Нюня грустно смотрела в землю, потом подобралась вся и крикнула:
- А я знаю! Нужно всех насекомых уничтожить!
- Уничтожить! Ты бы хоть думала, прежде чем говорить, - сказал
презрительно-презрительно Фима. - Ну, ответь, может ли человек без
насекомых жить?
- Ну, пчелу оставить, - робко предложила Нюня.
- Пчелу! А комара? В одном вот месте комаров уничтожили, и сразу рыба
пропала. Рыбные-то детеныши чем кормятся? Ага! А муравьи? В лесу если нет
муравьев, считай, лес совсем пропал. А знаешь, что такое лес? Без него и
урожая не будет, и дышать людям станет нечем.
- Значит, насекомых терпеть надо? - грустно, но все-таки с готовностью
сказала Нюня. - А как же эти муравьи... ну от которых все бегут?
- Господи, какие все-таки малограмотные растут дети! - со взрослой скорбью
сказал Фима. - Не терпеть, а знать их нужно.
- Ага! - рассеянно сказала Нюня. Ей уже надоела Фимина лекция, и она
увидела что-то очень интересное. - Смотри, Фима, что это такое?
За оградой возле будки, похожей на собачью, сидело, привалясь к стенке,
такое необычное животное, словно его и на свете-то быть не могло. Его
мохнатое тело было похож и на медведя, и на человека. Оно сидело,
точь-в-точь как какой-нибудь уставший от жары старик, однако вместо головы
у животного была какая-то трубочка. Трубочка, да и все - ни мозгов, ничего
такого, кажется, там и не могло помещаться. А между тем животное так же
явно чувствовало жару летнего дня, как Нюня или Фима, оно явно было таким
же настоящим и живым, как они. Нюне это показалось унизительным. И она
сказала:
- Но человек умнее, правда?
- Это ты к чему?
- Человека нельзя уничтожать, правда?
- А кого можно? - подозрительно спросил Фима.
Что насекомых нельзя, это Нюня уже знала.
- Ну, разных неумных животных, - сказала неопределенно она.
- Вот ты и есть неумная, - с грустной убежденностью ответил Фима. -
"Неумных"! Считать себя лучше всех и остальных всех давить и уничтожать -
это, что ли, ты называешь умом? Это фашизм, а не ум! Ты лучше всех, да?
Ну, а вот скажи, можешь ты звезды видеть днем, как маленький мурашик!
Нюня подумала и сказала:
- Могу.
Ей и в самом деле показалось почему-то, что может.
- Можешь! Как же! Сказала тоже! А можешь ты слышать, как рыбы
разговаривают?
- Ну, вот если опуститься под воду... - начала деловито Нюня, но Фима ее
перебил:
- Ты даже мышь не услышишь, не то что рыбу или дельфина! А ты можешь
слышать ямкой под коленкой?
Нюня подумала и почесала под коленкой - ей показалось, что она может
слышать этой ямкой, только она у нее не привыкла и чешется.
А Фима продолжал, как из пулемета:
- Можешь ты ощутить тепло в восемь десятитысячных градуса? Можешь
заморозиться и не умереть? Сколько запахов ты можешь различить? Семьдесят
пять, как Шерлок Холмс? Или двести, как японцы? Так они - просто
первоклашки в сравнении с собакой или той же пчелой.
- Или бабушкой Тихой, - вставила уважительно Нюня.
- А если бы тебя самолетом перевезли на восемьсот километров, а потом
выпустили бы в пустынной местности, нашла бы ты дорогу домой? Можешь ты
видеть ухом? Или носом? Или кожей? Много чего ты не умеешь, а животные
умеют! Ученые и инженеры учатся у животных. А ты - уничтожить! Уничтожить
- для этого ума не надо, одна глупость нужна. "Могу"! Фантазировать ты
можешь - больше ничего!
- А как же, если на тебя нападают? Ручки кверху поднимать, что ли?
- На вас нападешь! - пробормотал Фима. - А то, смотри, кого-нибудь убьешь,
а окажется, что себя.
Нюня покосилась на него недоверчиво: не шутит ли он, или, еще чего
доброго, может, свихнулся от своих книжек и опытов. Но на лице Фимы не
было ничего такого. К тому же он вдруг указал на животное, про которое
чуть не забыла в пылу спора Нюня:
- А это муравьед.
Посмотрели Фима с Нюней еще попугаев, которые пожимали друг другу лапы и
кричали, не раскрывая клювов: "Наташ! Наташ!"
- Зоосад - это что! - сказал Фима. - Вот если бы устроили энтомосад.
- Чего? "Этого сад"?
- Да не этого, а энтомосад, и показывали бы всяких насекомых - вот это
было бы да!
- Фимочка! - подхалимно сказала Нюня. - А как же насекомых? Их бы сквозь
телескопы надо было смотреть?
- Увеличительные клетки, - важно и кратко ответил Фима.
- Как это? - обрадовалась Нюня. - Вместо стенок увеличительные стекла, да?
Фух, я бы испугалась!
- Когда интересно - не страшно, - объяснил Фима. - Зоосад - это что! Этих
зверей уже почти всех занесли в Красную книгу.
- В ка-кую?! - удивилась Нюня.
- В Кра-сну-ю! Книга, куда заносятся звери, которых такие люди вот, вроде
тебя, скоро совсем уничтожат.
- А я знаю! В нее на память помещают, да?
- На память! Что это тебе, фотоальбом, что ли? Помещают, что нельзя
трогать. Чтобы сохранить, понятно?
От всех этих разговоров Фима так раздобрился, что Нюня решила ему
напомнить о том, о чем помнила с самого начала, на что намекала еще у
входа в зоопарк. Но сейчас она уже не намекнула, а прямо так и сказала:
- Фима, а Фима! Давай купим мороженое!
Фима, однако, сразу же нахмурился:
- А тебе баба Ныка разрешает?
- Она и сама любит.
- Вот пусть она и покупает!
- Может, лимонаду? - уступила немного Нюня.
- Ну, что ты, как попрошайка! - совсем рассердился Фима.
"Может, он забыл? - подумала Нюня. - Может, ему напомнить, что говорил
дядя Люда?"
Но пока она думала и не решалась, стало уже поздно - они вышли из зоопарка
и направились домой.
Нюня сама видела в приоткрытую дверь, как Фима, войдя в комнату, вынул из
своего сундучка коробочку и ссыпал в нее оставшиеся деньги - и в коробочке
зазвенело. Увидев, что Нюня смотрит, Фима вернулся и изо всей силы
захлопнул перед ее носом дверь.
Нюнин совет
У Нюни был такой обычай: называть кукол по имени тех, кто подарил их. У
нее была красная мартышка Матильда, медвежонок Матиль, матрешка Мотя и
кукла Мутичка - всех их подарила Бабоныко, но из уважения к ее щедрости
Нюня даже медвежонка назвала не Нык, что ему больше бы подходило, а
Матиль. Черного пупсика она нашла, поэтому его звали просто Пупис. Цыганка
Зика - подарок тети Зины. Осленок Розик - его подарила тетя Роза. И даже
кукла Тиша - ее принесла Тихая вместе с шарфом для бабушки Матильды, когда
уговаривала отдать ей кладовку.
Вечером, перед тем как лечь спать, Нюня устраивала для кукол чай. У них
был свой собственный стол и свой чайник, и кофейник, и чашки, и тарелки, и
вилки, и ложки. Это вечернее чаепитие было заслуженным отдыхом и очень
веселым временем для кукол.
Нюнины куклы не торчали, как куклы некоторых других девочек, целыми днями
дома - они бы со скуки умерли от такой жизни. С самого утра они
отправлялись путешествовать и чего только не узнавали за день. Они бывали
и на чердаке, и в погребе, и у соседей, и на веранде, и в саду -
огромнейший мир. Опасности - воробьи, вороны, кошки, соседские курицы и
особенно бабушка Тихая - подстерегали их. А вечером они собирались вместе,
рассказывали друг другу всякие истории, и всем было интересно, и никогда
они не ссорились. Однако с тех пор, как в доме поселился Фима, стали
происходить удивительные вещи, и, конечно же, о них знали Нюнины куклы; но
одно дело увидеть, а другое - разобраться, что к чему, и теперь за столом
частенько вспыхивали споры.
- Ехвимка жадный, - говорила о Фиме кукла Тиша, которая разговором
походила на подарившую ее бабушку Тихую. - Ему мать на школьные завтраки
даёть, а ён всё у свой сандук складаеть.
- Ты бы, конечно, все сразу слопала, - строго говорила Нюня. - А у Фимы
есть цель и тайна!
И задумывалась, потому что и сама не могла решить, правда, что у Фимы есть
цель и тайна, или, может быть, он все-таки немного жадненький.
Черный Пупис хихикал:
- Пришел в магазин: "Свешайте мне, тетя, пятьдесят грамм мяса". А
продавщица: "Мы, мальчик, по столько не вешаем. Проходи, не мешай
взрослым". Фима стоял, стоял сбоку: "А по скольку вы вешаете?" - "По
полкило, по килограммам. Мальчик, это тебе не игрушечник, здесь людям
продукты отпускаются".
- Вот видишь, Тиша, - говорила Нюня. - Фима же не просто копит, он на дело.
- А потом, - вовсю хохотал смешливый, но не очень-то умный Пупис, - пошел
в другой отдел: "Тетя, у вас меда нет?" - "Иди, мальчик, иди, мед на
базаре бывает".
- Ну, ешьте, ешьте, - недовольно говорила Нюня, - поболтать-то вы сами не
свои.
- А знаете что, - предлагала Мутичка, - давайте ему соберем денежки и
тихонько подбросим!
Очень добрая девочка была эта Мутичка, не зря Нюня ее любила больше других
своих детей.
А уж когда деньги собирать, тут всем дела хватило, даже и про чай забыли:
кто тащил копеечку, кто считал и записывал взносы. Всего пятьдесят копеек
набрали, а подбросить их поручили Мутичке, потому что это была самая
маленькая и самая ловкая из кукол - "девочка с пальчик".
А следующим вечером - снова за стол и снова разговоры да споры.
Кукла Тиша опять ворчала:
- Сказал своей матери, што не желаеть быть маленьким, а сам лекарства не
пьеть, а складаеть их у свой яшшичек чагунный.
- Не "чагунный", а чугунный, - строго поправляла Нюня и поворачивалась к
своей любимице: - Мутичка, ты все сделала, как мы решили?
- Да. И еще я подарила очки бабы Ныки, потому что ему нужны увеличительные
стекла.
- А он?
- Фима пожал мне руку и сказал: "Передай, пожалуйста, Нюне, что я только
теперь понял, какой она настоящий друг. Скоро я ей открою свою главную
тайну, так и скажи. Может быть, некоторые меня не понимают, но у меня
благородная цель".
- Вот видите! - говорила Нюня, оглядывая кукол.
И все куклы радовались и веселились и просили Зику спеть какую-нибудь
прекрасную песню. Зика вскакивала, трясла своими черными кудрями, бусами и
плечами и пела:
Я еха-ала да-мо-ой,
я думала а-а ва-ас!
- Нюня, у тебя совершенно не поставленный голос! - чему-то смеялась
Бабоныко: она думала, что это Нюня поет.
- Это же цыганский голос, - объясняла Нюня, но все-таки куклы начинали
тише говорить и петь. Веселились, но так, чтобы никто им не помешал.
А назавтра все начиналось снова.
- Он колдун, - заявил как-то медвежонок Матиль, в ужасе мотая головой.
- Не колдун, а ученый, - поправила Нюня, хотя ей и самой было страшно.
- Он оживляет покойников, я сам видел, - стоял на своем Матиль.
- Не покойников, а утопленников.
- Я боюсь, я боюсь! - затвердил Матиль, уж очень он любил бояться.
- Чего же тут бояться, странный ты медведь. Вот ты утопнешь, а он тебя
оживит. Разве плохо?
- А я все равно боюсь.
- И я боюсь, и я боюсь! - во всю мочь закричала мартышка Матильда и
закувыркалась через свою красную голову. Ох, уж эта-то вообще ничего на
свете не боялась, но очень любила всякую панику.
- Он их гоняет по кругу, - сказала, улыбаясь, матрешка Мотя.
Она не потому улыбалась, что ей было смешно. Она просто всегда улыбалась,
потому что была настоящей разведчицей и никогда не теряла этого...
самообладания. Даже когда Фима рассердился и тащил ее выбрасывать, она
улыбалась, а ведь это все равно, что человека схватил бы и тащил
пятиэтажный дом.
- Кого - их? - спросила Зика, которая была рассеяна, потому что всегда
что-нибудь пела.
- Тш-ш, - сказала Нюня. - Об этом не надо говорить.
- А мне его жалко, - понурил голову осленок Розик. - У него такая большая
тайна, и никто-никто ему не помогает.
- А мы вот соберем и подарим ему кукольную посуду, - предложила Нюня. -
Оставим немного для чая, а остальное подарим.
Запахи
Обычно Нюня завидовала девочкам, которые ездили в пионерские лагеря. Но в
это лето, даже если бы лагерь был на самом Черном море, Нюня и тогда бы не
согласилась в него ехать.
Потому что в доме с самой весны, с самого раннего лета начались
происшествия.
Как-то Нюне приснился сон, что она идет по цветочному городу. И деревья в
городе цветочные, и дома из цветов, и трубы, и стекла в окнах из
лепестков. То она шла по улице города, а то уже лежала в постели в
каком-то из этих цветочных домов, и из одного дома сквозь лепесток розы
свет падал розовый, а из другого сквозь нинютины глазки - фиолетовый и еще
голубой и желтый. Нюню уже начало во сне поташнивать от ароматов, когда
она взяла и проснулась.
Бабоныко не спала, лежала и улыбалась.
- О, де Филипп всегда дарил мне чайные розы, - сказала она, и Нюня
удивилась, что бабушка Матильда тоже думает о цветах.
Впрочем, в комнате в самом деле чем-то пахло, и в первую минуту, как
только она это заметила, Нюня подумала, что в саду расцвели какие-то
цветы. Но тут же вспомнила, что никто у них цветов не садит: Бабоныко по
неумению, а бабушка Тихая из-за того, что не хочет "гнуть спину, штобы ета
барыня ходила тут и нюхала".
Да и запах вроде бы изменился. Теперь он больше напоминал ванильные
пирожные. И только Нюня успела об этом подумать, как Бабоныко заворочалась
и стала поспешно одеваться.
- Что это печет Тихая, интересно?.. И надо же, какая скрытность, - с утра,
когда никого на кухне нет...
Но, к великому удивлению Бабоныки, на кухне не было никого, и духовка была
совершенно холодной.
В раздумье Бабоныко постояла у двери бабушки Тихой, даже подняла уже руку
постучать, но вспомнила, наверное, неприветливость Тихой и, вздохнув и
поведя бровями, пошла к себе.
Нюня к себе не пошла. У нее было в коридоре секретное совещание с куклами.
Нюня слышала, как, приоткрыв дверь и постояв на пороге, выскользнула в
коридор Тихая. Она ворчала:
- Ныка-заныка, спела земляника... Весь дом одеколонами завоняла. А, штоб
тебе!
Но потом ей, видно, тоже почудилось в запахе что-то сладкосъестное. Тихая
замерла и задрожала носом. Она сразу поняла, откуда запах, не то что
Бабоныко. Подкатившись к Фиминой двери, бабушка Тихая немного постояла,
склонив голову, потом постучала маленьким кулачком в дверь:
- Сосе-е-дка-а, - пропела она, - а соседка!
Нюня чуть не прыснула - все же знали, что Фимина мама на дежурстве.
- Ехвимочка! Ехвимушка, ты дома? Открой-ка, што я тебе скажу!
За дверью молчали, но что-то упало и покатилось в Фиминой комнате.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг