсегда проложенной, неизменной траектории. В
этом смысле у дождевого червя в грунте больше разнообразия,- он может
прокладывать ход как ему заблагорассудится. Человек же обречен двигаться
исключительно по своей траектории, и, как выразился один мудрец, свободы у
него не больше, чем у камня, катящегося под гору. Установленная мозгом
непроницаемая завеса, скрывающая будущее, создает иллюзию выбора (хотя
непроницаемость достаточно условна: взять, к примеру, те же самые "дежа
вю"); даже раздумья над тем, какой избрать вариант действий,- тоже часть
неизменной траектории. Любой выбор и обусловленные им действия были
впечатаны в трассу еще до того, как к ним приблизилось ползущее сквозь
событийный пирог сознание.
Правильность же выбора невозможно оценить иначе, как не взглянув на него
задним числом, то есть уже прогрызя эту часть траектории. Только тогда
возникают варианты: "а что было бы, если?..", "тогда мне надо было
поступать по-другому" и тому подобное. Густав Эшер знает, что допустил
ошибку, ринувшись в Сапалу, но знает об этом сейчас. Тогда, 11 августа,
ему показалось, что он принял верное решение, отправившись в поселок. Но у
него все равно отсутствовала альтернатива: его нынешняя траектория
проложена таким образом, что неумолимо вела его в Тупунгато, ударив лицом
об крышу и продержав в состоянии комы, затем отправив в кратер вулкана. А
теперь она толкает его в Гималаи, в полную неизвестность...
Густав встал из кресла и заглянул к Стиву:
- Могу тебя сменить, если хочешь.
Макналти кивнул в знак согласия. Разминувшись в дверях с Эшером, он
показал на приборные панели гравитоплана:
- Машина идет фиксированным курсом. Высота - две мили над уровнем моря.
Присматривайся на всякий случай,- вдруг где-нибудь гора выросла. А я,
пожалуй, вздремну.
- Когда тебя разбудить?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг