Автор(ы) произведения: Олег ЧАРУШНИКОВ
Переводчик произведения:
Название произведения: Пункт проката
Жанр; время, место создания: Фантастическая повесть
Цикл (серия); номер в цикле:
Ист. получения произведения: Штерн Б. Г.
Дом: Фантаст. произведения / Б. Г. Штерн. Пункт проката:
Фантаст. повесть / О. И. Чарушников. - М.: Прометей, 1989. - 89 с.
Редактор А. А. Леонидов
Технический редактор Р. Р. Угаре
Оформление В. Г. Шлосберг
Корректор З. М. Трукшане
Ответственный за выпуск Е. А. Гельман
Автор(ы) файла: Ершов В. Г.
Редактор(ы) файла: Ершов В. Г.
Название (кодировка) файла: Punkt_prokata..txt (CP-1251)
Дата (номер) редакции файла: 20.02.2001
Источник получения файла:
__________________________________________________________________________
Из коллекции Вадима Ершова: http://lib.ru/~vgershov/
__________________________________________________________________________
ОГЛАВЛЕНИЕ:
Глава 1. Дуракам закон не писан
Глава 2. Хранитель лавки древностей
Глава 3. <Драндулёт-14>
Глава 4. Тихочко, спокойночко
Глава 5. <Будь здоров, не кашляй!>
Глава 6. Большие Глухари
Глава 7. В лапах
Глава 8. <Все на свете семечки, друзья>
Глава 9. Крестный папа и сыновья
Глава 10. Сэкономленный
Глава 11. Мышиная возня
Глава 12. Дублер начинает действовать
Глава 13. Святая святых
Глава 14. Разговор по душам
Глава 15. Домой, на Землю!
__________________________________________________________________________
Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 20.02.2001
Олег ЧАРУШНИКОВ
ПУНКТ ПРОКАТА
Фантастическая повесть
________________________________________________________________
ОГЛАВЛЕНИЕ:
Глава 1. Дуракам закон не писан
Глава 2. Хранитель лавки древностей
Глава 3. "Драндулёт-14"
Глава 4. Тихочко, спокойночко
Глава 5. "Будь здоров, не кашляй!"
Глава 6. Большие Глухари
Глава 7. В лапах
Глава 8. "Все на свете семечки, друзья"
Глава 9. Крестный папа и сыновья
Глава 10. Сэкономленный
Глава 11. Мышиная возня
Глава 12. Дублер начинает действовать
Глава 13. Святая святых
Глава 14. Разговор по душам
Глава 15. Домой, на Землю!
________________________________________________________________
Глава 1
Дуракам закон не писан
И тогда я положил на стол заявление.
Разумеется, ураган прекратился тут же. Тихо стало в кабинете. Любовно
переговаривались под окном озабоченные голуби, далеко за стеной чей-то
голос произнес вразумляюще: "А чего соваться-то? Слышишь, замолчали. Не
иначе, он Веньке голову отгрыз..." По коридору торопливо зацокали каблучки
- прелестная старинная мода конца XX века недавно вернулась к нам снова.
"Подслушивают, гады", - подумал я и поднял глаза на Виктора
Васильевича.
Увидев заявление, наш завлаб мгновенно успокоился. Будто и не было
воздевания рук, хлопанья по столу, зычного зоологического рыка; словно не
багровел до синевы начальственный затылок, не сыпались громогласные
обещания выявить, а затем истолочь в ступе всех, кто "вместо утвержденной
тематики тратит время на аллилуйщину буржуазным псевдосветилам", - ничего
не было. А были мир, покой и сердечное согласие между отцом-руководителем
и зарвавшимся, но осознавшим сотрудником.
- Ага-а, - значительно произнес Виктор Васильевич и положил на стол
мою папку, которой только что размахивал в воздухе.
"Сейчас он скажет: "так-так-так", поправит очки, дернет себя за ухо и
побарабанит пальцами по столу", - подумал я.
Виктор Васильевич плавным академическим жестом поправил
монументальные роговые очки, слегка дернул себя за мочку уха, плотно
уселся в кресло и придвинул заявление поближе.
Сел и я.
- Так-так-так... - оттаивающим голосом проговорил наш начальник и
пробарабанил по крыше стола солдатский марш. - Заявленьице припасли? Очень
актуально и своевременно. Весьма одобряю. Надеюсь, на новом месте...
"Ты не радуйся, змея, скоро выпишут меня", - вдруг промелькнуло у
меня в голове полузабытое школьное присловье.
Тут Виктор Васильевич осекся и опять начал багроветь.
- Позвольте, - заговорил он, машинально выравнивая внушительную стопу
скоросшивателей и папок. Четыре таких стопы украшали каждый из углов его
грандиозного письменного стола - наподобие колонн некоего неведомого
архитектуре канцелярского ордера.
- Па-а-азвольте! Что вы тут нацарапали? Какой отпуск? Я тебя,
прохвоста, спрашиваю!
Далеко за стеной ойкнули и затаились. Голуби оборвали весеннее
гулькание на полуслове, тяжело снялись с места и перелетели под окна
другой, более спокойной лаборатории. Каблучки испуганно зацокали от дверей
врассыпную.
С трудом сохраняя спокойствие, я встал.
Мне во что бы то ни стало хотелось сохранить за собой последнее
слово. И это удалось.
- Согласно КЗоТУ, уважаемый Виктор Васильевич, мне положен очередной
отпуск сроком двадцать четыре рабочих дня. Подчеркиваю: положен. Если,
конечно, вам не вздумается внести в Кодекс ваши "актуальные и
своевременные" изменения, как это вы попытались проделать только что со
вторым законом Ньютона...
У меня неожиданно перехватило горло, но отступать было уже некуда.
- Через месяц, - вдохновенно продолжал я переливчатым голосом, -
надеюсь вернуться и окончательно разъяснить вам, что Ньютон и Нью-Йорк -
понятия, быть может, близкие, но отнюдь не идентичные. Попытають также
(хотя и не уверен в успехе) доказать, что F-ma - не реакционный
империалистический закон, выведенный мракобесами для угнетения трудящихся
и теряющий действие в нашем светлом обществе, а... Да ладно, о чем тут
толковать!
С этими словами я схватил свою папку с рукописью статьи к 400-летию
со дня рождения Исаака Ньютона и выскочил из кабинета. Дверью, к
сожалению, хлопнуть не смог; после двух-трех подобных случаев Виктор
Васильевич распорядился наглухо обить ее войлоком со всех сторон.
Наскоро попрощавшись с ребятами, я вышел на улицу.
Суета отодвинулась разом. Предстояло целых двадцать четыре дня
отпуска, двадцать четыре дня отдыха и тишины.
Глава 2
Хранитель лавки древностей
Стояла весна: время луж, насморков и любви.
Вот только погода подкачала. Такую погоду терпеть не могут
отпускники. Понять их нетрудно. Вроде и тепло, даже иногда жарковато, и
листья на тополях новенькие, аппетитные - хоть сейчас в салат кроши, - а
все не то.
Главного, главного нету - солнца! Оно расползлось за облаками,
бледное и неровное, как желток второпях приготовленной глазуньи. Загорать
нельзя, а для грибов не сезон. Поэтому отпускники решительно не знают,
куда себя девать. Именно в такую пору администрация домов отдыха гораздо
чаще, чем обычно, рассылает по отделам кадров обстоятельные "телеги" о
нарушениях режима, амурных похождениях и других антиобщественных поступках
помирающих со скуки отдыхающих.
Зато в городе чудесно в это время. По ночам идут тихие дожди, лечат
бессонницу нервным горожанам. К утру на асфальте собираются мелкие теплые
лужицы. Не положить в такую лужу спичку и не понаблюдать, как она медленно
поворачивается вокруг себя, чуть продавив поверхность, - для городского
ребенка означает прожить день даром. Мамы даже и не пытаются оттащить
своих замурзанных чад от таких лужищ...
Это время наступает в моем городе в конце мая.
Я бродил по улицам, глазел по сторонам, отходил душой и не заметил,
как наступил вечер. Уже начинало темнеть, когда ноги занесли меня в
Петровский переулок.
Среди моих друзей это место было знаменито по двум обстоятельствам.
Во-первых, именно здесь, на углу, находилась известная кофейная "Сверчок",
которой командовал азербайджанец Измаил, милейший пожилой человек с
внешностью закоренелого мафиози. "Сверчок" славился отменным кофе и
фирменными эклерами величиной с мизинец. Во-вторых (а может, и во-первых,
кому как нравится), рядом, через дорогу, в старинном и некогда влиятельном
монастыре, заложенным еще теткой Дмитрия Донского, располагался
литературный музей им. Положительного героя, где никто никогда не бывал.
Так уж повелось, что проходя мимо низенькой медной двери с надписью
"Литмузей. Вход свободный", кто-нибудь из наших непременно замечал:
- А, кстати, не худо бы заглянуть сюда на днях. Говорят, там личные
вещи классиков, портреты и все такое...
- Непременно! - горячо подхватывали остальные. - Сейчас выпьем в
"Сверчке" по чашечке - и сюда. В конце концов это просто стыдно!
После этого вся компания просиживала в "Сверчке" до полуночи, слушая
обстоятельные рассказы Измаила о том, отчего нынешний кофе в подметки не
годится тому, что бывал раньше.
Я не знаю, почему так происходит. Быть может, людей сбивает с толку
табличка "Вход свободный". Народ у нас искусство любит, это доказано
прессой. Во всяком случае на импортные выставки типа "Звучащая живопись
Южной Венеры" попасть невозможно, хотя билеты кусаются весьма ощутимо.
Вообще, я давно заметил: чем дороже входные билеты, тем больше народу во
что бы то ни стало желает прорваться внутрь. Тут есть какая-то странная
закономерность.
Как бы то ни было, я решил отметить первый день отпуска чем-нибудь
необычным, пусть даже экстравагантным (тем более, что отпускных денег я
еще не получал). Поколебавшись напоследок, не заглянуть ли предварительно
в "Сверчок", я пересек улицу и направился к дверям музея. Сегодня так и
так был день решительных поступков.
К удивлению, привычного объявления на дверях не оказалось. Более
того, массивная кованая дверь, видевшая на своем веку всех шестерых Иванов
и трех Петров (в том числе Грозного и Великого) была свежеокрашена в
гигиенический тускло-коричневый цвет.
Чудес на свете много! Два-три мазка малярной кистью и нету больше
редкостного изделия древних кузнецов. А являет себя миру невзрачная
скучная дверка, ведущая, с первого взгляда, в подсобку какой-нибудь там
тарной базы и скрывающая за собой каморку с метлами, лопатами и парой
мятых ржавых тазов. Всего-то и нужно для чудесного преображения каких-то
полведра простой казенной краски.
Мы любим вмешиваться решительно во все на свете, если, конечно, это
нам ничем не грозит. Подивившись мании перекрашивать старинные монастыри и
колокольни в тоскливые индустриальные цвета, я ухватился за ручку - и тут
же понял, что производственную эстетику наводили буквально вчера. Кажется,
на своих ладонях я унес всю краску, доставшуюся кованой ручке, и она вновь
засветилась благородными медными тонами.
Теперь и вовсе терять было нечего. Дверь приоткрылась, и я вступил
под своды музея им. Положительного героя, держа руки нарастопырку, как
хирург или же как участник торжественного собрания, приготовившийся к
бурным одобрительным аплодисментам.
Скажу сразу: ничего мало-мальски литературного я в вестибюле не
обнаружил. Бросилась в глаза бочка с цементом, наполовину опорожненная,
носилки со следами раствора, а поотдаль стоял заляпанный стул, на сиденье
коего (на газетке) лежали скелетик рыбки и надкусанный помидор.
- Эй! - крикнул я гулко. - Есть тут кто? Ремонт, что ли, у вас?
Никто не ответил мне. Пахло чем-то едким, строительным. Над дверью в
конце вестибюля под самым потолком сидел в драной пыльной паутине средних
размеров крестовик и злобно взирал сверху на ремонтные безобразия.
- Хозяева есть? - спросил я паука.
Паук немедленно перебрался в щель между кусками облупившейся
штукатурки и не удостоил меня ответом, выразив тем самым глубокое
презрение ко всем желающим на ночь глядя приобщиться к истории прозы,
поэзии и драматургии.
Разумеется, проще всего было поворотить оглобли в "Сверчок". Но
движимый любопытством (а также желанием где-нибудь помыть руки) я локтем
открыл следующую дверь и вошел в просторный зал, опять же с овальным
низеньким потолком, узенькими окошками и кирпичными нештукатуренными
стеками.
Ремонт, как видно, еще не коснулся этого помещения, бывшего много
веков назад то ли общей спальней, то ли трапезной, где после дневных
трудов собирались монахи (монаси) и в благочестивом молчании проворно
хлебали щи с монастырской капустой.
Посреди на каменном полу стоял небольшой вскрытый ящик с гвоздями, а
сверху - молоток. На этом обстановка трапезной полностью исчерпывалась.
Я было уже приготовился покинуть негостеприимные палаты, но, скосив
глаза вправо, заметил на стене портрет. Из толстых резных рам пронзительно
взирал на меня худощавый мужчина лет пятидесяти, чрезвычайно строгого и
насупленного вида. Глаза его были устремлены на мои заляпанные ладони и,
казалось, говорили: "И где ж это, братец, тебя так угораздило? Экий ты
пакостник!"
Я проворно спрятал руки за спину и наклонился поближе, пытаясь
разобрать подпись под портретом и год создания. В это время сзади
кашлянули. Я живо обернулся и увидел очень маленького кругленького
старичка, восседающего на табуретке слева от входной двери, в тени.
Старичок смотрел на меня всепонимающими глазами и молчал. Молчал и я.
В конце концов это показалось неудобным.
- Державин? - уважительно спросил я, кашлянув, и покивал на портрет.
Всепонимающий старичок удивился до чрезвычайности.
- Извините, как вы сказали?..
- Да вот, портрет, говорю... Державина, да?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг