полученных коллективом за победы в смотрах-конкурсах на лучшую постановку
рационализаторской и изобретательской работы.
Сухими тирсами Пегас не наелся и потянулся к документации на столе
главного конструктора. Сотрудницы отчаянно завизжали, но из-под столов не
вылезли. Агамемнон остался бы без важнейших чертежей на новую модель -
"Афродита с теннисной ракеткой", если бы в этот момент в отдел не заглянул
Одиссей. Инженер по внесению изменений, как обычно, явился со своей
тележкой за очередной порцией поправок.
Хитроумный Одиссеи мигом сорвал со стола скатерть и накинул на морду
Пегасу (сотрудница, сидевшая под оголившимся столом, завизжала на
ультразвуковых частотах). Ослепленный конь покорно замер, дожевывая чертеж
Афродиты в разрезе. Его тяжелые, запачканные нефтью крылья свисали до
пола. С них медленно капала маслянистая жидкость.
Одиссей увел животное на заводскую конюшню, а позднее получил
благодарность с приказе - "за решительные действия, способствовавшие
сохранению в целости оборудования, материалов и инвентаря".
Тем временем Зевс распоряжался на фонтане. Под его руководством территорию
оцепили. Вокруг озера начали сооружал высокий дощатый забор. Зевс опасался
двух вещей - пожара и кривотолков. Специально созданная аварийная бригада
во главе с богом 2-й категории Гефестом укрощала нефтяную струю.
Порядок нехотя восстанавливался. В тарном цехе вновь отчаянно застучали
молотками - наверстывали упущенное время. Сизиф вручил директору гневное
заявление и демонстративно ушел в баню. Рабочие и служащие расходились по
местам. Олимповцы любили всякие заводские происшествия, охотно сбегались
поглазеть, но обсуждать увиденное любили на рабочих местах, не отрываясь
от выполнения служебных обязанностей.
В этот момент из здания заводоуправления, громко стуча по асфальту
котурнами, выбежал директор клуба художественной самодеятельности имени
Аполлона.
Никто и никогда на заводе не видел его настоящего лица. Этот маленький,
таинственный человек, не снимая, носил высокие котурны, зимой и летом
закутывался в глухой театральный плащ, а на лице у него всегда находилась
маска.
Маски, правда, менялись в зависимости от обстоятельств. Когда директор
клуба художественной самодеятельности являлся на прием к начальству
просить денег на музыкальный инвентарь, он неизменно надевал маску
трагическую - с перекошенным в страдании ртом, косматыми бровями толщиной
в два пальца, а также волосами, застывшими в эффектном беспорядке, как
играющие после команды: "Замри!" На концерты для тружеников завода всегда
надевалась маска улыбающаяся. Никто не видел истинного лица директора
клуба имени Аполлона, ко все наизусть знали, что он любимый ученик
основателя клуба и талант, загубленный обстоятельствами. Кроме того,
поговаривали, будто директор "пишет". Последнего учения Аполлона не
отрицал и не подтверждал. Его любимым выражением было: "я так вижу" и
"славненькая мизансцена..."
Эта интереснейшая во всех отношениях личность стремглав неслась к
источнику ГСМ. Следом за своим директором в полном составе следовал
народный хор муз. Все девять муз, также обутых в котурны, бежали строго по
ранжиру, в колонне по одному, на ходу разворачивая свитки с нотами.
Директор остановился у края озера и отчаянно взмахнул коротенькой рукой.
Музы организованно разобрались вокруг него опять же по ранжиру и грянули
хвалебную песнь.
Начиналась она словами:
Хвала тебе, Зевс Кронион!
План перевыполняя,
Все новшества внедряя,
Мы ............ и т. д.
Музы пели очень стройно, лишь Урания выбивалась из нужного тона. Не
удивительно, ей не хватало музыкального образования. Урания окончила
факультет астрономии и в хор попала, уклоняясь от распределения. Пела она,
впрочем, недурно, но всегда ровно на полноты выше.
Когда ловкач-директор успел переделать "Хвалу Гименея" на песню о чутком
Зевсе, осталось загадкой. К чести молниевержца, он нимало не поддался на
лесть и спросил, свесившись с колесницы:
- Вам-то здесь какого рожна понадобилось?
Тут директор клуба имени Аполлона поступил крайне эффектно. Громыхая
котурнами, он сделал два огромных падающих шага по направлению к Зевсу,
воздел к небу веснушчатую руку и гулко прокричал из-под маски (маска на
сей раз была поэтически-вдохновенная, восторженная, попросту - умора):
- О, Зевес! - прокричал директор клуба. - На месте сем забил источник
Ипокрены светозарный...
- Ну забил, вам-то что за печаль, - раздраженно ответил молнневержец.
- На месте сем... - повторил директор. И забыл. Сделав тяжелую паузу, он
пошарил под плащом, заглянул в какую-то бумажку и продолжал:
- Зевес, гонитель туч косматых, здесь должно сделать храм искусств
изящных, чтобы музы дивно по ночам тут пели и сребролукий Аполлон
являлся...
Зевс в детстве часто гонял голубей. О тучах разговору никогда не заходило.
Поэтому он, несколько удивленный неожиданным обращением, ответил уклончиво:
- У нас авария, чего тут по ночам петь, не надо... Дали вам помещение, вот
и пользуйтесь...
- О нет, - нараспев запричитал директор клуба. - О нет, в том помещенья
десять метров. - (Он перешел на гекзаметр). - Метров там десять
квадратных, нету воды, отопленья. Зовом кифары влекомый, приходит работник
завода - сразу уходит обратно. Плачем, моленья возносим. Молчит Аполлон
сребролукий, тенью незримой витая...
- Погодите, - прервал тучегонитель Зевс. - Какой тенью, чего плетете? Я
его видел позавчера. Говорит, новый сорт клубники выводит. Бодрый старик,
а вы его в тени записываете. Нехорошо.
В самом деле, директор клуба немного переборщил. После ухода на пенсию
бывший руководитель заводской художественной самодеятельностью Аполлон
пристрастился к огородничеству и даже вывел новый, морозоустойчивый сорт
лука. В самые сильные заморозки замечательный лук не чернел, а лишь слегка
серебрился на солнце. Аполлон стал весьма популярен среди
садоводов-любителей и получил почетное прозвище - "Аполлон сребролукий".
Директор клуба почувствовал, что хватил через край, суетливо почесал босую
ногу о котурну и сказал неожиданно деловым, трезвым тенором:
- Там не клуб, а дрянь, товарищ директор. Давка, толкотня вечно, негде
ноты положить. Две кифары украли. Давайте организуем здесь летнюю
концертную площадку. Под сенью струй, так сказать. Как вы на это смотрите?
В это время со стороны фонтана донеслись ожесточенные возгласы. Нефтяная
струя, почти уже засаженная в трубу, вырвалась и пошла хлестать по кругу.
Живописно перемазанная аварийная бригада запросила подмогу. Зевс вскочил
на колесницу и стал подавать команды.
- О, Зевес... - заикнулся было директор клуба художественной
самодеятельности.
Тучегонитель обернулся в ярости:
- Я вот сейчас тебя, прохвоста, вместе с твоими бездельницами музами... -
начал он, но ученик Аполлона, на что человек творческий, среагировал очень
оперативно, пробормотал: "Хорошо, понял, решим в рабочем порядке" - и
трусцой побежал обратно в храм заводоуправления, держа котурны на весу
перед собой. За ним, с котурнами наперевес, гуськом устремились все десять
участниц народного хора муз.
К обеду удалось справиться с аварией. Умельцы из кузнечно-прессового, как
всегда, не подвели: фонтан был укрощен. Посреди озерка возвышался
прозаический медный кран с ручкой. Гефест показал, как обращаться с
краном, и ушел в свой цех продолжать испытания нового горна.
Зевс распорядился установить у озера круглосуточную охрану и вернулся в
свой кабинет заканчивать конспект речи. Он почему-то все время представлял
себе лицо начальника главка - в момент, когда тот узнает о нефтяном
месторождении на "Олимпе". "Вот вам и отстающие..." - повторял
молниевержец, прихлебывая из ложечки горячий душистый нектар с лимоном.
Настроение было приподнятым и чуточку даже игривым.
В кабинет осторожно заглянул бог-референт. Убедившись, что начальство
настроено благодушно, Дионис доложил:
- Там опять этот на прием просится...
- Который? - осведомился разомлевший от нектара тучегонитель.
- Да этот... С золотом который.
- А, - усмехнулся Зевс. - Давненько не виделись... Ладно, давай сюда его,
этого изобретателя.
В кабинет робко вошел Мидас, сменный мастер тарного цеха, высокий
остроносый грек с глубоко сидящими грустными глазами.
Мидас приблизился к трону тучегонителя, пряча руки за спину, наклонился
над столом и тихо, с запинкой, произнес такие слова:
- Там, около кузнечно-прессового забил фонтан смазочного масла... Я
подумал и твердо решил сегодня же превратить его в золото...
Зевс похолодел...
...Слава о сменном мастере Мидасе давно ходила по заводу, и слава
нехорошая. Одни говорили, что он в рабочее время у себя на участке
занимается алхимией (это в наш-то просвещенный век!). Другие доказывали,
что все это ерунда, и что Мидас просто запутался в махинациях с двойным
ремонтом ящиков. Когда на сменного мастера наложили крупный денежный
начет, слухи усилились и достигли прямо-таки удивительной достоверности,
детальности и психологической глубины. Утверждали, например, что у Мидаса
в его рабочем закутке вся мебель и все оборудование, вплоть до двери, -
сделаны из чистого червонного золота.
Одним словом, много разной ерунды ходило по "Олимпу" об этом спокойном,
замкнутом человеке. Но что делать? На каждый роток, сказано, не набросишь
платок...
На самом деле свое знаменитое спокойствие и выдержку сменный мастер
тарного цеха давно уже сохранял только с виду. На душе у него скреблись
такие черные кошки, о которых нельзя поведать самому чуткому председателю
цехкома...
Началось это наваждение года полтора назад. Бригада грузчиков в очередной
раз приволокла в тарный цех груду поврежденных ящиков. Надо заметить,
тарщики постоянно и намного перекрывали плановые задания, о чем не раз
горделиво сообщала заводская многотиражка "Боги жаждут". Никаких складов,
естественно, не хватало и хватить не могло. Штабеля готовой продукции
приходилось загонять во все уголки "Олимпа", пегасы-тяжеловесы,
запряженные в грузовые колесницы, то и дело натыкались на эти горы,
массами приводя ящики в негодность. Специальная бригада собирала
поврежденные изделия и утаскивала обратно в цех-изготовитель. Тарщики
возвращали разбитым ящикам прежний вид, причем эта работа опять же
засчитывалась в план. Далее продукция вновь устанавливалась в штабеля -
круг замыкался, чтобы повториться вновь и вновь. Тарный цех заслуженно
завоевывал первые места в соревновании, так как трудился действительно на
совесть. Грохот молотков, сколачивающих новые и возрождающих старые ящики,
не смолкал ни на минуту. Коллектив подобрался в самом деле трудолюбивый.
Мидасу всегда было неприятно смотреть, как труд его смены регулярно
подвергается порушению. И вот, первый раз в жизни, не сдержался, наговорил
кучу резкостей старшему конюху-экспедитору.
- Что это, я вас спрашиваю! - потрясал Мидас разгромленным ящиком. - Ваши
рысаки копытами порасшибали, гоняют, как па ипподроме. Надо же умудриться
- ни единой досточки целой! Объезжать надо, смотреть надо. Жокеи,
понимаешь, выискались, тьфу!..
- Расставлять не надо, где попало, - резонно возражал конюх. - Шагу
ступить некуда. У меня четыре пегаса ноги поранили об вашу поганую тару!
- Облетайте, раз объехать не в состоянии. Раскормили одров, крыльями не
шевелят!
Мидас в сердцах трахнул кулаком по окончательно разбитому ящику и удалился
в свой закуток (была у него маленькая клетушка позади участка) - пить
валерьянку в таблетках и корвалол в каплях.
Когда он, по обыкновению подтянутый и сдержанный, вновь появился на
участке, там уже шла ругня. Особенно возмущался Сизиф, на время досыпки
горы временно прикомандированный к транспортникам. Его верный камень лежал
неподалеку в тенечке, заботливо прикрытый лопухами.
- Нормы для них не писаны! - бушевал несун-рецидивист, указуя ногой на
сломанный ящик, отливавший тусклым желтым цветом. - Я им не слон, по тонне
таскать! Где мастер? Подайте мне мастера!..
- Я мастер, - сказал Мидас, подходя ближе. - Опять шумишь? В чем дело?
- Ты попробуй, подыми его! Свинцовые делать стали, да? Мы, значит,
надрывайся, надсаживайся, надседайся?! Дураков нынче мало! Шалишь,
мастер!..
Мидас попытался приподнять ящик, но тот словно прирос к полу.
- Странно... Где вы его нашли?
- Ты, мастер, нам зубы не заговаривай! Твоя продукция, ты и отвечаешь. А
ну, подписывай нам наряд на отгрузку. У меня, может ущемленная грыжа
начинается!
Мидас в замешательстве подписал наряд, и Сизиф разом успокоился.
- Погоди, а остальные кто затаскивать будет? - спохватился мастер.
Сизиф тут же очень артистично представил, как у него начинается ущемленная
грыжа. Мидас махнул рукой и занялся загадочной тарой.
Только у себя в закутке, с помощью пяти человек затащив находку внутрь,
Мидас установил, что ящик состоит из чистого технического золота. Пробы,
впрочем, нигде не стояло. Встревоженный мастер замаскировал сокровище
номерами многотиражки "Бсгн жаждут", тщательно запер дверь и отправился к
начальству за инструкциями.
В кабинете начальника тарного цеха с широким, во всю стену окном, из
которого открывался вид на храм заводоуправления, восседал быстроногий
Ахилл. Он был только что переведен в тарный, обойдя, таких, образом, уже
почти все подразделения "Олимпа". Ахилл нигде подолгу не задерживался,
старался только не слишком разваливать работу, а к своим горизонтальным
передвижениям давно привык, полюбил их и даже подвел под перемещения
некоторую теоретическую базу.
- Я, - говорил он жене, - как и всё вокруг, развиваюсь по спирали. Только
спираль у меня сильно сплющенная!
Жена нимало не возражала против сплющенной спирали мужа, так как
должностной оклад оставался почти неизменным. Как, впрочем, и премиальные.
Многочисленные переброски ничуть не меняли Ахилла. Геройская осанка,
голос, гневное выражение румяного лица - все оставалось прежним. Пожалуй,
только хромота с годами усиливалась, чаще ныла к непогоде больная нога.
Словно в насмешку, Ахилла за частые перемещения за глаза именовали
быстроногим.
Сейчас он взирал из окна на заводской пейзаж. Конский гребень его
парадно-выходного шлема топорщился яростно и непобедимо.
- У нас тут ящик золотой обнаружился, - сообщил Мидас, не вдаваясь в
подробности.
Ахилл величественно отвернул голову от окна п осмотрел подчиненного.
- Чего же вы от меня хотите?
- Как же, - запыхтел Мидас. - Надо что-то предпринимать. Драгметалл
все-таки... Оприходовать или как... Куда мне его девать-то?
Ахилл поморщился.
- Ваша фамилия, кажется, Мадас?
- Мидас. Ми - первый слог...
- Да-да, верно... На прибалтийскую похожа. Сам-то откуда родом?
- Местный я, - сдержанно ответил Мидас. - Грек.
- Так если местный, - задушевно произнес начальник, - почему такой трудный
в жизни?..
- Это как понять?
- Ну, вот вы явились ко мне насчет какого-то ящика. Трудно было этот
вопрос решить на месте? Или непременно надо переложить на других свою
ответственность? Сами-то боимся? Пальцем не шевельнем без команды?
Увиливаем, так?
- Я не увиливаю, - сказал сбитый с толку Мидас. - Я узнать только зашел...
- А вы поменьше, поменьше ходили бы, - посоветовал новый начальник. -
Своей головушкой почаще пользуйтесь... Нет, это просто поразительно!
Только-только начал входить в курс дел, загружен выше горла - сразу
является какой-нибудь... Обязательно нужно влезть со своими мелочами, все
поперепутать, оторвать, поломать...
- Да я...
- Именно вы, товарищ Мадас! Ступайте и работайте. Не отвлекайте меня, я
нынче в гневе!
И Ахилл отвернулся к окну, возмущенно бормоча про себя: "Душить прекрасные
порывы" - присловье, появившееся у него с недавних пор.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг