- Пожалуйста, не лезь... Я ненавижу фискалок.
Я поняла, что класс объявил мне войну. И мне стало невыразимо грустно.
- Новенькая!.. новенькая!.. - слышалось всюду между старшими и
младшими классами, одинаково одетыми в зеленые камлотовые платья, белые
передники и рукавчики наподобие трубочек, прикрепленных повыше локтя.
Столовая - большая, длинная комната, куда мы спустились по лестнице, -
была уставлена двумя рядами столов, образующими широкий проход посредине.
Нам роздали кружки с коричневой жидкостью, очень мало похожей на чай,
и порционные булки из невкусного пресного теста. Я не дотронулась ни до
того, ни до другого.
- Ты татарка? - внезапно раздалось с дальнего конца стола, и та же
бойкая девочка, изводившая меня в классе, не дождавшись моего ответа,
насмешливо фыркнула в салфетку.
- Mesdam'oчки, - продолжала она сквозь смех, обращаясь к подругам, -
она, наверное, татарка, а татарская религия запрещает есть свинину... Ты
можешь радоваться, Иванова, - добавила она в сторону белокурой маленькой
толстушки, - каждый раз, как будут подавать свиные котлеты, Джаваха отдаст
тебе свою порцию.
Все девочки захихикали... Та, которую называли Ивановой, подняла
голову и произнесла по адресу первой шалуньи:
- А ты будешь смотреть и облизываться.
- Больше тебе ничего не запрещено твоей религией? - вмешалась в
разговор хорошенькая миниатюрная девочка, удивительно похожая на белокурых
ангелов, изображаемых на картинках, - а то я очень люблю пирожные...
И опять смех, обидный, мучительный. Я решила молчать и завтра же
упросить папу взять меня отсюда куда-нибудь в другое место, в другой
институт.
После долгой вечерней молитвы мы поднялись в четвертый этаж и вошли в
дортуар.
Длинная, как и столовая, комната с выстроенными рядами постелями,
примыкающими изголовьями одна к другой, была освещена газовыми рожками.
Между кроватями было небольшое пространство, где помещались ночные шкапики
и табуреты.
Fraulein Геринг, или Кис-Кис, как называли институтки классную даму,
ласково указала мне мое место.
Судьба решительно восстала против меня: в головах моих помещалась
постель злой девочки с ангельским личиком, а рядом со мною была постель
шустрой Бельской - моего главного гонителя и врага.
Делать было нечего, и я твердо решила все стерпеть безропотно...
Между тем вокруг меня кишмя кишела жизнь. Сняв свои неуклюжие зеленые
платья, воспитанницы очутились в коротеньких нижних юбочках и белых
кофточках, а на голове их красовались смешные чепчики, похожие на колпачки
гномов, странно старившие и безобразившие юные личики.
Я прошла вместе с другими в умывальную. Там было еще шумнее. Девочки,
обнаженные до поясницы, мылись так усердно жесткими перчатками из люфы, что
спины их напоминали цветом спелые помидоры.
- Душка, не брызгайся! - слышалось в одном конце умывальни.
- Кира Дергунова, одолжи твою губку, - неслось с другого конца.
Кира протягивала губку, выжимая ее по дороге как бы нечаянно на спину
соседки... Крик... визг... беготня. В углу около комода с выдвинутою из
него постелью для прислуги высокая, стройная, не по годам серьезная Варюша
Чикунина, прозванная за свое пение Соловушкой, стоя, расчесывала свои
длинные шелковистые косы и пела вполголоса:
Ах, ты, Русь моя,
Русь привольная...
Девочка с таким нежным голоском и мечтательными глазами не могла быть
злою, по моему мнению, и потому я смело подошла к ней и спросила:
- Не знаете ли, за что меня здесь возненавидели?
Она внезапно оборвала песню и вскинула на меня удивленные глаза.
Я повторила вопрос.
Но в ту же минуту к нам подскочила рыженькая воспитанница с
удивительно белым личиком и дерзко крикнула мне в лицо:
- Потому, что ты хотела на нас жаловаться, а мы ненавидим фискалок.
- Но если вы оскорбляете меня!.. Княжна Джаваха не прощает
оскорблений, - надменно ответила я.
- Ха-ха-ха! - рассмеялась Краснушка, как называли подруги рыженькую
девочку, - скажите, как важно!.. Княжна Джаваха! Да вы знаете ли,
mesdam'очки, что на Кавказе у них все князья. У кого есть два барана - тот
и князь.
- Тише, Запольская. И не стыдно тебе обижать новенькую, - вмешалась
незаметно подошедшая Fraulein Геринг и тотчас же добавила, хлопнув в
ладоши:
- Schlafen, Kinder, schlafen!*
______________
* Спать, дети, спать! (нем.)
Вся ватага девочек направилась в спальню. В умывальной остались я и
певунья Чикунина. Она робко оглянулась кругом и, увидя, что мы одни, быстро
заговорила:
- Вы не обращайте внимания на них, у нас принято "травить
новеньких"... Глупые девочки, потом они отстанут, когда вы привыкнете...
- Я никогда не привыкну здесь, - с трудом сдерживая слезы, ответила я,
- завтра же я попрошу папу взять меня отсюда и поместить в другой
институт...
- И напрасно! - прервала меня Чикунина, быстро доплетая тяжелую косу,
- напрасно!.. В другом институте повторится то же самое... нельзя же в
третий поступать... да и там то же... Тут, по крайней мере, maman - дуся, а
там, в остальных, Бог весть какая. Вот сестра мне пишет из N-ского
института, чем их там кормят... ужас!..
- Ваша светлость, - неожиданно произнесла точно из-под земли выползшая
Бельская, - Fraulein послала меня звать спать вашу светлость. Имею честь
довести сие до сведения вашей светлости, - и она отвесила мне
насмешливо-почтительный реверанс.
Я вспыхнула до корней волос.
- Это ничего, - успокаивала меня моя новая знакомая, - стерпите уж
как-нибудь... а там они сами увидят свою глупость, сами придут к вам с
повинной. И потом, видите ли, княжна, у вас... вы не рассердитесь на мою
откровенность?
- Нет, нет, - поспешила я ответить.
- Видите ли, у вас такой вид, будто вы куда лучше и выше всех нас...
Вы титулованная, богатая девочка, генеральская дочка... а мы все проще...
Это и без того все видят и знают. Не надо подчеркивать, знаете... Ах да, я
не умею говорить! вы меня, пожалуй, не поймете, обидитесь... - неожиданно
оборвала она и вздохнула.
- Нет, нет, напротив, говорите, пожалуйста, - поспешила я ее
успокоить.
- Ну вот... они и злятся... а вы бы попроще с ними...
- Schlafen, Kinder, schlafen! - еще раз окликнула нас Fraulein.
Как только мы вошли в спальню, девушка-служанка уменьшила свет в
газовых рожках, и дортуар утонул в полумраке. Наступила тишина. Изредка
только раздавался где-нибудь задавленный шепот, да с легким шумом
передвигалась попавшаяся под руку табуретка. Поминутно то на одной, то на
другой постели поднимались небольшие детские фигурки, укутанные до пояса в
синие нанковые одеяла и, сложив на груди руки, набожно молились, кладя
поклоны. Классная дама, тихо ступая, ходила по узким пространствам между
рядами кроватей, "переулкам", как их называли в институте, и наконец,
пожелав нам доброй ночи, исчезла за дверью своей комнаты, помещавшейся
подле дортуара.
Лишь только затихли ее осторожные шаги, Бельская поднялась на локте со
своей подушки и произнесла звонким шепотом на всю спальню:
- Тише, mesdam'очки, а то вы мешаете спать ее светлости, сиятельной
княжне.
Девочки слабо фыркнули.
- Ее светлость княжна почивают, - тем же шепотом произнесла она снова.
- Оставь ты татарскую княжну, Белка, - подхватила со своего места
рыженькая Запольская, - не мешай ей творить свой вечерний намаз. Когда я
была в Мцхете...
"Она была в Мцхете! В Мцхете - древней столице родимой Грузии, в
Мцхете, так близко расположенном от милого Гори, в самом сердце моей
родины... Она была в Мцхете..." - вихрем пронеслось в моей голове.
Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я в один миг соскочила с
постели, подбежала к кроватке Краснушки, взобралась на нее, как была,
босая, в одной сорочке, и, усевшись в ногах девочки, спрашивала дрожащим от
радостного волнения голосом:
- Вы были в Мцхете? Неужели вы были в Мцхете?
Мне казалось теперь, что я давно знаю и люблю эту рыженькую
воспитанницу, так бессердечно трунившую надо мною всего несколько минут
тому назад. Ведь она была в Мцхете, она видела мою родину, мое бирюзовое
небо, мои изумрудные долины и высокие горы, подернутые розоватым туманом,
далекие горы с седыми вершинами!..
Краснушка не разделяла, казалось, моего восторга. Она как будто даже
испугалась меня и, чтобы скрыть свое смущение, расхохоталась громко на весь
дортуар не совсем, впрочем, естественным смехом.
- Mesdam'очки, светлейшая татарка рехнулась. Карр-раул!
Дверь соседней комнаты широко распахнулась. На пороге появилась
Fraulein Геринг.
- Wer schreit so? Bist du, Запольская? Schande!* Завтра ты будешь
наказана.
______________
* Кто это так кричит? Это ты, Запольская? Это стыд! (нем.)
Дверь захлопнулась снова... Краснокудрая девочка, пугливо юркнувшая
под одеяло при появлении классной дамы, теперь снова высунула из-под него
свою лисью головку и сердито проговорила мне:
- Все из-за вас... Убирайтесь, пожалуйста!
Я молча спрыгнула с ее постели и пошла к себе. Мне было стыдно и
больно за то, что я не сумела скрыть моего порыва перед всеми этими злыми,
безжалостными девчонками. Молча легла я в свою постель, зарылась в подушку
с глазами полными слез, и... тотчас же в моей памяти возникли дорогие
картины...
Передо мною мелькнул Гори... наш дом, окруженный тенистым,
благоухающим садом... тихо ропчущая Кура... Барбале, от которой всегда
пахло свежим тестом и ореховым маслом... хорошенькая Бэлла... бабушка...
Брагим... Магома... папа... А надо всем этим, надо всей моей чудесной
кавказской природой, благоухающей и нежной, носился пленительный образ с
печальными глазами и печальными песнями, - образ моей красавицы-деды...
Глава II
Уроки. Травля. Последнее прости
Дребезжащий звонок разбудил меня.
Мигом вскочила я, забыв, почему и зачем я нахожусь здесь, почему
бегают и смеются эти сердито-сонные девочки в потешных колпачках и ночных
кофточках.
- Пора вставать, Джаваха, - пробегая мимо моей постели, шепнула мне
моя вчерашняя собеседница Чикунина.
Я поспешила натянуть на ноги чулки, накинуть юбочку и побежала
умываться.
В 8 часов к нам поднялась высокая, худая, как жердь, французская дама,
m-lle Арно. Я подошла к ней по совету той же Чикуниной и присела.
- Bonjour, mademoiselle! - сухо произнесла она, - надеюсь, вы скоро
привыкнете к нашим порядкам и станете примерною ученицей.
Потом, зорко оглядывая класс, она спросила:
- Кто дежурная?
Выступила очень худенькая, не по годам серьезная девочка.
- Это наша первая ученица, Додо Муравьева, - пояснила мне Варя
Чикунина, вставшая, по моей просьбе, со мною в пару.
Я с невольным уважением взглянула на худенькую девочку и втайне
позавидовала ее выдержанности.
Между тем, пары двинулись в столовую. Сегодня меня уже не так
оглядывали старшие и младшие классы: событие поступления новенькой за
полусуточной давностью, казалось, потеряло весь свой интерес.
Первый урок был батюшкин. Я узнала это за столом, в то время как с
трудом заставляла себя выпить жидкий, отдающий мочалою чай и съесть
казенную сухую булку. Узнала и то, что Закону Божию все учились прилежно и
что дружно "обожали" батюшку, относившегося равно отечески-справедливо ко
всему классу. Сегодня меня, казалось, оставили в покое, только рыженькая
Запольская сердито-насмешливо бросила в мою сторону:
- Ты можешь не торопиться, Джаваха, ведь тебя, как татарку, не
пропустят на урок Закона Божия. А вашего муллу еще не успели выписать с
Кавказа.
Девочки дружно прыснули, но я, помня наставление Чикуниной, сделала
равнодушное лицо и продолжала пить мутный чай из фаянсовой кружки.
Батюшка оказался таким, каким я его себе мысленно представляла:
небольшого роста, седенький, с невыразимо кротким лицом и ласковыми
глазами, - он производил отрадное впечатление.
Тихо вошел он по звонку в класс, тихо велел дежурной прочесть молитву,
тихо сел за приготовленный ему перед партами столик с чернильницей и
журналом и надел очки. Потом окинул весь класс ласковым взором и остановил
его на мне, одиноко сидевшей на ближней скамейке.
- А я вижу, новенькая у вас?
Я встала.
- Как ваша фамилия, деточка? - обратился он ко мне тем же ласковым
голосом, от звуков которого точно много легче становилось на сердце.
Я хотела по обыкновению сказать мой полный титул, но, вспомнив совет
Чикуниной, просто ответила:
- Нина Джаваха.
- Княжна! - пискнул за мною чей-то насмешливый голосок.
- Как же, слышал, - закивал головою батюшка, - князья Джаваха известны
по всему Кавказу... Как же, как же, в войне с горцами отличались... Князь
Михаил Джаваха драгоценную услугу оказал главнокомандующему и пал в бою...
Не родственник ли он вам, деточка?
- Князь Михаил - мой родной дедушка, - вырвалось с невольным порывом
гордости из моей груди.
Вероятно, глаза мои и щеки разгорелись от прилива необычайного
счастья. Я торжествовала.
"Слышите! - хотелось мне крикнуть всем этим присмиревшим
воспитанницам, - слышите! мои предки - славные герои, мой дед пал в бою за
свободу родины, и вы, злые, ничтожные, маленькие девочки, не имеете права
оскорблять и обижать меня, прирожденную грузинскую княжну!.."
И голова моя гордо поднималась, а на губах уже блуждала надменная
улыбка.
Но вдруг мои глаза встретились с чистым и открытым взглядом отца
Филимона.
"Вправе ли ты гордиться славою твоих предков? - казалось, говорил мне
его кроткий взор, - и какая твоя заслуга в том, что родилась ты в знатной
княжеской семье, а не в хижине бедняка?"
Краска стыда залила мне щеки. И батюшка понял, казалось, меня. Новой
удвоенной лаской загорелся его приветливый взор.
- Пойдите-ка сюда, чужестраночка, - улыбнулся он, - да расскажите-ка,
что знаете о сотворении мира...
Я вышла на середину класса.
Историю сотворения мира я знала отлично. Я часто рассказывала ее
Барбале, не знавшей ни Ветхого, ни Нового Завета. Моя речь, всегда немного
образная, как и все речи на милом Востоке, понравилась батюшке.
Понравилось, должно быть, толковое изложение и моим товаркам, но они,
казалось, не хотели выказывать этого и продолжали поглядывать на меня косо
и недружелюбно.
- Хорошо, чужестраночка, молодец! - похвалил меня батюшка, отпуская на
место.
За мною вышла Додо Муравьева и внятно, и громко прочла канон
Богородице.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг