странностей?
И грели чай в старом самоваре. Зима в тот год выпала снежная.
Стеклянный куб выставочного зала плыл в метелях, как айсберг. Только чаем
и согревались.
Теперь работала Мария Дмитриевна ровно и без напряжения, будто кукла
заводная. При определенном тренинге вообще можно проводить стандартную
экскурсию с закрытыми глазами. Но художники, особенно молодые, постепенно
начинали относиться к ней со все большим уважением, с тем уважением, с
каким относился бы человек, упавший в колодец, к хозяйке колодца, давно и
навечно в нем живущей.
Правда, с годами стали чаще уставать ноги и болеть глаза. Мария
Дмитриевна обычно присаживалась в погожие дни на скамью в негустой аллейке
по дороге домой. Сидела, отдыхала, смотрела на проходящих мимо. На чужую
жизнь.
Люди спешили, бежали, опаздывали. Иногда возникало в толпе знакомое
лицо: то вдруг блеснут на круглых щеках глаза-пуговки, то взмахнет,
исчезая, хвостом лукавая чернобурка.
Однажды на скамейку рядом с Марьюшкой села девушка, распахнула
настежь сумку, что-то искала, утерянное. Марья замерла на мгновенье,
увидев на рукаве выпуклую, цветной гладью вышитую букву "Л", потом позвала
как из давнего сна:
- Элка!
Девушка оглянулась:
- Вам чего, тетенька?
- Вы - Элка, да? Из клуба "Радуга"?
- Нет, - улыбнулась, - меня зовут Лариса.
- Извините, - сказала Марьюшка. Голова затрещала, как после
вчерашнего, после позавчерашнего, столетнего, двадцативекового. Нутро
стянули оскомина и изжога. Наверное, ее отец Копылов когда-то ел кислый
виноград без лимита.
- Ничего, - сказала девушка. - Обознались. Бывает.
Не знать никакого клуба "Радуга". Забыть.
Не было ничего. И аварии на атомной станции никогда не было.
Над землей бушевали демократия и прогресс.
Накопившим потенциальную силу исполнителям развязали руки, и они
показали, на что способны. Возводились радостно жилые дома, устаревшие на
уровне проекта, и заводы, абсурдные на уровне замысла. По выпуску валенок
и чугуна страна неуклонно выбивалась на первое место в мире. Тяготели к
рекордам по количеству инженеров и врачей, детской смертности и
промышленному травматизму. Карта страны была уже сплошь усыпана косыми
значками ГЭС и атомных станций, подобно тому как небо усыпано звездами, а
звездная сыпь покрывает грудь сифилитика.
Маркс обличал, что при трехстах процентах прибыли нет такого
капиталиста, который не рискнул бы, даже под страхом виселицы. Наши ребята
рисковали за ту же зарплату. Ради двадцати пяти процентов надбавки сводили
леса, ради ста рублей кандидатских разрушали чернозем, за сто пятьдесят
докторских благословляли затопление пахотных земель.
На вибрирующих зыбких фундаментах закладывались основы грядущих
катастроф.
Все так же гордо реял на мачте флаг, но плюхала вода в трюмах и уже
не было семи футов под килем. Крысы бойко бежали с корабля, пренебрегая
мостками - просто плюхались в воду и гребли изо всех сил к теплой земле.
Им плевали вслед: "Крысой меньше!" И плыли дальше, пролагая по-прежнему
курс по звездам и зажигая эти звезды на мачте электрическим способом. С
энергетикой - тьфу, тьфу, не сглазить бы! - перебоев не было. Спасибо
Мисюре. Все станции работали как часы.
Вот с водой становилось все хуже. У Марьюшки на кухонном кране
установили счетчик: следить, сколько воды утекло. Каждый раз, когда
открывала она кран, счетчик начинал тикать тревожно. Марьюшку от этого
лихорадило.
Всех людей от этого лихорадило. Кое-кто пытался теперь разрушать
плотины и на дне бывших водохранилищ выращивать будущие леса. Засевали
поля многолетними травами, и выпускали на них последние стада дичающих
лошадей. Восстанавливали в лабораторных условиях генотип волка, чтобы
лошади не вытаптывали траву на одном месте тупо и бессмысленно, а жили по
законам природы, по забытым законам. Но ни один проект по восстановлению
воды не дал заметных результатов.
Человечество вступало в новый этап развития, и старая эра на глазах
съеживалась, как картинка на полиэтиленовом пакете съеживается от огня.
XI
Когда полтора года назад Мисюра вдруг удалился в отставку, ушел в
сторону от великого бестолковья окружающего - за белые стены собственной
дачи, он-то, никогда не любивший дач, - произошло это на удивление тихо.
Обычно отставка крупных чиновников готовится загодя: продумываются
почетные варианты, если подобру уходит, или обеспечиваются контрмеры -
если со скандалом. Здесь же только передвинулись на один зубец ладно
смазанные шестеренки системы-машины, место главного энергетика занял его
преемник, заранее им подготовленный, его место - соответственно, и так на
всех уровнях. Мисюра передал им дело в великолепном, изменяющемся лишь в
частностях порядке. Как акробат в цирке, соорудил он эту пирамиду из
странных и не подходящих друг к другу предметов и с громадным трудом
многие годы балансировал на ее вершине. А теперь надоело жонглировать
мегатоннами и держать палец на кнопке. Он устал.
Но если уходил он тихо, то смерть его, наоборот, прозвучала
нетрадиционно громко. Хотя, казалось бы, о чем речь? Умер старый человек,
пенсионер, отставной ученый. Ну, поместили бы некролог в ведомственной
газетке. За глаза достаточно.
Раньше, наверное, все так бы и произошло.
Когда-то знание было не только запретно, но и строго
дифференцированно. Одни получали специальные информационные сборники с
грифом "Для служебного пользования" и лимитированные журналы, другие -
"Труд" за три копейки и сплетни из очередей. Поэтому крестьянин знал, как
пахать землю, но не смог бы внятно объяснить, за что "звезды" Героям. А
господа сенаторы сплошь и рядом ничего не слышали о Беловодье - голубой
мечте трудящихся масс.
Сейчас же, в век свободной информации, все мы, проживающие под игом
сантехника и продавца, надуваемые равно международными комментаторами и
добытчиками мумие, одновременно узнаем обо всем. Мир втиснулся в
голубой-разноцветный экран, где хохочет над человеком, меняя маски, один и
тот же демон, вместе с масками меняющий и имена. То прикинется атомным
академиком, то эстрадной певицей. И новости, которые мы от него узнаем, -
истина в последней инстанции. Ведь как может не быть истиной то, что знают
все?
Поэтому весть о кончине человека, который еще совсем недавно был
главным энергетиком страны, разнеслась очень быстро, быстрее темноты,
которая летит вслед за оборвавшимся светом. Достаточно было нескольких
слов, произнесенных в эфир. До этого многие знали только его имя,
встречающееся в прессе, многие слышали о нем что-то, но еще больше было
тех, кто впервые услышал сейчас.
Все-таки удалось Мисюре сделать немало, рассуждали вокруг, кто -
спеша к остановке транспорта, кто - прихлебывая утренний чай. А какой
автомобиль! Такие собирают поштучно, без плебейского вмешательства
конвейера. Наверное, из заграничной командировки привез. В таких
автомобилях только и разбиваться. Само название фирмы, упомянутое рядом с
фамилией, вызовет больше уважения, чем иная жизнь. Нет, не зря смерть
Мисюры потеснила с экранов телевизоров очередные известия о пуске новых
объектов и видеоклипы, он занял мысли, пусть на минуту, и многие говорят о
нем теперь добрые слова.
- А может, его все-таки пришили?
- Да кому он нужен? С управлением не справился, старый хрен, на
шофере экономил. Считал, что сам все может, а годы уже не те, реакция не
та. Ничего они не могут, старики, сами, без нас, а берут на себя многое.
Самоуверенность подводит. Старое, знаешь ли, редко кому руль отдает, пока
в пропасть не грохнется.
Марьюшка, надо сказать, в тот день с утра телевизор не включала,
поэтому и не узнала о событиях, которые могли взволновать. Повезло - в
последние годы она волнений избегала. Работала теперь не искусствоведом -
вахтершей, но место работы не сменила, осталась при своем выставочном
зале, дежурила через два дня на третий. А когда на дежурство ходить не
надо было, вставала поздно: спешить некуда. Телевизор включала, когда
показывали программу "Здоровье". Говорили о том, что генетические
изменения со спокойных десяти процентов переползли за тревожные двадцать
пять. Каждый четвертый новорожденный появляется на свет с отклонениями от
нормы. Показали младенца с болезнью Дауна. "Какой ужас!" - огорчилась
Марьюшка и выключила звук.
Насчет бывшей жены Мисюры Марии Дмитриевны выдвигались версии самые
разные. На похоронах она не появилась, а значит, могло быть что угодно:
эмигрировала за границу, сидит в тюрьме, или учит московских
начальственных жен китайской дыхательной гимнастике, или перешла с науки
на культуру. Возможно, что-то из этого было неправдой, тюрьма, например, -
зачем бы ей это было нужно? Еще говорили, что она резко помолодела,
возможно, с помощью пластической операции или каких других способов, и
теперь собирается опять выходить замуж за молодого и очень перспективного
парня. Кто-то их, дескать, даже видел.
Никто из собравшихся для церемонии похорон не мог предположить,
конечно, насколько помолодела Мария Дмитриевна в действительности - до
полной неузнаваемости, неразличимости среди других юных и прелестных
существ, от которых отличалась разве что более сложно выполненной
монограммой. Надо сказать, что мода на вышивку инициалов распространилась
стремительно, и некоторые жены заказывали вышивку не иначе как Диору,
специально летая для этого в Париж. Но это уже крайности.
Вторая жена Мисюры тоже носила с непонятной целью вышивку-инициал на
рукаве.
В то утро, когда по всей стране телезрители узнали из информационной
программы о смерти бывшего главного энергетика, на дачу Мисюры,
расположенную на ответвлении трансмагистрали, как поселение древнего
человека на притоке большой реки, вместе с нетолстой пачкой каждодневной
корреспонденции пришел по почте один лишний, вне ожиданий конверт. Строгий
и торжественный конверт с траурным ободком по голубоватому полю. Такой
конверт напоминает: "Мементо!" - особенно если тебе за шестьдесят.
Письмо распечатала жена, и это было вдвойне неприятно. Распечатала,
глянула, замерла, не поверив, прочла еще раз и кинулась внутрь дома, в
кабинет, с криком кинулась, чтобы удостовериться. Хорошо еще, что Леонид
Григорьевич был тут и легко мог доказать, что жив, - ведь вообще-то
опровергнуть документ, отпечатанный на официальном бланке, со множеством
весомых подписей, безумно трудно. Тем более если документ этот (как
сейчас) считает основной факт, единственно имеющий значение, настолько
очевидным, что, не останавливаясь на нем, переходим сразу к частностям:
"Скорбим вместе с вами... приглашаем... гражданская панихида... товарищи
по научной работе..."
- Да успокойся, наконец, - сказал Мисюра жене. - Не понятно, что ли:
физики шутят.
Он еще постоял, разглядывая почерк и штемпель на конверте, собираясь
с духом. Одно было ясно - надо ехать в город, и немедленно. Другим путем
опровергнуть невозможно, а если он не отреагирует,
друзья-приятели-сподвижники, едва все выяснится, заподозрят в саморекламе
или еще каких-нибудь темных интригах. Да, безусловно, надо ехать, давно
следовало, и даже хорошо, что подвернулся повод.
Дача у Мисюры не то что копыловская - двухэтажный коттедж. Жену он
оставил дома, она ничем не могла помочь ему. Марью бы взял, она бывала
незаменима в любых сомнительных ситуациях. Но где теперь Марья?
Он не взял с собой жену - и правильно сделал: на разные голоса то и
дело возникало его имя в приемнике. Неприятная, полузабытая штука. Дома он
давно уже ни приемников, ни телевизоров не держал, только приставку к
видеомагнитофону.
Было десять часов утра.
Уже томились приглашенные на круглой площади перед головным
институтом, с трудом вращая шеями в тугих оковах воротничков.
Солнце слепило, отсвечивая даже от тусклых камней обочины. Какая
неожиданно жаркая весна! Похоже, климат-то меняется. Если весна такова,
каким будет лето?
Передавали прогноз погоды. Мисюра покрутил ручку настройки. При жене
это звуковое оформление действовало бы на нервы, а так - нет, ничего...
Даже любопытно, что говорят о нем. Кое-кто всегда считал, что у него не
нервы, а канаты. Да и зачем нервничать? Просто надо выяснить, кто это
устроил и для чего, просто надо немедленно принять меры. Какие? Это по
обстоятельствам, по ходу будет видно, он, Мисюра, всегда отличался быстрой
реакцией. Крепкие нервы и быстрая реакция - идеальные качества для
водителя. Хорошо, что машина мощная и быстроходная, сам выбирал. А дорога
- хорошая дорога, гладкая, хоть и извилистая. Горная дорога - нюанс.
Говорят, в старости реакция теряется, вот чепуха. Знали бы окружающие его
настоящий возраст! А ведь он чувствует себя полным сил.
Только надо ли было ехать? Не делает ли он сейчас глупость, редкую
глупость? Может, время вывихнуло сустав, когда затирала Асмодеиха
косметикой привычных ритуалов следы своей активной деятельности, кто
знает? Может, лучше все-таки не торопиться пока, а обдумать, что за новый
шанс непрошено дает судьба?
Да, надо было думать, уж слишком все просто. Минус двадцать лет, и
плюс сорок, и плюс еще полтора года, и еще три месяца, и две недели, и два
дня, и сколько-то там часов. Какая разница, сколько часов - часом раньше,
часом позже, так легко запутаться в часовых поясах и в связи с переходом
на летнее время.
Все изумительно просто. Легко слушается руль, слишком легко, а вот
если в другую сторону? Чуть-чуть, тут как раз поворот. Слишком легко все
было, пожалуй, а в другую - нет, не слушается. "В тусклую ситуацию попал
ты, друг Леха!" - подумал он о себе спокойно и отстраненно. Это часто
помогало в трудные моменты, но сейчас не помогло. Мало что могло помочь
ему сейчас, когда автомобиль, проломив ограждение, рванулся прямо в
далекое небо, презрев волю человека, желавшего оставить его на земле.
Автомобили не птицы, им не дано летать. И вообще нехорошо ломать
ограждения, уж наверное, люди, которые их строили, о чем-то думали, знали,
что делали. Не считать же себя умнее их?
Вот и все.
Удар.
Финиш.
Мохнатым мышонком покатилась по пыли кровавая капля. Выросла,
оскалила щербатый рот, встала на задние длинные, как у паука, конечности.
Посмотрела круглым глазом. Двигались, приплясывали, стояли, застыв
неподвижно, макроцефалы и микроцефалы, ластоногие и ласторукие, безволосые
и волосатые. Демонстрировали различные оттенки кожи, пятнистой, бугристой,
паршой и сыпью богато изукрашенной. Монстры на коротких и толстых, как
колонны, ногах подвели двухголового.
- Мы рады приветствовать вас в нашей среде, - сказал двухголовый
двумя ртами сразу. - Мы лично видим в этом проявление высшей
справедливости.
- Нет, это несправедливо, - возразил Мисюра, без ужаса, хоть и с
некоторым отвращением, глядя на окружающие его квазичеловеческие лица. -
Должен быть суд, и пусть рассудят, измерят на чашах весов, что перетянет:
двадцать лет ошибок и заблуждений или четыре десятилетия на службе у
человечества. Пусть определят, все ли я сделал, что смог, для блага своей
страны. И не только для одной страны - энергетика интернациональна. Во
всяком случае, пока я был у руля, аварий и катастроф не происходило,
атомные станции не взрывались, радиация не распространялась и на
наследственность не влияла, а утечки и выбросы были только в пределах
нормы...
- Ха-ха-ха! - взорвалось заливистым, жутким смехом все окружавшее
Мисюру общество. Кривлялись, открывая беззубые, с зеленоватыми деснами рты
и обнажая мощные, как у пресмыкающихся, клыки. - Убедил! Обрадовал! Велики
заслуги! Не было аварий, не было радиации! Только - мы-то откуда взялись?
__________________________________________________________________________
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг