Петроград в Мариинский рынок и там на распродаже купила, за грош
сравнительно, все необходимое. От Ивана Яковлевича скрыли покупку материи и
самую поездку тети Таши в город. Раздражать больного было крайне
рискованно, да и к тому же Надя так трогательно молила тетю Ташу ни слова
не говорить до поры до времени отцу про новое платье, что слабая
бесхарактерная Татьяна Петровна позволила себе сделать эту оплошность,
сдавшись на просьбы своей любимицы.
Теперь Надино платье шилось в шесть рук ранними утрами и поздними
вечерами, пока отец семейства отдыхал у себя в комнате. Тетя Таша и
Клавденька торопливо набрасывали стежки за стежками, наметывали,
прикидывали отделку, примеряли нежные облака прозрачной вуали на Наде. Даже
Шурка помогала им, как могла: она спарывала наметку, вынимала нитки,
пришивала кнопки, приметывала кружева. Одна Надя ничего не делала, слоняясь
из угла в угол, мешая работавшим праздными, ни к чему не ведущими
расспросами, критикуя каждый штрих, каждую складку.
Уже рано утром в четверг платье было готово и тщательно разглажено на
постели в Надиной каморке. Накануне с вечера было испрошено у Ивана
Яковлевича разрешение идти Наде к Ртищевым на целый день. Иван Яковлевич
разрешил на этот раз безо всяких задержек. Поправившийся было в первое
время своего пребывания на даче, он снова почувствовал теперь значительное
ухудшение в состоянии своего здоровья и почти не покидал постели.
От волнения о предстоящем ей удовольствии Надя проснулась в четверг
чуть ли не с петухами и к двенадцати часам была уже совсем готова. Она,
действительно, казалась прехорошенькой нынче. Розовое облако вуали окружало
ее хрупкую изящную фигурку, оттеняя легким заревом нежное личико, к
которому никак не мог пристать здоровый деревенский загар. Тетя Таша
собственноручно расчесала пышные белокурые волосы девочки и, заплетя их в
две косы, уложила их двумя венчиками на маленькой головке. Получилась очень
эффектная прическа. Надя то и дело заглядывала в зеркало и не могла в
достаточной мере налюбоваться собою. От обеда она, разумеется, отказалась,
говоря, что ее ждет великолепный обед в генеральском доме.
- Куда уж нам перед генеральским-то! - не могла не заметить
Клавденька, недовольная поведением Нади и ее небрежным отношением к
окружающим.
Но ее замечание даже не достигло до слуха Нади. Накинув на голову
легкий газовый шарф, из-под которого как-то особенно мило выглядывало белое
нежное личико с сияющими от удовольствия глазами, чмокнув на ходу тетку и
кивнув головою сестре, Надя быстрой птичкой выпорхнула из скромного домика.
Был уже второй час в начале, а Ртищевы приглашали ее на шоколад ровно
к двум. Надо было спешить. Впереди предстоял еще довольно продолжительный
путь к Новому Петергофу.
* * *
- Ну, наконец-то! А мы думали, что ты уже не придешь. - И Наточка
Ртищева, вся в белом, с белыми розами в волосах и у корсажа платья,
веселая, радостная, как в подобает быть новорожденной, протягивает Наде обе
руки и звонко целует ее в щеку.
- Да какая же ты нарядная и хорошенькая! - не удерживается, чтобы не
сказать, Наточка, окидывая подругу любующимся взглядом.
Сама Наточка совсем нехороша собою: у нее неправильное лицо,
вздернутый нос, слишком толстые щеки. Но глаза очень хороши: карие, добрые,
с поминутно зажигающимися в них ласковыми огоньками.
Надя польщена. Все лицо ее вспыхивает румянцем смущения и радости от
похвалы подруги. Тем более что кое-кто из присутствующих расслышал лестные
для нее, Нади, Наточкины слова.
В большой плющевой беседке, находящейся посреди сада, собралось целое
общество. Это по большей части молодежь, подростки. Красавица Нона Ртищева
сидит на председательском месте и разливает шоколад из большой серебряной
миски в изящные фарфоровые чашечки. Леди Пудлей и Митя помогают ей
хозяйничать. Гостей, помимо обычного юного общества, посещающего Ртищевых,
кроме обеих княжен Ратмировых, братьев Штейн, Зоиньки Лоренц, Софии
Голубевой и "неунывающей тройки удалой", как прозвал своих племянников
Стеблинских Петр Васильевич Ртищев, было еще человек двенадцать, совершенно
незнакомых Наде. Здесь несколько товарищей по классу Мити Карташевского,
двое пажей, одноклассников Никса и Ванечки, и две-три барышни. Все очень
нарядно одеты во все светлое, и лица у всех сияющие и довольные.
- Ура! - закричал Ванечка при виде Нади, нерешительно остановившейся
на пороге, при виде стольких чужих. - Пришли-таки; а мы думали, что вы уже
так и не придете. Я уже взял у кузины Ноны три чайных полотенца на случай
слез неутешных, а вот они и не понадобились. Ура! Вместо слез горьких
предпочитаю выпить за ваше драгоценное здоровье чашку сладкого шоколада! -
и Ванечка одним духом осушил чашку, самоотверженно обжигая себе рот и делая
изумительные гримасы.
- Ой-ой, какой смешной! - раскатилась своим безудержным смехом младшая
из сестриц-княжен, Лоло, при виде корчившего рожицы Ванечки.
- А мне так вовсе не до смеха... Этот нелюбезный шоколад пребольно
жжется, - отдуваясь и округляя глаза, дурачился мальчик.
- А ты потри себе язык мылом - от ожогов помогает прекрасно, - с
невинным видом посоветовал брату Никс.
Все рассмеялись. Сердобольная Нона предложила Ванечке лимонаду со
льдом.
- Не хочешь ли фруктов или конфет? - угощала в то же время Надю
Наточка.
- А почему вы своего брата не привели с собою? - шепотом осведомился
Митя Карташевский, придвигая Наде чашку с ароматичным дымящимся шоколадом.
"Вот еще новости - приводить с собою Сережу: да он двух слов связать
не сумеет в обществе, да и костюма у него нет подходящего", - вихрем
пронеслось в белокурой головке Нади, но она только любезно улыбнулась в
ответ на слова Мити и пробормотала что-то о несуществующем недомогании
брата.
- Однако, mesdames et messieurs, я возвращаюсь к прерванному рассказу,
- весело провозгласил Никс, обводя сверкающими глазами все юное общество.
- Да, да, Никс, расскажите, расскажите! Как все это интересно! -
подхватило хором несколько детских голосов.
- Вы пришли как раз в то время, m-lle Надин, - обязательно пояснила
Наде ее соседка княжна Ася Ратмирова, - когда Никс только что рассказывал
нам про свою поездку ночью в гондоле по венецианским каналам. Это так
очаровательно!
Ася не выговаривает буквы р, и это легкое грассирование удивительно
шло к ее типу.
"Непременно надо будет попробовать начать говорить так же, - решает в
глубине души Надя, - а манеру ходить и слушать собеседников надо перенять у
Ноны Ртищевой, и прическу тоже у Ноны".
- Так вот, господа, - между тем возобновляет прерванный появлением
Нади рассказ Никс, - представьте себе кусок синего бархата наверху, над
вашими головами, усеянный звездами, точно мантия какого-то императора. Не
помню, у какого именно, но у одного из императоров со слов истории была
такая мантия...
- Но она была заткана, увы, не звездами, а пчелами, и цвет ее был не
синий, а красный, - решается блеснуть своими познаниями Софи, - и была она
у Карла V.
- Браво! Двенадцать с плюсом! - приходит в неожиданный восторг Ванечка
и хлопает в ладоши, бурно выражая свое одобрение.
Софи густо краснеет.
- Я великолепно помню историю! - ни к селу ни к городу вырывается у
нее.
- Внимание, mesdames et messieurs, внимание! - командует Наточка и
стучит чайной ложкой по столу.
- Так вот, - продолжает Никс, - небо - синий бархат с алмазными
звездами. А каналы - вы ведь знаете, что вся Венеция изрезана ими -
черные-пречерные, как чернила, и по ним снуют не менее черные острокосые
лодки, и все с крышами. На носу стоит гондольер, всегда очень небрежно и
красиво одетый, и если дадите ему несколько лишних сольди на водку, он вам
споет. Голоса у них - ну, просто соловьиные, и самые слова - такая же
музыка! Вы плывете, тихо покачиваясь, как в колыбели; по обе стороны канала
высятся дворцы, красивые здания; целые арки и кружевные ажурные мосты
переброшены с одного берега на другой. В лунные ночи все это кажется
какою-то сказочной обстановкой, какою-то декорацией к изумительной
волшебной сказке.
- Восхитительно! - хором кричат дети, прерывая рассказчика.
- Pracht schon! (Великолепно) - неожиданно вырывается у
братцев-близнецов, всегда в минуты особенно повышенного настроения
переходящих на свой родной язык.
Даже застенчивая Зоинька и та бормочет какое-то одобрение себе под
нос, увлеченная рассказом.
- А мне, представьте, все это вовсе не нравится, - чистосердечно
сознается Маня Стеблинская, вызывая негодующие "ахи" и "охи" у окружающих.
- Когда мы были в Венеции, мама и Никс возмущались моей нечуткостью,
неумением понимать красоту. Ну, а что же это за народ, что за город,
посудите сами, где ни в лаун-теннис, ни в футбол не играют и где
единственный спорт это - бестолковое шнырянье по каналам взад и вперед без
устали. Покорно благодарю. То ли дело наша Русь-матушка! - и смуглое лицо
Мани проясняется улыбкой.
- Молодчинище сестричка у меня! Я присоединяюсь к твоему мнению, Маня,
- и Ванечка так энергично хватает и трясет руку сестры, что та морщится от
боли.
- Варвары! - смеется Никс, - не для них красивые памятники искусства:
ничего они не понимают, одно слово, чемпионы мира.
Все смеются. Софи с кислой улыбкой обращается к княжне Асе.
- А вы не были в Венеции? - спрашивает она, ломаясь.
- Нет, мы проживаем за границей исключительно только на водах, где в
летний сезон лечится наша maman, - отвечает, мило картавя, старшая княжна.
- Да? А мои родные живут почти безвыездно в Ницце, - говорит Софи и
принимает гордый вид, поджимая губы. Сейчас она кажется очень смешною Наде.
Положительно Софи напоминает ей какую-то нахохлившуюся птицу, и, поймав это
неожиданное сравнение, Надя не выдерживает и фыркает в салфетку.
Все смущены. Софи взбешена. Ох, уж эта негодная девчонка! Еще в
институте она, Софи, не выносила этой Таировой, лентяйки, каких мало,
грубиянки вдобавок и ужасной мужички по манерам. Сейчас же она просто не
переносит ее, ее гордого вида, ее розового платья, ее белокурых, вьющихся
от природы волос. Как она смеет смеяться, не верить Софи, это ничтожество,
эта мещанка! Ее надо проучить, во что бы то ни стало, да, да, проучить,
указать ей свое место. Залетела ворона в высокие хоромы... Так подожди же,
будешь помнить меня! И, впиваясь в глаза Нади злым, недоброжелательным
взглядом, Софи вызывающе спрашивает ее:
- А ты в каких местах бывала за границей, Надин?
Точно варом обдает Надю. Из ложного стыда она ни за что не признается
в том, что никуда не выезжала из Петрограда, из двух своих крошечных
комнатушек на Песках. Но как сказать об этом? Как отстать от всех этих
богатых молодых людей и барышень, изъездивших, очевидно, всю Европу.
Конечно, это позор для нее, Нади, сознаться им всем в своем невежестве. И
точно кто дергает в эти минуты за язык Надю. С явным задором смотрит она в
лицо своему врагу, Софи, и, краснея, как кумач, отвечает первое, что
приходит ей в голову:
- Я была в Дрездене. Ну, да в Дрездене... конечно.
Тонкая усмешка проползает при этом ответе по лицу Софи, и глаза ее
насмешливо улыбаются тоже.
- Вот как, успела побывать в Дрездене? Счастливица! - говорит она,
окидывая Надю тем же насмешливым, пронизывающим насквозь взглядом. - Ты,
значит, видела там знаменитую Сикстинскую Мадонну? Побывала в музее
Цвингера? Вот счастливица! Расскажи же нам, расскажи.
- Расскажите, расскажите, Надя! Ведь это одна из лучших картинных
галерей мира, - не подозревая злого умысла Софи, подхватывают
присутствующие. Даже взрослая Нона принимает участие в общей просьбе. Она
так много слышала о музее Цвингера вообще и знаменитой Сикстинской Мадонне
в частности, и ей хочется послушать про этот редкий по красоте памятник
искусства.
Теперь Надя готова провалиться сквозь землю. Все смотрят на нее в
ожидании ее рассказа. Все ждут. И колючая игла раскаяния уже сверлит ее
душу. Сердце екает ежесекундно. Зачем она солгала, зачем? Вся малиновая от
стыда, с пылающими щеками, с растерянно-мечущимся взглядом, она достойна
всяческого сожаления сейчас.
Инстинктом доброй, отзывчивой души Наточка Ртищева догадывается, в чем
дело. К тому же она помнит великолепно, что Надя никогда не выезжала из
Петрограда, а следовательно, никогда не была в Дрездене, и, стало быть,
надо ее выручить во что бы то ни стало, сейчас же, сию минуту. Бедная Надя!
Глупенькая! Зачем она выдумывает и лжет?
- Господа, тому, кто желает узнать подробности о редкостях Дрездена, я
попрошу papa передать одну очень интересную книгу путевых впечатлений,
благо она у него есть. А Надю оставьте в покое. Она, очевидно, совсем еще
маленькой девочкой посещала Дрезден и, таким образом, не может помнить
Сикстинскую Мадонну, а вы пристали к ней, точно экзаменаторы! -
авторитетным тоном заявляет Надина спасительница.
- И правда пристали, - со смехом соглашается с кузиною Никс.
- Как экзаменаторы! - хохочет смешливая Лоло.
- Я предлагаю сыграть партию в крокет! - поднимает голос Маня
Стеблинская.
- Отличная идея! - подхватывает Митя Карташевский, - бегу расставлять
воротца.
Но Софи не так приятно выпустить из рук свою жертву, раз она имеет
возможность еще помучить Надю. Ее глазки, как два жала, впиваются в глаза
Нади, а язвительная улыбка снова скользит по губам, когда она говорит
громко и раздельно, на всю беседку:
- Не беда еще, Надин, что ты не бывала в Дрездене, потому что,
насколько мне помнится, ты там никогда не была, действительно, но зачем ты
солгала теперь, вот что скверно!
Надя вспыхивает, как от удара бича, при этих словах Софи. И Нона и
Наточка Ртищевы смущены не меньше.
Какая она злая и черствая, эта Софи! Какая безжалостная!
Добренькой Наточке до слез жаль Надю, которая близка к тому, чтобы
разрыдаться от стыда и отчаяния. Единственное спасение заключается теперь в
том, чтобы занять воображение молодежи чем-нибудь отвлеченным, заставить их
забыть поскорее неприятный инцидент с Надей. И, схватившись за крокет, как
за последний якорь спасения, Наточка увлекает с преувеличенной суетливостью
все юное общество в сад.
Глава VII
Пестрый день кончается самым неожиданным образом
К семи часам вечера съехались взрослые гости. Обед сервировали на
огромной террасе с цветными стеклами, сплошь уставленной кадками с цветами.
Наде никогда не приходилось видеть такого пышного убранства.
Блестящее, словно только что вынутое из витрин магазина, серебро, тонкий
хрусталь, изящный дорогой фарфор, и все это было перемешано с гирляндами
цветов, обвивавших стол. Вазы с фруктами, конфетами, ягодами и букетами роз
находились посередине. Широко раскрытыми от удивления и восторга глазами
Надя смотрела на всю эту роскошь. Она почти забыла, под влиянием новых
впечатлений, пережитый ею за шоколадом неприятный инцидент, и только при
взгляде на Софи девочка вздрагивает от ненависти и злобы и дает себе
мысленно слово отплатить так или иначе этой "противной Голубихе", как она
называет про себя Софи.
Приятным сюрпризом является для гостей оркестр военной музыки,
спрятанный в соседнем помещении за верандой.
Ровно в семь часов оркестр грянул туш, и все разместились вокруг
роскошно убранного стола. Дети заняли места на дальнем конце своею группою,
под ближайшим начальством леди Пудлей. Ванечка сел по одну сторону Нади,
Ната по другую. Против них поместилась ненавистная Наде Голубева, между
старшею княжною и Митей Карташевским, которому Наточка строго-настрого
приказала неустанно следить за обеими "враждующими сторонами" и
предупреждать во что бы то ни стало возможные произойти инциденты.
В начале обеда Надя чувствовала себя не совсем удобно. История с
дрезденской поездкой не выходила у нее из головы. Да и к тому же из
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг