Миниатюрный старичок с завидной энергией сорвался с табуретки,
подбежал к портрету и внимательно его осмотрел. Затем обернулся и
уставился на меня с укоризной. Для этого ему пришлось задрать голову до
невозможности.
- Простите, - сконфуженно пробормотал я. - Давно как-то не видал
портретов писателей. В школе-то я все больше по физике да по матема...
От возмущения на лысой голове старичка взвился дыбом последний
реденький локон.
- Это Краснопевцев, - произнес он внушительно. - Иван Дмитриевич
Краснопевцев собственной персоной! Что вы, батюшка!
- А, - сказал я, мучительно напрягая память. - Как же. Это же
Краснопевцев! То-то я смотрю...
Старичок совершенно удовлетворился моим раскаянием, но тут же
насторожился и спросил с беспокойством:
- А у вас паспорт с собой?
Мне стало не по себе.
Дело в том, что последние паспорта отменили лет двадцать тому назад.
Каждый взрослый человек носит с собой небольшую пластиковую карточку с
закодированной информацией, да и то скорее всего эта штука доживает
последние дни.
- А в чем, э-э-э, собственно...
Тут старичок заметил мои выпачканные в краске руки, охнул и потащил
за собой.
- Сюда, сюда... - приговаривал он, проводя меня сперва через анфиладу
низких совершенно пустых комнат, затем по винтовой металлической лестнице
с прихотливыми ступеньками, затем опять через комнаты. - Сейчас, сейчас...
У меня есть все, что вам необходимо...
Через несколько минут, с трудом оттерев руки растворителем и два раза
тщательно вымыв земляничным мылом, чтобы отбить неистребимый ремонтный
запах, я сидел напротив моего спасителя в тихом закутке где-то под самой
крышей и пил чай. Чай был из самовара.
Старичок как-то сразу увлекся и поведал мне юмористическую историю о
том, как в шестилетнем возрасте он на спор залез с головой в бочку с
зеленой краской, и что из этого получилось. По его словам, через час в
радиусе не менее двухсот метров не осталось ни одной неиспачканной вещи,
человека или капитального строения. Сам шестилетний старичок оставался
частично зеленым еще два месяца и его даже возили в Москву советоваться со
специалистами.
Был он домашний, уютный и такой говорливый, что я отмякал душой с
каждой минутой.
Воспользовавшись паузой, пока хозяин сосредоточенно накладывал мне на
блюдечко вишневое варенье, я поинтересовался:
- А где же, уважаемый Петр Евсеевич, все ваши экспонаты?
- Какие-такие экспонаты? - отозвался Петр Евсеевич. - Нету у меня,
милый, никаких экспонатов.
- Ну как же! Вот мне говорили... Портреты писателей, рукописи, личные
вещи... Вы ведь директор музея, не так ли?
Никогда в жизни я не видел, чтобы люди из розовых с такой быстротой
становились желтыми от возмущения и досады. Петр Евсеевич выпал из кресла,
выбежал на середину комнаты и в дальнейшем повел себя в лучших традициях
старинных провинциальных трагиков. А именно: надулся, втянул голову в
плечи и, потрясая в воздухе кулачками, сдавленным фальцетом грозно
прокричал такой монолог:
- Никогда, о никогда Петр Симареев не опускался до жалких
административных низин! Я - Хранитель! Слышите вы, жалкие пигмеи?
Хранитель Бюро проката, основанного великим Краснопевцевым семь
десятилетий назад!
В сочетании с мизерным росточком такие театральные эффекты должны
были крепко действовать на свеженького человека. Я отхлебнул из чашечки
душистого чаю и изобразил на лице величайшее внимание и почтительность.
- Именно ему, великому Краснопевцеву, - продолжал декламировать
старичок, раскачиваясь коротеньким корпусом, - принадлежит эпохальное
открытие: человечество и каждый его представитель имеют право и обязаны
брать на прокат все! О, это была величайшая мысль!..
- Да вы, батюшка, варенье-то, варенье кладите, оно без косточек, -
добавил он вдруг обыкновенным голосом и тут же со свистом потянул в себя
воздух, готовясь продолжить монолог.
Воспользовавшись секундной паузой, я быстро спросил:
- Петр Евсеич, а музей куда делся?
Хранитель по инерции еще немного помахал кулачками, затем
окончательно вышел из образа, выпустил набранный воздух и присел за стол.
- А что музей? - сказал он буднично. - С музеем нормально. Перевели
его в другое здание.
- Это куда же?
- А вот тут, напротив.
- Напротив? Так ведь там "Сверчок"!
- Вот в "Сверчок" и перевели. В конце прошлого века там постоянно
бывал Панкреатидов. Слыхали о таком?
О Василии Панкреатидове я, конечно, слыхал. Великий мастер пера.
Дважды лауреат. Читать, правда, не доводилось. Но я всегда доверял нашей
критике.
- Теперь на входе там Достоевский висит, - продолжал хранитель,
прихлебывая чай, - а на выходе - Панкреатидов. Ну, а тут мы
устраиваемся... Еще варенья?
Сколько живу на свете, ни разу не бывал в бюро проката. Занятное,
должно быть, зрелище. Поэтому я опять кашлянул и сказал:
- Любопытно было бы взглянуть на ваше хозяйство, уважаемый хранитель.
- А давайте я вам покажу! - загорелся старичок.
- А давайте, - согласился я. - Жалким пигмеям все интересно. Тем
более они в отпуску.
Мы допили чай и отправились в путешествие по монастырю.
Глава 3
"Драндулёт-14"
Все-таки странно, как много порой зависит от освещения! Когда я,
предводительствуемый жизнерадостным старичком-хранителем, спустился под
темные от времени своды монастырского подвала, в немощном свете фонарей
самые простецкие предметы представали иными - незнакомыми, грозными и
слегка таинственными.
Из полумрака проступали то громоздкие силуэты детских колясок (ни за
какие коврижки не положил бы ребенка в это шаткое клеенчато-трубчатое
сооружение на колесиках), то неожиданно высовывался сбоку хобот древнего
пылесоса. В целом все это напоминало некую помесь между лавкой древностей
и ателье по ремонту отжившей бытовой техники. Хранитель бодро шествовал
впереди, лавируя среди ящиков, коробок и стеллажей с ловкостью ящерицы.
Где-то во мраке равномерно и отчетливо капала вода. По стенам, густо
поросшим плесенью, метались рваные тени. Короче, для полной картины не
хватало только факелов, бряцанья цепей, замогильных вздохов да парочки
привидений в поношенных саванах, которые бродили бы по подземелью
взад-вперед со свечными огарками в исхудалых руках.
- Вот закончим ремонт, все разберем, расставим по порядочку... -
бормотал сквозь зубы хранитель, прокладывая дорогу среди пыльных богатств.
Я крепко приложился коленом о какой-то железный короб и зашипел от
боли.
- Ч-черт, что за дребедень тут понаставлена!
- Это стиральные машины, - пояснил хранитель откуда-то из темноты. -
Большая редкость по нынешним временам. А это вот телевизоры пошли.
Я оглядел ряды чрезвычайно грязных маленьких экранов, едва
просвечивавших сквозь толстый налет пыли. На одном из них пальцем была
нарисована рожица и выведено крупно: "Толя - шельмец".
- Как вы сказали, Петр Евсеевич? Теле... что?
- ...визор. Ну, наши предки любили смотреть по нему всякие картинки.
Или новости слушали. Сидит этак вечером человек в кресле и "смотрит в
ящик", как тогда говорили. Народный обычай такой. Скорее, даже обряд.
- А почему экран такой маленький? И вообще, отчего бы им не выпускать
изображение на волю. Проще ведь!
Хранитель на минутку задумался. Но не в его привычках бы затрудняться
с ответом.
- Времена тогда суровые были, молодой человек, - сказал он
наставительно. - Любили, знаете ли, все в рамках держать. За пределы
экрана - ни-ни. Мало ли что!
- М-да, диковатый был народ...
- Что и говорить. Вот в эту дверцу попрошу...
По крутым каменным ступеням мы спустились в другое, более просторное
помещение, потолок которого терялся высоко во мгле. Я с радостью начал
узнавать более привычные вещи.
- Эге, да у вас тут и машина времени есть!
- У нас, милостисдарь, все есть. Это основополагающий принцип
Краснопевцева. Все и для всех.
- А я думал, они нарасхват...
- Новые нарасхват, - пробурчал хранитель. - У нас одна всего, да и
то... - Он горестно махнул рукой.
- А что такое?
- Да, извольте видеть, реле времени у нее барахлит. Был даже один
трагический случай...
И он поведал мне, как один видный историк захотел лично побеседовать
со Львом Толстым.
Преподавал этот профессор в Ленинградском университете свою историю,
писал ученые труды и достиг немалых степеней известности. Все бы хорошо,
но на склоне лет стали одолевать его мысли о бренности существования,
тщете мирской суеты и прочих грустных вещах. И решился он, дабы разрешить
сомнения, слетать в начало XX века, потолковать с великим старцем по
душам.
Сказано - сделано. Скопил профессор деньжонок (а у него оклад был
хороший и очень приличная квартира на Невском), явился в Бюро проката и
нанял машину времени до 1902 года и обратно с оплатой по хронометражу.
Инструктировал его лично Петр Евсеевич, в те времена совсем еще
нестарый человек, с едва начинавшей редеть шевелюрой, но уже тогда столь
же энергичный и жизнерадостный, как и поныне. Собственно, особо
инструктировать было незачем. Все делала электроника: и доставить куда
надо, и подождать, и увезти обратно - все автоматически. Переходная
капсула гарантировала полную безопасность ученого пассажира.
Ну, посадили профессора в капсулу, крышку закрутили, отправили. Полет
проходит нормально, самочувствие хорошее, только смотрит профессор на реле
- батюшки! - а оно уже пятое тысячелетие до нашей эры отсчитывает.
Сломалось, да и поди ж ты!
Дальше - больше. За окном динозавры заползали, птеродактили в
иллюминатор клювами стучат. Профессор хоть и историк был, а сразу понял:
мезозой на дворе.
Он по капсуле мечется, рычаги дергает, кнопки жмет, а реле знай себе
тысячелетия отщелкивать. А надо заметить, такса тогда была куда как
высокая. Да и за нарушение маршрута никто по головке не погладил бы. Видит
профессор - дело швах. Не расплатиться ему вовек. Придется библиотеку
продавать, и то неизвестно, хватит ли.
Трахнул он кулаком по крышке реле так, что внутри зазвенело,
пригляделся - подействовало! Потащила машина его назад, в будущее. Только
как-то с натугой, вяло этак, словно завод у нее кончается. Кой-как
дотянула до тринадцатого столетия и выдохлась.
А в это время как раз татаро-монгольское нашествие шло. Облепили
капсулу монголы в лохматых шапках, галдят, визжат, друг дружку отпихивают.
Посмотрел профессор сначала на них, потом на сумму, какую на реле времени
нащелкало, и упал в глубокий обморок.
Татаро-монголы народ любознательный. Попытались они иллюминатор
копьем высадить - не выходит. Скатили капсулу с высокого холма да об
камень - никакого эффекта, только профессор весь в синяках. Приволокли
китайскую стенобитную машину и ну долбить. Очень уж им загорелось
профессора из капсулы выковырять и в жертву богам принести.
Капсула бронированная, ничто ее не берет. Неделю монголы долбят,
другую, чуть-чуть все нашествие не сорвали с этим развлечением. Стали
лагерем, у Батыева шатра капсулу к дереву привязали и долбят.
Два месяца день и ночь бухали, профессор за это время оглох почти
полностью. И что же! - продолбились-таки, упрямцы. Вытащили профессора на
свет божий и поволокли в шатер Батыю показывать...
Ну, а в это время явилась в Бюро проката ревизия. Провели
инвентаризацию, хватились - вот так номер! - машины времени нету. Подняли
документацию - профессор на ней отбыл. Пени набежали жуткие! Надо
взыскивать, а с кого, спрашивается? Сели наши ребята на другую машину и
пустились вдогонку. Прибыли ко Льву Толстому, он о таком профессоре и
слыхом не слыхал. Ребята в мезозой - пусто. Пригнали на подмогу еще пяток
машин и стали прочесывать все подряд.
Насилу обнаружили. Прибежали наши ребята к профессору, а тот в юрте
сидит, важный, толстый, в халате и вареную баранину ест. Стали звать домой
- ни в какую. Не желаю, кричит! У меня, кричит, и денег таких нет, чтобы
за 400 миллионов лет платить, туда и обратно! И вообще, отстаньте от меня,
мне и здесь недурно: отдельная юрта, стадо верблюдов, гарем, все в ноги
кланяются и так далее, и тому подобное.
Хотели силком утащить, он монголов свистнул. Ну, наши ребята по
машинам и домой. А профессор в тринадцатом веке так и остался. Даже
бараниной, гад, не угостил.
- И ведь что характерно, - закончил свою историю Петр Евсеевич. - Он
у них там тоже историком устроился. Придворным. Хронику походов ведет,
мудрую внешнюю политику Батыя одобряет и поддерживает. По специальности,
то есть.
- А как же насчет бренности существования, Петр Евсеич?
- Что касаемо бренности и прочих проблем бытия, он так заявил: я,
дескать, только здесь себя настоящим человеком почувствовал. А рожа-то,
рожа! Наглая-пренаглая, аж лоснится! В руке баранья кость... Вот какие,
батенька, клиенты в нашем Бюро бывают. А ведь общественник был, примерный
семьянин, два раза на Доске почета висел... Слава богу, хоть казенную
машину времени вернул. Да и то стребовал пять блоков "Стюардессы" (у них
там в тринадцатом веке с табачком еще туго). О-хо-хох, грехи наши
тяжкие...
С этими словами хранитель поднялся с дубовой монастырской скамьи,
куда мы присели на время рассказа, и скрылся в темноте. Я последовал за
ним.
И вновь мы двигались мимо стеллажей, ящиков, бочек, коробок. Многое
лежало нераспакованным до окончания ремонта. На ходу Петр Евсеич
демонстрировал мне всякие диковинки. Запомнился, например, внушительный
застекленный стенд с десятком трубок, красиво разложенных на алом бархате.
- Это у нас секция исторических реликвий. Все трубки, заметьте,
подлинные, да-с! Муляжей и подделок не держим.
- Неужели берут? - поразился я.
- Еще как берут, - коротко ответил Петр Евсеевич. - Сейчас, верно,
пореже, но желающих хватает. Тут еще где-то треуголка Наполеона была, ее
тоже частенько требовали. Но мы шляпу императора даем только проверенным
клиентам, а то затаскали ее тут разные... Амортизация предметов, дорогой,
это наш бич!
Хранитель сдул пыль со стенда с прокатными реликвиями и нырнул в
проем сооружения, отчасти напоминающего триумфальную арку, образованную
двумя внушительными по размерам кривоватыми колоннами.
Приглядевшись, я вздрогнул. То, что показалось мне колоннами,
представляло собой не что иное, как две исполинские ноги, обутые в сапоги
и словно бы высеченные из красноватого гранита. Переведя взгляд выше, я
последовательно обнаружил колоссальный живот, обхваченный гранитным же
ремнем с пряжкой, грандиозную молодецкую грудь в гимнастерке без погон,
монументальную шею и наконец... Нет, лица не было. Вместо него каменный
великан обращал к зрителям ровную пустую площадку, на которой болталась
бирка на веревочке.
Это было, как пишут в газетах, величественное и грозное зрелище.
Гранитный истукан воздевал над головой нечто, похожее на ребристое бревно
или колоду, и, казалось, устремлялся во вдохновенном порыве прямо
навстречу стенду с реликвиями и ящикам с пляжными принадлежностями.
Хранитель, как видно, читал мои мысли.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг