дорогой Гори, развалины, долины.
На базарной площади затихла жизнь. Время близилось к закату.
Толстые армянки сидели около своих лавок, шелушили тыквенные семечки и
сплетничали напропалую.
Персиянин, продавец тканей, кивнул мне головою и похвалил мою лошадь.
Он хорошо знал папу.
- Сарем, - спросила я, - не знаешь ли, как проехать к старой Сарре?
- Надо прочь с коня, сиятельная княжна. Так не проедешь. Надо
спуститься рядами, за угол налево, - обязательно пояснил он и потом, мигнув
лукаво глазом, спросил: - Приехала гадать к старой Сарре?
Я поблагодарила его, спрыгнула с лошади и, передав ее персу, хотела
уже идти по указанному пути, как вдруг неожиданно перед нами вырос как
из-под земли Беко. Он шел со своей волынкой, напевая что-то вполголоса.
- Беко! - крикнула я, - подожди меня: я шла к вам.
Он приблизился удивленный и как бы немного испуганный.
- Что надо сиятельной госпоже? - спросил он.
- Мне надо сказать тебе по секрету, Беко, - шепнула я так, чтобы не
услыхал Сарем, и тотчас же добавила вслух: - Сведи меня к матери твоей, я
хочу узнать мою судьбу.
Он изумился, что такая маленькая девочка желает гадать у его матери,
но все же повел меня к ней.
Дорогой я пояснила ему, что желаю купить у него его волынку и его
рваное платье. При моем обещании дать ему два тумана, глаза его
заискрились.
- А зачем нужна сиятельной госпоже бедная одежда сазандара? - лукаво
жмурясь, спросил он.
- Видишь ли, Беко, - солгала я, - у нас затевается праздник... ты
знаешь, свадьба моего отца... он женится на знатной русской девушке. Я хочу
одеться сазандаром и спеть песню в честь новой деды.
- Но ты не умеешь играть на волынке, госпожа, - засмеялся Беко.
- И не надо... Я скажу, что волынка сломана, и она останется за
плечами, я буду только петь...
- В таком случае идем. Я сведу тебя к матери. Она должна согласиться.
- Ты думаешь? - робко осведомилась я.
- Наверное, мое платье ветхо, почти лохмотья, а волынка не стоит
ничего. И если госпожа обещает два тумана...
- Я дам тебе их, Беко, - поспешила я его успокоить.
- Мать согласится, - убежденно подтвердил он и тотчас добавил: - Мы
пришли, госпожа.
Я знала, что есть бедняки, живущие в подвалах, но то, что я увидела,
превзошло все мои ожидания.
Странствующий сазандар - беднейший человек в Грузии. А Беко только
начинал свою деятельность. Он жил с матерью в жалкой лачуге, примостившейся
углом к базарной кузнице и закоптелой, как уголь, вследствие этого
соседства.
Я толкнула маленькую дверь и очутилась в темноте.
- Деда, - произнес Беко, - я привел сиятельную госпожу. Ты слышишь,
деда?
- Я здесь, сынок, - ответил из дальнего угла глухой и хриплый голос.
- Миленькая барышня, - залепетала она скороговоркой, - красавица
госпожа... позволь старой Сарре открыть тебе будущее. А за это ты дашь ей
еще один блестящий маленький абаз... Один только абаз... сиятельная
госпожа... на трубку Сарре...
- Но у меня больше ничего нет, - смущенно пролепетала я, - я отдала
вам все, что у меня было.
- Ай, ай, ай! - зачем такой хорошенькой госпоже говорить неправду... -
отвратительно засмеялась безумная... - Хорошенькая госпожа с алмазными
глазами даст беленький абаз бедной Сарре... Сарра расскажет госпоже все...
все...
- Но...
- Слушай, девушка, - вдруг совсем переменила тон старуха, и при
мерцающем свете огарка лицо ее стало важно и неподвижно, как у мертвеца, -
слушай, девушка... черные мысли посланы шайтаном... великою темною силою...
темная сила изгоняет светлую из твоей души... Душа твоя борется... Темная
сила торжествует. Я вижу горы... черная ночь их караулит... Идет сазандар
по горной тропинке... идет не по воле. Белая голубка заменяет черную орлицу
в гнезде орла... Сазандар все дальше... и дальше... Ему смерть заглядывает
в очи... Крыло темного ангела близко, но его не задело... Он жив... Горный
сокол его защита... Но горному соколу не долго летать в горах... Я вижу
кровь... много крови... А там плачет белая голубка, что не попала в гнездо
орла... Орел любит свое детище... И еще дорога... Холодная страна... и
девушки... их много... много... Орленок пойман и заперт в клетку. Он
задыхается и плачет... он рвется в горы и снова темный ангел близко... Его
крыло трепещет... Он...
Старуха не кончила... Она упала в конвульсиях у порога и громко
застонала...
- Но тут темно, как в могиле. Я ничего не вижу! - робко произнесла я.
В ту же минуту чиркнула спичка. Желтенькое пламя ее заколебалось в
углу.
Люди считали мать Беко колдуньей. Она никуда не выходила из своего
жилища, точно боялась солнечного света. Зато к ней охотно шли темные,
наивные жители бедного квартала. Она гадала им на картах, зернах кукурузы и
кофейной гуще.
Она казалась безумной или притворялась ею.
Я невольно вздрогнула при виде худой, сгорбленной, еще не старой
женщины, в ярких пестрых лохмотьях, с выглядывающими из-под шапочки седыми
космами. Ее глаза горели неспокойными огоньками. Она поминутно принималась
беспричинно смеяться и мурлыкать себе под нос.
- Будь здорова, сиятельная княжна Нина Джаваха, - произнесла она.
- Откуда ты знаешь мое имя, Сарра? - удивилась я, подавляя в себе
невольный страх при виде старухи.
- Нет ничего на свете, чего бы не знала Сарра, - странно засмеялась
она, - знает Сарра и то, что делается за 10 тысяч верст отсюда.
- Матушка, - робко произнес Беко, - княжна желает... - и он тихо и
скоро начал передавать ей причину моего прихода.
Она слушала внимательно, блуждая глазами по моей фигуре, и вдруг
вскрикнула:
- Два тумана! Великие силы темные и светлые, два тумана! За ветхие
лохмотья два тумана! Верно ли я слышала, Беко?
- Верно, - произнес мальчик, - и за волынку тоже.
- Хвала темным и светлым силам! Теперь старуха Сарра может питаться и
не одними кукурузовыми зернами!.. А к празднику купить мокко*, настоящего
турецкого мокко... слышишь ты, Беко, черного мокко и долю табаку!
______________
* Кофе.
И вдруг она неожиданно взвизгнула и дико закружилась по комнате.
- Долю табачку и мокко, настоящего турецкого мокко! - выкрикивала
старуха, кружась, точно в исступлении безумия.
Я дрожала от страха... Мои зубы стучали.
- Беко, - сказала я, - возьми свои два тумана и отдай мне платье...
Мне пора идти.
- Да, да, сынок, дай ей платье, ей пора идти, - подхватила старуха, -
только получи с нее два тумана... получи с нее два тумана! - еще громче
выкрикнула она хриплым, неприятным голосом.
Я задрожала еще сильнее.
- Вот два тумана, Беко... - произнесла я, едва владея собой, и
протянула руку.
В ту же минуту я почувствовала на ней прикосновение острых крючковатых
ногтей, и вмиг червонцы исчезли с моей ладони.
Старуха Сарра по-прежнему прыгала и приплясывала по земляному полу
своей комнатки. Беко пошел в темный угол, чтобы снять с себя платье,
единственное, может быть, которое имел. Моя голова кружилась и от едкого
неприятного запаха, царившего в этом ужасном жилище, и от криков безумной.
Едва получив узелок от Беко, я кивнула обоим и поспешно направилась к
выходу.
В три прыжка старуха очутилась передо мною и загородила мне дверь.
Быстрым движением рванула я дверь и очутилась на воздухе.
Я опять увидела небо и Гори... Смрадное жилище предсказательницы
осталось позади...
- Что наврала тебе старуха? - заинтересовался Сарем, подавая мне
стремя, - на тебе лица нет, княжна!
- О, Сарем, - вырвалось у меня, - как все это ужасно, надо ей помочь,
она умирает.
- Выживет. Ведьмы живучи, - рассмеялся он недобро, - еще долго будет
морочить народ и выклянчивать деньги!.. Добрый путь, княжна, кланяйся
генералу, - и, кивнув мне еще раз головою, он пошел к себе под навес, а я
поскакала к дому.
Никогда еще не была я так безжалостна к моему коню, никогда так не
хлестала крутых боков Шалого крошечной нагайкой. Верный конь понимал меня и
нес быстро-быстро. В мозгу моем проносились обрывки бредней вещуньи. Я хотя
и считала их вздором, но не могла выгнать из мыслей. Я рвалась домой...
На завтра был решен мой побег. Ни одна душа не догадывалась о нем.
Целые три недели готовилась я к нему. В маленьком узелочке были сложены
лаваши и лобии, которые я ежедневно откладывала от обеда и незаметно
уносила к себе. Мой маленький кинжал, остро отточенный мною на кухонной
точилке, во время отлучки Барбале, тоже лежал под подушкой... Я уже сходила
на кладбище проститься с могилками мамы и Юлико и поклясться еще раз моей
неразрывной клятвой у праха деды.
Я выпустила на свободу Казбека, у которого за лето порядочно отросли
крылья, и молодой орел улетел в горы. С бабушкой я была особенно добра
последнее время: мне не хотелось оставлять по себе дурного впечатления.
Даже с ненавистной баронессой я была очень любезна, чем порадовала папу.
Барбале, Родам, дурачок Андро, отчаянно грустивший со смерти своего
молоденького княжича, Брагим, Михако и Анна - все не могли нахвалиться
мною. Я была кротка, добра, предупредительна. К отцу только я не
ласкалась... Я боялась, что если загляну в его малые, прекрасные глаза, - у
меня уже не хватит силы его покинуть и я не в состоянии буду исполнить
моего замысла, не решусь оставить его...
Все эти три недели я ежедневно уносилась с Шалым в предместья Гори,
прощаясь с милыми, родными местами...
И вот день побега подошел.
Накануне, сидя в последний раз на спине Шалого, я невозможно горячила
его, чтобы упиться до конца безумно-быстрой скачкой.
- Завтра, завтра, - твердила я, как во сне. - Завтра я уже не буду
видеть тебя, мой розовый, мой благоухающий Гори... я буду далеко... Завтра,
когда счастливая невеста войдет в дом моего отца, маленькая, злая княжна
Нина будет уже за несколько десятков верст от дома! Прощай, Гори! Прощай,
моя родина!.. Да, завтра меня здесь не будет. "Белая голубка заменит в
гнезде черную орлицу, - вспомнила я предсказание Сарры. - Маленький орленок
не может ужиться в одном гнезде с белой голубкой..." Как хорошо, как
поэтично высказала Сарра свое пророчество!..
"Пророчество? - с ужасом поймала я себя на мысли, - пророчество -
значит, Сарра говорила правду... Она ясновидящая!.. А горный коршун, а
кровь... а девушки и тесная клетка? Что это? Помоги мне, Боже! Я ничего не
понимаю!"
Почти бесчувственную снял меня с лошади отец, ожидавший у крыльца
моего возвращения, и, прижав к груди, понес в дом.
- Нина, что так долго? Как ты нас испугала, дитя мое! Где была ты? -
ласково журил он меня дорогой. - Что с тобой? Как ты побледнела!
- Ничего, папа, меня понес немного Шалый, - солгала я.
- Эти прогулки пора прекратить, - слышишь ли! Ты не будешь больше
ездить на Шалом, пора приняться за серьезное учение, - строго проговорила
бабушка, не удостоив меня даже взглядом.
- Да они и прекратятся, завтра же, - не без злорадства сказала я,
дерзко взглянув на эту сухую, черствую, педантичную старуху.
- Что это у тебя, дитя? - спросил отец, указывая на узелок, который я,
как сокровище, прижимала к груди.
- Это? - и я вспыхнула, как зарево, - это... маленький сюрприз тебе на
завтра... к свадьбе... - солгала я еще раз невольно в этот вечер.
Бедный, милый отец! Если б он знал, что за свадебный подарок готовила
ему его любимица-джаным! К счастью, людям не дано судьбою читать в мыслях
друг друга.
Он ласково, счастливо улыбнулся мне...
Чай, выпитый мною в последний вечер в отцовском доме, показался мне
горьким и невкусным. Я не дотронулась ни до ужина, ни до вина. Потом,
ссылаясь на головную боль, я попросила позволения выйти из-за стола.
Бабушка сердито покосилась на меня, а отец встал встревоженный.
- Что с тобой, чеми потара сакварело, что с тобой? - спросил он,
благословляя меня на сон грядущий и заглядывая в мои глаза.
- Ничего, папа, болит голова немного, устала и только! - возможно
спокойнее отвечала я и, боясь разрыдаться у него на глазах, поспешила
выйти.
Он догнал меня на дороге, поднял на руки и понес, шутливо убаюкивая,
как это часто делал в детстве.
- Папа-радость! - могла я только выговорить и с силой прижалась к его
груди. - Любишь ты меня?
- Люблю ли я тебя? - вскричал он, - тебя - мою малюточку, мою девочку,
мою дочурку-джаным!.. Люблю ли я тебя? И ты можешь это спрашивать, злая
крошка?
- Папа мой, - шепнула я, блаженно закрывая глазки, - если б я
умерла... как мама и Юлико... ты бы много плакал? горько?
- О-о! - стоном вырвалось из его груди и он до боли крепко сжал меня
руками.
Я видела при бледном свете месяца, как помертвело его лицо, и сердце
мое сжалось.
- Что ты, папа, золото мое... ведь я жива, я около тебя... здесь,
папа... и буду с тобою, хорошей, умницей... а ты посиди за это у меня на
постельке и расскажи мне сказку о луче месяца... помнишь, как рассказывал,
когда я была малюткой! - просила я, ласкаясь к нему.
- Да, да, - обрадовался он, - я расскажу тебе сказку, а ты лежи тихо,
тихо... как мышка.
- Милый папа, - позвала я его, в одну минуту раздевшись и юркнув в
постель, - я готова. Начинай свою сказку.
Он сел на краю кроватки и, играя моими черными, длинными косами,
унаследованными мною от мамы, начал свою сказку...
Чудесная это была сказка! Луч месяца рассказывал в ней о своих
странствиях - как он заглядывал на землю и людские жилища и что видел там:
он был и в царском чертоге, и в землянке охотника, и в тюрьме, и в
больнице... чудесная сказка, но я ее на этот раз вовсе не слушала. Я только
ловила звуки милого голоса, и сердце мое замирало от сознания, что завтра я
уже не услышу его, не увижу этого чудесного, доброго лица с гордыми
прекрасными глазами и ласковым взглядом.
Я закрыла глаза, живо представляя себе его образ, чтобы убедиться -
удастся ли мне это, когда я буду вдали от него.
- Ты спишь, моя крошка? - тихо спросил он.
Если б я ответила, то, наверное, разрыдалась бы: так нежен, так
женственно-ласков был его вопрос. Я промолчала...
Тогда он наклонился надо мной и нежно и слабо коснулся губами моего
лба.
- Спи, моя дочурка, спи, чеми потара сакварело, - произнес он свою
любимую ласковую фразу.
Броситься к нему на грудь, обвиться руками вокруг его шеи, прижаться
ответным поцелуем к его дорогим устам - вот что хотела я сделать. Но... не
сделала...
"Свадьба завтра... Белая голубка поселится в орлином гнезде, где
маленькому орленку нет места... О, деда! я сдержу мою клятву!" - вихрем
пронеслось в моих мыслях.
Он вышел, осторожно ступая, чтобы не разбудить меня, а я зарылась
головою в подушки и рыдала глухо, неудержимо...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Еще лучи восхода не золотили Гори, когда я, в костюме сазандара Беко,
вышла из дому с волынкой за плечами и узелком в руках.
Я долго перед уходом возилась с моими волосами: они никак не хотели
укладываться под грязную баранью папаху. Резать мне их не хотелось. Волосы
- гордость и богатство восточной девушки. Да и в ауле Бестуди засмеяли бы
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг