Тим кивает и неожиданно говорит:
- А я вот своего зверя видел. Не далее как месяц назад. В лес
лезть не хотелось, но он повадился выть по ночам, и с каждым днем
все ближе к дому. Жена на меня так смотрела... я взял плазменный
винтарь и пошел. Наткнулся почти сразу... Две обоймы разрядил,
несколько раз зацепил точно. Еще бы немного, и... - ладони Тима
сжимаются в кулаки.
- Шутишь, друг. Шщзхъ нельзя окончательно убить, это знают все...
хоть полегчало?
- Немного.
- Рано ты стал с Шщзхъ в упор пересекаться, - хмуро говорит
Йцукенг, - тебе ведь едва-едва сорок. Наследственность плохая...
- А что же, мне дома сидеть, как Вапит? - взвивается Тим, -
слушать, как оно грызет дверь, пробует на зуб рамы? Так Шщзхъ же и в
дом заберется, такое бывало. Совсем позорный конец. Нет, уж лучше
в открытом бою...
Йцукенг морщится.
- Ну хоть ты глупостей не говори... мастер-стратег кислых щей.
Не существует таких понятий - "открытый бой", "закрытый бой". Нет
трусости. Ты нападаешь, если рассчитываешь на успех, принимаешь бой,
когда тебе это выгодно, и уклоняешься от схватки, если не уверен в ее
исходе или ситуация очевидно неблагоприятна.
Тим молчит, и тогда Йцукенг продолжает:
- Мой отец ходил каждый год охотится, в мой день рождения.
Последние года три он возвращался с ранами на теле и пустым патронташем -
хотел дожить до появления внука, покачать его на руках... а потом,
в мой двадцать седьмой день, ушел в лес без винтовки. Просто обнял
меня и Олджа, тот едва ходить начал, и ушел. Не сказал даже ничего,
просто помахал рукой и пошел, не оглядываясь. А Шщзхъ не выло... совсем
не выло в ту ночь. И правильно делало, я до утра по лесу носился, сжигал
каждую разлапистую корягу... ничего не видел от слез.
Несколько минут царит тишина. Потом Йцукенг проводит ладонью по
лицу и спрашивает:
- Твой-то как?
Тим улыбается, несколько болезненно.
- Пока молодцом. Какую штуку учудил: сидит по ночам на балконе
и оттуда палит в каждую тень. Не сдается дед...
- Хорошо придумано, - усмехается Йцукенг, - вот только невысоко
у вас балкон в старой вилле... мы лазили, помнишь?
- Да, - говорит Тим и вновь мрачнеет. Потом так же, как Йцукенг,
проводит ладонью по лицу, и резко дергает головой, словно стряхивая
что-то с волос, - к черту! Негативное мышление, потеря оптимального
взаимодействия. Отставить. Ваш брат оператор себе такого не позволяет,
и правильно. Взять хотя бы того же Цыча - железный парень. Кстати, как
тебе этот людоедский вождь?
- Сву? - отзывается Йцукенг, - человек как человек. А оператор
очень хороший... очень талантливый...
- Лучше тебя?
- Все настолько серьезно? - немного помолчав, спрашивает Йцукенг.
- Более чем. Пока у них нет большинства в совете... но их
территории расширяются быстрее, чем наши. Есть ряд принципиальных
разногласий...
- Именно?
- Они хотят изменить Великую Хартию. Их тактические операторы
иногда позволяют себе не исполнять или исполнять ненадлежащим образом
приказы уполномоченных стратегов. Мы вынуждены отвечать тем же. Напряжение
растет...
- Не хотелось бы, - медленно произносит Йцукенг, - не хотелось бы...
- О чем ты говоришь... все понимают, к чему идет дело, но сделать
ничего не в силах. Это как рок, как наваждение... большие проблемы всегда
возникают не по той или иной конкретной причине, а как бы из ничего, из
десятков мелочей. Как бы - просто момент имеет такую структуру.
- У него есть дети? У Цыча? - вдруг спрашивает Йцукенг.
- Дочери, две. Пятнадцать и девять лет. А почему тебя это
интересует? Никто никогда не слышал о женщине - стратегическом
операторе...
Йцукенг потягивается в шезлонге.
- Времена меняются, кепаса Тим.
Йцукенг смотрит в окно, вслед исчезающей в ночном небе точке флаера,
когда раздается стук в дверь.
- Входи, - говорит он, продолжая смотреть в окно. Он смотрит до тех
пор, пока флаер не исчезает окончательно в сутолоке небесного великолепия.
Потом Йцукенг поворачивается и видит, что Олдж уже сидит на стуле, лицом к
нему, а на столе разложена давнишняя металлическая доска. Сын мрачен и
встречает взгляд Йцукенга, не отводя глаз.
Стул со стороны окна остался свободным, и Йцукенг садится. Потирает
лоб, собираясь с мыслями.
- Как прошел день, Олли?
- Нормально. Я никуда не поехал.
- А что так?
У Олджа дергается левая щека.
- Издеваешься, пап? Во флаере три места, два из них заняты Длорпом
и его подружкой. Я не мог поехать без Амить, и она, само собой, не поехала
без меня. А наш флаер стоял себе в ангаре!
Йцукенг чуть улыбнулся, заметив подрагивающие крылья носа и играющие
желваки на лице сына.
- Сегодня у тебя есть шанс получить безраздельные права на этот
кусок железа. Итак... восьми линкоров форы тебе уже многовато будет.
Получишь четыре, флагман... двойное по крейсерам, полуторное по
эсминцам...
- Не надо по эсминцам.
- Надо, - с сожалением говорит Йцукенг, - надо, не умеешь ты ими
пользоваться. Пока не умеешь... ну что? Тренировку или сразу на интерес?
- Сразу.
- Уверен?
Мальчишка улыбается - холодно и зло.
- Уверен, отец. На все сто, - и протягивает над доской кисти.
Свежая ссадина на указательном пальце правой руки.
"В общем-то, все верно" - думает Йцукенг, заканчивая настройку
и тоже медленно протягивая вперед руки, - "он наверняка разминался,
пока мы с Тимошкой философствовали... теперь хочет взять меня тепленьким.
А крейсера я зря ему дал... аукнутся мне сейчас эти крейсера по полной
программе...".
- Готов! - нетерпеливо выкрикивает Олдж.
Долгая-долгая секунда, в течение которой Йцукенг привычно собирается
в кулак и освобождает свой разум от всего, не связанного с лежащей перед
ним доской.
- Готов.
Йцукенг сразу понимает, что четыре линкора форы вместе с крейсерами -
это очень много, но ни на миг не прекращает плести своими пальцами
невидимую паутину. Синие искры, построившись плотным октагоном, теснят
его флот к краю доски, заставляя на ходу менять построение, делиться на
части... Боль гибнущих кораблей хлещет по нервным цепям Йцукенга, и
он автоматически обращает ее в свое сосредоточение и свои силы. Олдж
шипит при каждом разряде, проходящем через его руки, но глаза уже
блестят предвкушением победы, а руки не сбиваются с ритма. Еще немного...
Дверь за спиной Олджа приоткрывается, и в нее заглядывает Ячсмить.
- Ох, - дрогнувшим голосом говорит она, - вы опять...
Олдж вздрагивает от звука ее голоса и делает неверное движение
рукой. Йцукенг тут же подхватывает его, ввинчиваясь правой ладонью в
чехарду искр, и Олдж вздрагивает еще раз - на этот раз от сильного
укола боли, когда его флагман расцветает огненным цветком.
В ушах Йцукенга вновь начинает звучать музыка - победная,
спасительная, и он отдается на ее волю, плывет по слышным только ему
волнам, не ощущая больше разрядов тока - может быть, из-за транса, а
может быть, потому, что теперь их почти нет...
- Стоп! - кричит Ячсмить, и машет перед лицом Йцукенга свой
маленькой ладонью, - стоп, стоп, стоп!
Йцукенг открывает глаза и видит, что Олдж до крови прокусил
себе нижнюю губу, видит тоненькие темно-красные струйки из его ноздрей,
почти обессмыслившиеся глаза.
- Стоп, - говорит он, и тренажер гаснет.
Ячсмить садится на корточки рядом с Олджем и вытирает платком его
лицо, послав Йцукенгу полный укора взгляд.
- Я почти смог! - чуть не плача, говорит мальчик, - еще бы чуть-
чуть!
Йцукенг постепенно возвращается к действительности, сознавая, что
он сидит в комнате, на стуле, и не нужно непрерывно отдавать приказов и
маневрировать, контратаковать, терпеливо ожидая... ожидая роковой ошибки
противника, чтобы потом не оставить ему шанса. Ни единого.
- Да, - говорит он, - у тебя почти получилось. Странное ощущение,
когда тебя бьют твоим же оружием... сегодня на террасе подсмотрел?
Похвально. Но такого гандикапа я тебе не дам больше, ты уж извини...
- Еще раз! - просит Олдж, пытаясь высвободиться из ласковых, но
настойчивых рук Ячсмить.
Йцукенг качает головой.
- По одной попытке за день.
Мальчишка бьет себя кулаком по колену. В глазах застыли слезы - не
слезы боли, слезы обиды.
- Первое, - говорит Йцукенг, - что бы не происходило вокруг тебя -
не отвлекайся. Это главная ошибка, которую ты допустил сегодня, и
она повлекла за собой все остальные. Второе - эсминцы. Ты использовал их
крайне нерационально. По меньшей мере дважды у тебя была возможность
покончить со мной одним махом с их помощью, и ты ей пренебрег. В
следующий раз крейсеров ты не получишь, зато я дам тебе тройное по
эсминцам. Подумай, как будешь действовать.
- Я хочу сейчас, - говорит Олдж, уворачиваясь от маминого
подзатыльника.
- Третье, - говорит Йцукенг, - не торопись. Никуда не торопится
тот, кто везде успевает.
Подмигнув, он взъерошивает сыну волосы - той самой рукой,
которая только что заставила его плакать, и добавляет:
- Завтра будет еще один день.
Йцукенг спит, и впервые за последние несколько месяцев видит
сон. Ему снится, что он лежит не в своей комнате, свободно раскинув
руки-ноги по широкой кровати, а плавает в бесцветной жидкости внутри
зеленого саркофага. И там, в саркофаге, его руки, ноги и местами
тело проткнуты тонкими трубками, а от головы отходит множество блестящих
серебристых нитей, уходящих в торцовую стенку. Рядом стоят такие же
ящики, и где-то рядом в жидкости точно так же плавают Ячсмить и Олдж,
непохожие на себя, страшно худые и бледнокожие. А Бю вообще нет, в
ее саркофаге нити уходят в объемистый кристалл с полметра длиной, с
в странно завораживающем ритме мигающий гранями.
Зеленые ящики стоят по обеим сторонам коридора, и их так много,
что не видно, где кончается тоннель. По полу коридора с тихим шелестом
ползает нечто металлическое, ощупывает ящики, что-то поправляет,
подкручивает, визжит шарнирами. Тишина, неяркий красный свет и сильный
запах могил...
Йцукенг начинает метаться по кровати, комкать шелк простыней
ладонями, скрежетать зубами. И, повторяя его движения, тот, второй
Йцукенг, в саркофаге, открывает и закрывает беззубый рот, слабо
подергивает конечностями, отчего пронизывающие тело трубочки колышутся в
физрастворе и грозят выскочить из бледной до прозрачности кожи. Тогда
откуда-то выдвигается тонкая металлическая игла и коротко тыкает
Йцукенга в шею, но он не перестает метаться, и игла, тревожно жужжа,
тыкает его в шею снова и снова, и тогда Йцукенг понимает - это не
игла, это силуэт легкого рейдера разведки на обзорном экране, сейчас
будет очень важная, интересная игра, и ее доверили ему, Йцукенгу,
и все они сидят в стилизованной рубке линкора - он, старина Тим,
Сву Цыч, какие-то незнакомые, но несомненно очень хорошие люди,
и Йцукенг хлопает Сву по плечу, на время забывая, что это его
будущий смертельный враг, и что-то объясняет ему, и Сву соглашается,
сверкая белыми зубами, кивает, и тоже что-то говорит. Йцукенга
переполняет острое, невыносимое почти ощущение счастья - от того,
что за ним - его привычное озеро, его любимая, его дети, его небо,
по-своему прекрасное днем и ночью - и за это все он порвет глотку
любому, сколько угодно раз, каким угодно способом...
Потом все куда-то пропадает, и Йцукенг вновь, еще раз видит
только что прошедший день - несущаяся навстречу гладь воды, завтрак,
старые книги, так иногда неуместные на ультрасовременном мониторе,
скачущее напряжение схватки, горячее упругое тело в руках и запах
ландышей от длинных волос, в которые зарываешься лицом, выпрыгивающий
из флаера Тим, дружеская пирушка, серьезный разговор под россыпью
холодных цветных звезд, кровь из носа у сына, его рука, лохматящая
прическу... здесь что-то замыкает в голове у ведущего стратегического
оператора западных границ - слишком много раз дергался среди клубящихся
пузырьков силуэт разведрейдера, так похожий на иглу - и Йцукенг раз
за разом видит себя, опускающего руки и с улыбкой произносящего:
- Завтра будет еще один день... завтра будет еще один день...
еще один... день...
Челябинск, зима 2000.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг