- Вы хотите сказать, в кобуре?
- Совершенно верно, я, по-моему, так и сказала.
- Кобуру бы вы заметили?
- Безусловно!
- А патронташ? - решился-таки на очень прямой вопрос Людвиг Иванович.
- О, да! Как революционный матрос... с этими ленточками на берете, в
брюках клеш и в... бушмене, булате... совершенно верно, и бушлате. Да, вы
знаете, в свое время, будучи немного моложе, я ведь участвовала в
киносъемках, представьте себе! Я должна была изображать совершенно простую
девушку. Но подумайте - рэжиссор сразу заметил, что я не того уровня. Он
предложил меня перевести в дворянки. Я полагаю, у рэжиссоров глаз острый,
как у расследователя.
Людвиг Иванович уже очень утомился. Да и по Матильде Васильевне, по тому,
как все чаще путала она слова, видно было, что она тоже утомлена.. Тем не
менее понадобилось еще добрых полчаса, чтобы выяснить все-таки, что, когда
Фима выходил утром во двор, патронташа на нем не было и что, побыв во
дворе, он вернулся в дом.
Свои показания Бабоныко закончила очень твердо:
- Одно из двух: или Фимочку похитили, или у него было важное дело, или он
скрывается где-то и не имеет права себя обнаружить, или... или, знаете,
овладел какой-то тайной и... и хочет ею овладеть как следует!..
- Но это уже не одно из двух, а одно из четырех... Впрочем, это неважно.
Спасибо, Матильда Васильевна, за ваши показания и пригласите, пожалуйста,
ко мне Тихую.
Показания бабушки Тихой
Бабушка Тихая была похожа на игрушку "заводная мышь" - такая же серенькая,
с широким, но острым носом, так же бесшумно, и очень быстро перекатывалась
с места на место, и это было тем более поразительно, что она всегда ходила
в огромных сапогах. Людвиг Иванович и глазом не успел моргнуть, как Тихая
обежала всю комнату, ко всему принюхалась и только после этого села перед
ним, пристально глядя маленькими круглыми глазками.
Сначала Людвигу Ивановичу показалось, что разговаривать с бабушкой Тихой
по сравнению с Матильдой Васильевной - одно удовольствие: ни киносъемок,
ни причесок, ни восторженных фантазий. Тихая четко ответила на вопросы о
фамилии, о возрасте, о социальном положении, о доме. Но вот дальше
застопорило.
На все вопросы о Фиме, о том, что он делал сегодняшним днем и чем
занимался вообще, бабушка Тихая отвечала мрачно и решительно:
- А оно мине нужно?
- Ну как же не нужно?! - пытался ее урезонить Людвиг Иванович. - Мы не
знаем, где сейчас находится мальчик и каким образом исчез он из комнаты.
Может, мальчику плохо, может, он нуждается в помощи! Подумайте, ведь
каким-нибудь фактом, какой-нибудь деталью вы можете помочь всем нам,
помочь мальчику!
- А оно мине нужно? - упрямо сказала бабушка Тихая и, подумав, прибавила:
- Оно кому ни то нужно?!
- А как же! А как же! - снова воскликнул Людвиг Иванович. И опять долго и
убедительно говорил, как "оно" всем нужно, чтобы Тихая рассказала, что ей
известно; однако после этой речи старуха вообще замолчала, поджала губы и
отвернулась к стене.
Измученный Людвиг Иванович вытер со лба пот, машинально вытащил из кармана
конфету, развернул ее и сунул в рот. Кончик носа бабушки Тихой затрепетал.
- Ето што ж за конхвета? - другим, подобострастно-ласковым голосом
спросила она.
- Но вы еще не ответили на мой вопрос, - напомнил Людвиг Иванович, угощая
ее.
- Ну, што сказать... - куда охотнее заговорила Тихая. - По первоначалу
казался мальчишка как мальчишка. Ног не вытирал, пыль носил, но ужасу
такого не было.
- Какого "ужасу такого"?
- Ну, штобы ни лечь, ни встать без страха божьего. Как есть казнь
египетскую в обличье невинном господь наслал за грехи наши, за грязь
кухонную и лень ерихонскую...
- А если ваш бог наслал, чего же в пидстанцию бегали? - раздался Нюнин
голосок.
Не отвечая Нюне, Тихая сказала:
- Перебиваеть и слухаеть девчонка-то! За ето судять али нет?
Людвиг Иванович дал бабушке Тихой конфету и продолжал следствие. Так и
пошло: Людвиг Иванович давал Тихой конфету, та отвечала на новый вопрос. В
кармане Людвига Ивановича уже почти не оставалось конфет, когда он сказал:
- Вы очень хорошо ответили на предыдущие вопросы. А теперь вспомните,
пожалуйста, если видели, что делал сегодня с утра Фима?
- Чего он выделывал сегодни, не знаю. Об том Нюнькины шпиёнки лучше моего
знають. А мине не до его вытворячества было - я в кухне занята была;
сколько той грязи за соседями выташшить надо было, вскоросте у той грязе
по уши сидеть будем.
- Ну, а не видели, выходил Фима из дому?
- Ето видела. Мать ему вослед: сей минут назад. Ён шмыгнул и пыль поднял,
аж в носу у мене засвербило. Штоб, говорю, твоей матери так чихать, как
мене от тебе...
- И он скоро назад?
- Эге, скоро! А если бы тебе наказали да заперли, а потом в уборную
выпустили, разбежался бы ты назад либо как? О, то-то!
- А может, он куда со двора выходил в это время? - спросил Людвиг
Иванович, протягивая бабушке Тихой ириску.
- Про то не знаю. Про то не скажу! "Золотой кулючик" - хорошая конхвета. А
ежели где и был Ехвимка за ето время, окромя двора, про то беспременно
знаеть Тихон Харитонов, через улицу живеть, он за всю улицу знаеть, потому
как у него грудная жаба и он ету жабу цельный день на веранде грееть, от
пяти утра и до самого вечера, днем часок соснеть, а и то с веранды не
уходить и ухом за улицею следить.
- Ну, хорошо, значит, потом Фима вернулся, и больше вы его не видели?
- Не видела и видеть не хочу.
- Что вы еще можете рассказать о Фиме?
- Фулиган. И говорить об нем не желаю.
- А вот у меня еще есть... карамель... только без начинки.
- Карамель без начинки не бываеть, - подозрительно сказала бабушка Тихая.
- Ну как же... Тут вот и написано: карамель.
- Пишуть незнамо што, - проворчала бабушка Тихая и задала каверзный
вопрос: - А монпасе, ето што, по-твоему?
- Монпансье - это мелко нарезанная карамель без начинки, - наугад ляпнул
Людвиг Иванович и, ошарашив Тихую этим смелым утверждением, ловко вытянул
у нее еще кое-что про Фиму.
Увы, подтвердилось, что Фима действительно обломал у бабушки Тихой все
цветы алоэ, а у соседей - гвоздику, но другие цветы - герань, бегонию,
аспарагус, - хотя тоже с них срезал по веточке, до такого опустошения не
довел.
- От алои одне корышки оставил, - твердила сердито Тихая.
Выяснилось также, хотя бабушка Тихая тут же прикусила язык, что Фимка
действительно постоянно снабжал ее всяческими конфетами.
- Вы же сами сказали: "У Ехвимки все эти карамели перепробовала"!
- А алоя? - сверкнула глазами Тихая. - Конхветы! Един раз конхвету сунеть,
а весь день смекай, к пожару излаживаться чи к затопу!
- К потопу?
- Потоп - это дело божье, - строго сказала бабушка Тихая. - А Ехвимка мог
исделать затоп. Или тварь ползучую на нас напустить... - И шепотом вдруг
спросила: - Когда Ехвимки пять ден не будеть, можно же его из книжки
выписать али как?
- Из какой книжки?
- Какой-какой! Домовой! А ешшо есть интеренаты для таких фулиганов...
Закончила она свои показания не менее решительно, чем Бабоныко, но в прямо
противоположном смысле:
- Убег, беспременно убег! Стибрил чё-нибудь и убег! И пущай назад не
прибегаеть. Аще усю банду за собой приведёть.
- Банду? Но вы же сами говорили - никаких подростков он в дом не водил.
- А я и не говорю за подростков! Наведёть банду тварей своих.
- Тварей? Вы кого же имеете в виду?
- Ето вы их имейте у себе у виду, Ехвимкиных тварей, а я их сроду видеть
не желаю, тьфу на них, на глаза бы мне оне не попадали!
И Тихая вдруг замолчала. А так как у Людвига Ивановича конфет больше не
было и к тому же он торопился опросить девочку, то он и оставил
разгневанно-молчаливую старуху в покое.
Показания Нюни
- Ну-с, так, "падмузель" Нюня, - начал весело свой допрос Людвиг Иванович.
- Мы ведь друзья?
- Друзья, - прошептала, не поднимая глаз, девочка.
Была она обыкновенная длинноногая, веселая, любопытная девочка, но сейчас
выглядела измученной и замкнутой.
- Расскажи-ка мне все, что знаешь о Фиме!
- А что? Фима обыкновенный мальчик...
- Разве все обыкновенные мальчики срезают цветы у соседей, берут из дому
вещи отца, а потом исчезают бесследно, а?
- Значит, ему нужно было, - Нюня говорила едва слышно.
- Для чего нужно?
- Не знаю.
- А почему же говоришь, что нужно было?
- Фима не такой мальчик, чтобы если не нужно, то брал.
- А какой же он мальчик?
- Обыкновенный.
- Твоя бабушка говорит: необыкновенный.
Нюня неуверенно пожала плечами.
- Значит, так: обыкновенный необыкновенный мальчик, да?
- Да, - серьезно кивнула Нюня.
- Ну хорошо, что на нем было сегодня утром?
- Футболка, шорты, носки, сандали, - подробно перечислила Нюня.
- А когда он выходил, он что-нибудь нес?
- В руках?
- В руках.
- Нет.
- А где нес?
- Не знаю.
- А нес?
- Я не знаю.
Обычно, Людвиг Иванович это хорошо помнил, самым любимым восклицанием Нюни
было "а я знаю!", теперь же она то и дело твердила "не знаю".
- Нюня, вот ты сказала: "Фима бабушку Тихую конфетами угощал". А почему?
- Она ж конфеты больше даже чистоты любит.
- Ну, это ясно. Но ты ведь тоже конфеты любишь?
- Не знаю.
- А тебя он часто угощал?
- Не знаю.
- А вот бабушка Тихая на него ругается, а он ее конфетами угощал. Почему?
- Они нюхали.
- Что нюхали?
- Вместе... все.
- А все-таки, что именно?
- Не знаю.
- Как ты думаешь, куда делся Фима?
Девочка пожала плечами.
- Не мог же он просто исчезнуть из запертой комнаты?
Людвиг Иванович ожидал ответа, что да, не мог или хотя бы "не знаю", но
девочка вдруг выразительно сказала:
- Фима очень умный.
- Нюня, а что это бабушка Тихая говорила о каких-то казнях египетских?
- Не знаю.
- Разве не знаешь? А почему ты об эпидстанции вспомнила?
- Не знаю, - опять затвердила девочка.
Людвиг Иванович перевел разговор на другое:
- Ольга Сергеевна ругала сегодня Фиму?
- Ругала, говорила: совести нет.
- Ну, а ты как считаешь?
- У Фимы очень много совести.
- Много совести... А вот бабушка Тихая считает: он связался с дурной
компанией.
- С какой компанией?
- Ну, с ворами, наверное.
Неожиданно девочка смешливо хмыкнула:
- Скажете тоже!
- Слушай, Нюня, ты можешь и должна нам помочь. Ты наблюдательная девочка,
и ты любишь Фиму. Если ты нам не поможешь и не расскажешь все, он может
погибнуть...
- Фима умный, - прошептала Нюня.
- То есть ты хочешь сказать, что он сам найдет выход из положения?
Девочка молчала.
- А если нет? - продолжал Людвиг Иванович. - Вдруг он запутался и уже не
сможет к нам вернуться? И знака подать не сумеет?
Девочка так низко опустила голову, что Людвиг Иванович даже присел на
корточки перед ней и приподнял ее лицо:
- Ну же, Нюня! Разве я желаю Фиме зла?
- Я не знаю, - прошептала девочка. - Он очень умный.
- Ну хорошо, - сказал Людвиг Иванович. - Что ж, если ты не хочешь помочь,
нам помогут твои куклы. Давай твоих кукол на допрос!
Девочка вскочила:
- Они не могут!
- Почему? - строго спросил Людвиг Иванович.
- Тиша - плохая куколка, она ничего не понимает! Пупису лишь бы
посмеяться. Зика вообще ничего не знает, ей лишь бы попеть.
- Ну, а эта... - наугад сказал Людвиг Иванович.
- Мутичка, да? - тревожно спросила Нюня.
- Да, Мутичка.
- Она... она болеет.
Явно Нюнины куклы видели многое, и девочка боялась, что они выдадут Фиму.
Она ведь не знала, что следователи не умеют допрашивать кукол.
- Хорошо, Нюня, я вижу, тебе много известно, но ты не желаешь сказать.
Смотри, девочка, вдруг потом будет поздно.
Нюнины глаза так расширились, что стали вдвое больше обычного.
- Что ж, Нюня, ты неглупая девочка. Подумаешь, вспомнишь все, а когда
решишь нам помочь, подойди и скажи: "Дядя Люда, я вам кое-что хочу
рассказать". Договорились?
- А о чем вспоминать? - спросила шепотом Нюня.
- Обо всем. Как Фима приехал в ваш дом, что было потом и почему он
исчез... Хорошо?
И позже, делая свои следственные дела, Людвиг Иванович нет-нет да и
взглядывал на Нюню. Она все время была возле него, но очень тихая, очень
нахмуренная.
"Может, вспоминает?" - думал Людвиг Иванович.
А Нюня действительно вспоминала. Вспоминала все, что знала о Фиме с самого
дня его приезда.
Следы на полу
Они приехали совсем неожиданно - в будний день, когда в доме никого, кроме
Нюни, не было.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг