Я давно подметил: чуть-только углубишься в какую-нибудь важную
проблему, начинается суета. Особенно это заметно на работе. Стоит десять
минут поразмышлять в уединении о философии или о футболе, тут же прибегает
завлаб с вопросом, чем это я, черт подери, занимаюсь, когда весь коллектив
второй час не может, черт подери, затащить на этаж новый полуторатонный
сейф! Приходится срываться с места и до конца дня топтаться вокруг
стальной громадины с криками: "Заводи краем! На себя принимай! Бойся,
падает!.." Согласитесь, неприятно вместо полезных раздумий над
философскими вопросами орать "Бойся!". Не знаю, как кого, а меня это
угнетает.
Тяжелый осадок после разговора с Куном развеялся мигом. Мне просто
стало не до того. Планета Большие Глухари, быть может, и не является
идеальной в смысле порядков, но скучать тут не приходится, это уж точно.
Для начала из-за угла, за которым исчез мой бедный друг, появился
неизвестный мне гражданин в кепке. Я понимаю, что ношение кепки, равно
любого другого головного убора, - не повод для скандала. Но дело было
совсем, совсем в другом...
Гражданин щелкал семечки.
Он шел по тротуару свободно и раскованно, независимо поглядывал по
сторонам, временами притормаживая перед урнами, чтобы избавиться от
шелухи. Короче, он держался так, словно не совершал безнравственный,
уголовно наказуемый поступок, а занимался чем-то безобидным, ерундовским,
не стоящим внимания. Прохожих вокруг стало заметно меньше.
- Совсем распустились, - процедил бармен. - Сейчас его захапает
полиция, и мы останемся без выгодного клиента. Из-за таких вот и жизнь
никак не наладится...
Я высказал предположение, что он сумасшедший.
Нарушитель двигался нам навстречу.
- И семечки у него не наши, - окончательно озлился бармен. - Крупные.
Ну, щас я его... Разрешите, сударь?
- Только без рук, Уинстон. Надо сначала побеседовать. Давайте его
сюда.
Гражданин в кепке сопротивления не оказал. Схваченный под мышки
дюжими молодцами-телохранителями, он спокойно висел передо мной и на
вопросы отвечал толково, без паники.
Да, грыз. Да, не купленные, а свои. Оставались в заначке еще с тех
времен, когда было можно. Нет, уголовной ответственности не опасается.
Нет, в своем. Просто другие времена.
Здесь гражданин в кепке выплюнул скорлупку, отчего Уинстон дернулся и
побледнел.
Беседа продолжалась.
Да, времена изменились. Потому что телевизор надо смотреть. Нет,
второго пришествия не произошло, во всяком случае он об этом ничего не
слыхал. А вот Главный эконом со своего поста смещен...
Руки молодцов опустились. Бармен затоптался на месте, как конь.
Гражданин поправил пиджак и попросил разрешения быть свободным.
- Погодите, - с трудом произнес я. (В экстремальной ситуации я всегда
стараюсь не торопиться с выводами. Друзья говорят, что в нормальной
обстановке я соображаю еще медленнее. Но я уже рассказывал, какие они
змеи.)
- Погодите, что же теперь будет? А кто назначен?..
Но свободомыслящий гражданин в кепке продолжить беседу о политике не
пожелал. Полез в карман, выудил полную горсть семечек, щелкнул и лихо
сплюнул шелуху в урну.
- Семечек хотите?
Я машинально подставил ладошку.
- Ешьте. Я хранил их пять лет.
Меня потрепали по плечу, момент - и кепка скрылась из виду. Уинстон
держался за сердце. Молодцы-охранники угрюмо поглядывали друг на друга.
Семечки были жареные.
Не медля ни секунды, мы помчались в номер, к телевизору.
Повторяли официальное сообщение. Из него явствовало, что бывший
Главный эконом Андрэ Новик сколотил себе банду подручных (почему-то с
собачьими головами - я не понял, почему, я был слишком взволнован). Банда
проникла в святая святых государственного аппарата, к ведению Отчета, и
сумела навязать трудящимся бессмысленную кампанию по борьбе с семечками.
Борьба эта пожирала уйму средств и отвлекала народ от решения главной
задачи - осуществления 100-процентной экономии. Однако здоровые силы в
других Центральных отделах, планетный совет и общественность Больших
Глухарей нашли в себе силы, чтобы разоблачить заговор против народа.
Семечковая кампания кончилась.
В этом месте Уинстон заплакал. Я уложил его на кровать под балдахином
и накапал валерьянки. Сквозь стоны и всхлипывания удалось разобрать, что
несчастный бармен вложил все свои деньги в приобретение крупной партии
кедровых орешков, которые надеялся выгодно продать. Теперь он остался без
средств к существованию, а между тем приходилось кормить три семьи.
Новым Главным экономом назначался Серж Кучка, бывший начальник
Центрального отдела по распределению искусств. Было объявлено об амнистии
лиц, осужденных за употребление семян подсолнуха и прочих доселе
запрещенных продуктов.
Симфонический оркестр грянул торжественный марш. С ликующей улыбкой
на экране появился поэт Л. Ольховянский, с выражением прочитавший свою
новую поэму "Наконец-то!". Выступил также кандидат медицинских наук Ф.
Сигал-Сигайло, который рассказал о целебных свойствах сушеных семечек и об
их благотворном влиянии на производительность труда.
Снова грянул марш, а затем на экране появился новый начальник
Центрального отдела Главного эконома Серж Кучка.
В чеканных выражениях он поздравил народ, свободный отныне от тирании
семечковой банды. Тут опять пошло что-то о собачьих головах - что именно,
я не разобрал. В конце выступления Серж Кучка сказал:
- Отныне и навеки каждый житель планеты вправе щелкать семечки,
сколько ему заблагорассудится. Общественные закрома открываются для всех -
за вполне умеренную плату. Пользуйтесь, мои дорогие сограждане!
Серж прослезился, но овладел собой. Лицо его стало суровым и
решительным.
- Сограждане, не могу не предупредить о грозной опасности, нависшей
над общественными запасами. Беда надвигается на наши светлые города!
Его глаза засверкали.
- О господи, - еле простонал с кровати Уинстон. - Что они там еще
придумали?..
- Мыши! - загремел над планетой голос Главного эконома, усиленный
миллионами телевизоров. - Они грозят нам! Они расплодились при
попустительстве банды Новика, ныне сэкономленной и занесенной в Отчет
вместе с предводителем. Наша задача - остановить нашествие! Все на борьбу!
Все на великую беспощадную борьбу с мышами! Долой грызунов!
На этой высокой ноте Серж Кучка завершил свою речь, и вновь заиграли
марши.
Уинстон слабо попросил еще валерьянки.
- Держи ее! - раздирательно крикнули в коридоре.
Бармен поперхнулся и облился лекарством. Я на цыпочках подкрался к
двери, выглянул.
По коридору, сопя, мчался человек с безумными глазами. Он был в
пижаме и держал в руках ведро. За пижамным человеком бежали (в порядке
следования): пожилая благообразная горничная, растрепанная до последней
степени и со шваброй; швейцар; неизвестный в белом фраке с пистолетом в
одной руке и дирижерской палочкой в другой; два юных лифтера, орущих на
ходу хором: "Мы первые увидели! Мы первые увидели!". Замыкал погоню чей-то
ребенок неясного пола, замурзанный и сопливый настолько, точно с рождения
не сморкался.
Первым моим побуждением было подставить ножку тому, с ведром, и
посмотреть на кучу-малу. Но тут юные лифтеры завизжали пронзительно:
- Уйдет! Дяденька, там щель!
Пижамный с хрястом припечатал ведро к полу перед собой и упал сверху
грудью.
- Моя! Не подходи! - ревел он, суча ногами.
Догонявшие сгрудились вокруг. Пожилая горничная бросила швабру и
зарыдала. Неизвестный в белом фраке почесал палочкой за ухом, выругался с
акцентом. Лифтеры хором канючили: "Отдайте, дяденька! Это мы увидели!".
Ребенок неясного пола сосредоточенно ковырял в носу.
Из-под живота пижамного человека выскочила мышка. Хвостик ее был
полуоторван и держался на ниточке. Мышь пискнула, шмыгнула между ног
швейцара и дернула обратно по коридору. Погоня с ревом устремилась вслед.
В авангарде бежал замурзанный ребенок. Пижама плелась сзади, держась за
поясницу и плача от горя.
Я тихонько прикрыл дверь и сел на постель к Уинстону.
- Судя по накалу страстей, награда не меньше тысячи...
- Тысяча пятьсот, сударь, за каждую голову, только что передали, -
отозвался бармен. Он находился в позе распятого: руки раскинуты, ноги
вместе, голова свесилась набок - всё один к одному, только лежа.
- Держи! Вот она! - погоня протопала по коридору в третий раз.
С улицы доносились похожие крики. Новая кампания, судя по всему,
взяла резвый старт.
Я задернул гардины и сделал телевизор потише.
- Уинстон, хотите, я вас спасу?..
- Меня уже ничто не спасет, сударь, - смиренно прошептал бармен. -
Прошу вас, не мешайте, мне нужно подумать о душе...
На одре смерти он выглядел не совсем привычно. В полной мере
настроиться на скорбный лад мне не давали рукоятки его револьверов,
торчавшие по бокам из-под распахнутого пиджака.
- И все-таки выслушайте меня, Уинстон...
Через пять минут воскресший бармен ожесточенно названивал по
телефону. Временами я ловил на себе его взгляды - не
приторно-почтительные, как раньше, а полные настоящего, неподдельного
уважения. Профессионал признал профессионала.
(Как просто порой спасти утопающего в пучине житейских невзгод
человека! Все, что для этого требуется, - посмотреть на дело непредвзятым,
свежим взглядом.
- Дружище! - сказал я. - Пока эти ловцы жемчуга будут рыскать по
подвалам и помойкам, мы пойдем принципиально иным путем. Мы не будем
ловить мышей. Мы будем их разводить.
Уинстон открыл один глаз.
- Мы начнем разводить их немедля на тайных плантациях подсолнухов.
Кормом послужат запасенные семечки. У нас все готово, и никто не опередит
нас. Размножаются они молниеносно. Через неделю у нас будут миллионы.
Уинстон открыл второй глаз и слезы восторга медленно покатились по
его впалым щекам. За последние полчаса он здорово исхудал от горя.)
Крестный папа Кисселини умел подбирать людей. После третьего звонка
бармен щелкнул пальцами, встал и доложил:
- Сударь Авель! Лейтенанты приступили к организации питомников. Через
три дня государству будет сдана первая партия отборных мышей!
- Вольно, - скомандовал я.
Уинстон самодовольно ухмыльнулся и посмотрел на часы.
- Шестнадцать тридцать. Сейчас должен позвонить мой человек из
Горэкономуправления...
Раздался звонок. Папа Кисселини держал дисциплинку на высоте.
Бармен взял трубку. Самодовольная ухмылка медленно сползала с его
лица и оборачивалась тусклой гримасой безнадежности. Закончив разговор, он
подошел ко мне.
- Прикажите казнить меня, сударь, - глухо произнес Уинстон. - Я не
выполнил приказания. Одновременно с записью в Отчете мой человек бесследно
исчез. Это означает, что он одновременно работал на бывшего Главного
эконома. Сегодня вечером в город прибывает новый начальник Горэкономупра.
Проникнуть в управление теперь невозможно...
Бармен помолчал и добавил мертвым голосом:
- Но не это самое страшное. Перед исчезновением мой человек успел
передать: "Дредноут-14" занесен в Отчет как сэкономленный в интересах
государства и прекратил существование.
Глава 12
Дублер начинает действовать
В аналогичных ситуациях старинные романисты любили писать так:
известие поразило его как громом. Они вообще обращались со своими героями
сурово, без всяких сантиментов. Особенно в этом смысле свирепствовал
Шекспир. Я как-то подсчитал, что примерно 90 процентов его героев кончили
жизнь крайне нехорошо. В комедиях великий англичанин несколько умерял свою
кровожадность, но касательно трагедий - тут равных ему не было. Если в
первом акте герой (не главный даже, а так, из малозначащих) имел
неосторожность показаться на сцене и произнести пару слов, можно было не
сомневаться: в последнем действии его постигнет ужасная участь. В этом
отношении с Шекспиром мог потягаться только другой, более поздний классик
с похожим именем. Проживал он в другой стране, много веков спустя, но
уроки великого предшественника усвоил всей душой. Последователь Шекспира
(а звали его, как легко догадаться, Юлиан Семенов, правильно) сумел
поднять планку до 99 процентов. В живых начал оставаться один из героев,
хотя уже примерно к третьему роману читатели ничего так не хотели, как
его, героя, мучительной и скорой гибели. Все остальные сходили с круга
самыми разнообразными способами. Как нетрудно заметить, после этого
рекорда прогресс в литературе несколько замедлился. Причина ясна: писатели
никак не могут решиться на полное, без вычетов, истребление действующих
лиц, потому что тогда неизбежно придется выдумывать новых персонажей для
следующего произведения. Это отнимет много времени и литературный процесс
может снизить обороты.
Прошу простить меня за некоторое отступление от сути. Просто-напросто
хотелось показать, что в критические моменты в голову порой лезут самые
неожиданные мысли. Гром! какой там гром! если бы каждое дурное известие
поражало нас как громом, максимум через неделю мы все поголовно бы
оглохли. Спасибо природе-матушке, она позаботилась о своих суетливых
творениях и наградила их способностью думать о пустяках в самые
трагические минуты.
Первое, о чем я подумал, когда услыхал о гибели корабля, было: нашего
завлаба хватит кондрашка. Как-то сами собой поплыли в уме строчки из
приказа по лаборатории, где меня объявили невозвращенцем из отпуска,
морально деградировавшим элементом, а также поклонником буржуазных
псевдотеорий. Тут же вспомнился неоконченный спор о реакционном втором
законе Ньютона (см. первую главу)...
Не знаю-не знаю, а только до сих пор мне кажется, что меня спасло
легкомыслие. Все кончилось, стремиться было некуда, и я почувствовал
неожиданный прилив уверенности и спокойствия.
Первым делом я выключил телевизор, где читал свою вторую новую поэму
("Ура, мы дождались, и светлый миг...") не теряющийся поэт Л.
Ольховянский.
В коридоре продолжали с топотом и воем ловить мышей. Бармен стоял
посреди номера и смотрел в одну точку. Я вольготно расположился в кресле у
окна.
- Уинстон, скажите, кто имеет право делать записи в этом самом
Отчете?
Уинстон продолжал смотреть в одну точку. Уверен, что ничего
интересного он там не видел.
- Дружище, очнитесь...
Каменное молчание.
Я лениво поднялся, вытащил из-под мышки парализованного бармена
короткоствольный револьвер и бабахнул над его ухом в потолок. Бармен упал
на пол, как доска. Будто ждал.
"Рановато, голубчик, - подумал я. - Надо еще поработать..."
На выстрел никто не явился. Сотрудники и обитатели "Тихого уголка" с
энтузиазмом включились в новую кампанию по борьбе.
- Только начальник Горэкономупра, - раздался с пола тихий, но внятный
голос ожившего Уинстона.
Я поставил обратно на стол графин с водой, которой намеревался
окатить бездыханного бармена, и задал новый вопрос:
- Вы уверены, что запись имеет необратимый характер?
- Уверен, - донеслось с пола. - Ходили слухи одно время, будто Серж
Кучка, тогдашний начальник Отдела по распределению искусств, упросил
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг