закрыла Ефима?
- Нигде не лежал - он торчал в двери.
- Ты не ошибаешься?
- Да нет, какая уж тут ошибка! Я читала, а сама все глядела на этот ключ.
- Ключ... ну, как бы сам собой, не колебался, не поворачивался?
- Не-ет.
Людвиг Иванович вздохнул. Он и сам видел, что на бородке ключа нет никаких
вмятин или царапин, которые свидетельствовали бы, что Фимка поворачивал
ключ изнутри. Да и то сказать, как бы могла его мама, не спускавшая глаз с
двери, не заметить, что Фимка вышел из комнаты?! Это первое. А второе,
Фимке нужно было не только выйти из двери, но еще и снова запереть ее на
ключ, накинув при этом изнутри крючок. Так что же, значит, действительно
мальчик пропал из закрытой комнаты, растворился в воздухе? Однако
следователи не такие люди, которые делают поспешные, а тем более
фантастические выводы. И Людвиг Иванович, вместо того чтобы вздыхать и
охать, принялся за тщательный осмотр места происшествия.
Собака чихнула
При этом он замерял расстояния, снимал отпечатки пальцев, кое-что брал для
экспертизы. Он обнаружил, что ни в шкафу, ни за шкафом Фимки нет, что в
комнате нет и патронташа, хотя гильзы аккуратно завернуты и лежат на
верхней полке шкафа. В то, что Фимка продал патронташ, как-то не верилось.
Если патронташа уже не было дома во время ссоры с матерью, то почему Фимка
не хотел ей открывать шкаф? Или там было что-то секретное? И если уж Фимка
решился продать патронташ, то зачем было вынимать и аккуратно завертывать
гильзы? Тем не менее Людвиг Иванович передал в милицию указание опросить
всех членов охотничьего клуба, покупал ли кто-нибудь у пионера Ефима
Морозова патронташ.
Обнаружил также Людвиг Иванович, что любимый Фимкин железный сундучок пуст
и даже раскрыт, как будто из него поспешно вынималось что-то при бегстве
или похищении. Пока Людвиг Иванович внимательно и осторожно осматривал
сундучок, от двери донесся прерывистый вздох девочки, и это обстоятельство
особенно отметил для себя Людвиг Иванович.
В шкафу стояла коробка "Юный химик", которую Людвиг Иванович подарил Фимке
в начале лета в его день рождения, но в этой коробке не было уже ни
пробирок, ни реактивов, хотя, когда Людвиг Иванович дарил набор, речь шла
о том, что Фимка займется им с осени, с нового учебного года. Микроскоп
стоял там же, и видно было, что им часто пользовались. А вот той
"секретной тетради", о которой говорила Ольга Сергеевна, нигде не было и
следа, так же как и патронташа.
Еще обнаружил Людвиг Иванович две оправы от очков. Обернувшись к стоящим у
двери женщинам, Людвиг Иванович показал оправы и спросил, не знакомы ли им
эти очки. Фимина мама покачала головой. Бабушка Тихая язвительно
усмехнулась, но ничего не оказала. Нюня вытаращилась и замерла. А Матильда
Васильевна смущенно кашлянула и сказала:
- В общем-то, это мои очки. Они, правда, были мне уже не совсем хороши...
И оправа какая-то простенькая... В общем, я не знаю... может, я их
выбросила по рассеянности...
- Они без стекол, - заметил Людвиг Иванович.
- Нет, тогда не мои, - с облегчением сказала Матильда Васильевна. - У меня
были со стеклами.
- Но в такой оправе?
- Ну, оправа... всякая бывает оправа, - неуверенно оказала Бабоныко.
- Бабунечка ничего не помнит, - затараторила Нюня.
- Анюня, я тебя пока не спрашиваю, - строго сказал Людвиг Иванович. А про
себя с грустью отметил, что это, видимо, еще один случай присвоения Фимкой
чужих вещей, и, очень возможно, с помощью Нюни.
На средней полке в шкафу были свалены кукольная посуда и множество
эмалированных кружек, пожженных и потравленных кислотой, а также пузырек
из-под духов "Гвоздика".
- Чья посуда? - спросил Людвиг Иванович строго.
- Это я давало Фиме, - ответила, не поднимая глаз, Нюня.
- Зачем?
- Ему нужно было.
- А для чего, как ты думаешь? Только, Анюня, не лги, а то мы можем так и
не найти Фиму.
Девочка стала багровая и вся вспотела, но все-таки сказала, так тихо, что
трудно было расслышать:
- Не знаю.
- Я не слышу, Анюня. Что?
- Я не знаю, - сказала Нюня громче, и в глазах, которые она подняла на
Людвига Ивановича, блеснули слезы - не то упрямства, не то обиды и
волнения.
- А духи "Гвоздика", Оля, твои?
- Нет.
- Нычихины, - буркнула бабушка Тихая. - А то еще цветы у соседев срезал.
- Без спросу?
- Поначалу-то спрашивал, да так умильно, оне и растаяли. А потом, глядь, -
уже и на базар нести нечего. Крику-то было!
- Что за цветы?
- А гвоздика ж. У Нычихи - очки, у мене и соседев - цветы, у Нюньки -
посуду. У собственной матки ружжо утянул. Связался с шайкой, вот чего я
скажу!
- Неправда, он не воровал! Вы... вы обманываете! - крикнула Нюня.
- Ну-ну, спокойно, - сказал, все больше хмурясь, Людвиг Иванович. - О
воровстве нет пока и речи...
И трехцветного фонарика, тоже подаренного Фимке Людвигом Ивановичем, нигде
в комнате не было. "Продал или взял в путешествие?" - думал Людвиг
Иванович.
Очень тщательно осмотрел этажерку с книгами: "Жизнь животных", "Все о
мышах", "В мире насекомых", "Чувства животных и человека", "Мой веселый
трубачик". Книги о спелеологах - разведчиках подземных пещер, книги по
химии и биологии. Людвиг Иванович каждую перелистал, но, кроме
многочисленных закладок и отчеркнутых абзацев и фраз, ничего не нашел.
Оставалась еще решетка на окне. Ее-то и осмотрел тщательнее всего
следователь. Но решетка сидела в пазах стены намертво, и не было никаких
признаков, которые указывали бы, что ее кто-то расшатывал, подпиливал или
вынимал звенья.
Людвиг Иванович простучал стены и потолок и пядь за пядью осмотрел пол.
Дом, конечно, был старый, но никаких тайников, отодвигаемых половиц или
скрытого подпола обнаружено не было.
В ящике стола следователь нашел маленькие аптекарские весы, много облаток
от лекарств, пустые спичечные коробки, чистые тетради с выдранными
листами, фанеру от посылочных ящиков, пенопласт и много других вещей,
которые пока ни о чем ему не говорили.
Ползая по полу и подбирая где обрывки шпагата, где волосок или клочок
бумажки, он вытащил из-под шкафа кусок тетрадного листа, на котором было
написано всего три слога:
Ма не бе
Хвостик последней буквы "е" разъехался сантиметров на десять, словно,
когда Фимка писал, кто-то у него выхватил лист, так что перо проехало
наискосок. Что могли означать эти три слога? "Ма, не беспокойся", или "Ма,
не бери", или "Ма, не бегай", или еще что-нибудь? И когда это было
написано? Сегодня или давно? И почему оказалось под шкафом? Заметён ли был
листок туда нерадивым подметальщиком или его сдуло со стола сквозняком?
Людвиг Иванович бережно положил и этот листок в специальную коробку для
экспертизы.
К этому времени прибыла и служебная собака. Ей дали понюхать Фимкины
тапочки; собака повертелась, бросилась из дому, но, покрутившись в саду и
у туалета, вернулась обратно в Фимкину комнату. Здесь она еще несколько
раз понюхала половицы, чихнула и села, глядя на своего командира спокойно,
с выражением исполненного долга. Ее попробовали подвести к окну, к
решетке, но собака, обнюхав ее, небрежно отвернулась, как бы говоря:
"Ничего интересного - ложный путь".
Людвиг Иванович вздохнул и, отпустив милиционера с собакой, принялся за
опрос соседей.
Показания Матильды Васильевны
Бабоныко сразу же заявила:
- Фимочка был на редкость редкий мальчик. Видимо, поэтому его и выкрали!
Матильда Васильевна смотрела на Людвига Ивановича с живейшим любопытством.
На странные ее зеленовато-оранжевые кудерьки была наброшена черная
кружевная, с бурыми нитками, косынка.
- Как же его, по-вашему, могли выкрасть?
- А в эту... - небрежно махнула Матильда Васильевна на зарешеченное окно.
Людвиг Иванович с недоверием покачал головой и задал следующий вопрос:
- Расскажите, пожалуйста, пока без собственных предположений, что вы
знаете о событиях сегодняшнего утра. Вы понимаете, о каких событиях я
говорю?
- Безусловно! Итак, сегодняшнее утро... Нынче утром я была в своем
простеньком синем халате с шелковыми отворотами... К сожалению, я была
непричесана, так сказать, извините меня за неприятные подробности, в...
ну, скажем прямо, в... да, в бигуди.
- Матильда Васильевна, я бы...
- Да-да, я вас понимаю! Поверьте мне, я тоже привыкла следить за собой, но
парикмахерская так далеко от нас, а в домашних условиях волосы на бигуди
сохнут по пять-шесть часов!
- Минуточку, Матильда Васильевна, я бы хотел услышать о Фиме!
- Но я, по-моему, уже говорила, что это был необыкновенный молодой человек.
- Молодой человек?
- А разве он был стариком? - с вежливо-сдержанной иронией усмехнулась
Бабоныко. - Необыкновенный молодой человек!
- Но Фима мальчик!
- А мальчик, по-вашему, не человек?
- Человек, но, я бы сказал, еще маленький!
- А вот в этом я с вами уже никак согласиться не могу. Он не был маленьким
человеком - он был великим человеком!
- Великим? Был?
- Если я говорю "был", то потому, что не уверена, вернется ли он к нам.
Да-да! Такими умами не разбрасывается ни наша, ни иностранная разведка!
- Да што вы ее слухаете?! - не выдержала за дверью бабушка Тихая, и Людвиг
Иванович вынужден был предупредить, что показания свидетелей ни
подслушивать, ни прерывать нельзя.
Вынужден он был и Матильду Васильевну попросить не отвлекаться, не
пускаться в характеристики и предположения, а просто покороче рассказать,
видела ли она утром Фиму и где именно.
- Да! Видела! Конечно, видела! "Вы будете, Фимочка, профессором", -
сказала я. А он мне: "Это не главное". Скажите, это слова обыкновенного
мальчика или необыкновенного молодого человека?
- Бабунечка, это ж было три дня назад! - раздалось за дверью.
- А я разве говорю, что не три дня? Три дня назад, но я почти абсолютно
уверена, что утром. Да, утром!
- Матильда Васильевна, нас интересует сегодняшний день! Видели вы сегодня
Фиму? И покороче, пожалуйста!
- Да!
- Что - да?
- Вы же просили покороче, - тонко усмехнулась Матильда Васильевна.
- Итак, вы видели Фиму? Вы разговаривали с ним?
- Да, он всегда охотно разговаривает со мной.
- Сегодня?
- Что - сегодня?
- Сегодня вы разговаривали?
- Вы просите меня говорить короче, а сами все ужасно растягиваете. Я ведь,
по-моему, вам говорила, что я была сегодня непричесана. Некоторые считают,
что человек причесываются для того, чтобы нравиться. Но скажите, когда вы
чистите зубы, вы делаете это для себя или для других?
- Матильда Васильевна, меня сейчас не интересует философия прически. Меня
интересует, разговаривали вы сегодня с Фимой?
- Но я же как раз отвечаю на ваш вопрос. Сегодня я была непричесана, а
непричесанный человек не должен выходить из своей комнаты, а может ли
человек разговаривать, если он не вышел?
- Итак, вы не разговаривали с Фимой?
- Почему это я с ним не разговаривала? Мы никогда не ссорились, у нас были
прекрасные отношения.
Людвиг Иванович встал и выпил воды. Он был немного раздражен, а
следователь не должен раздражаться.
- Итак, сегодня утром вы Фиму видели, но не разговаривали с ним?
- Вот именно. Видела, но не вышла, не заговорила, потому что была
непричесана, и, знаете, это единственный раз, когда я пожалела, что хорошо
воспитана. Потому что, может быть, мне удалось бы его успокоить... -
Бабоныко понизила голос и выразительно кивнула на дверь, за которой
находилась Фимина мама.
- Вы его видели из окна?
- Да.
- И куда же он шел?
- Я слишком хорошо знала, куда он идет, чтобы продолжать смотреть.
- Ну, а как был одет Фима?
- На нем были феттры...
- Фетры?
- Ну, эти... короткие штанишки, блузой и открытые туфли... сандалии.
- Я понял: шорты, рубашка и сандалии... Скажите, Матильда Васильевна, а не
было ли на Фиме чего-нибудь необычного... ну, такого, что нечасто надевают
на себя мальчики?
Людвигу Ивановичу всего-то и надо было узнать, не было ли на Фиме, или
хотя бы у него в руках, отцовского патронташа. Тетрадку можно было и за
пазуху засунуть, но патронташ так легко не спрячешь. Однако по правилам
следовательской работы Людвиг Иванович ни в коем случае не должен был
спрашивать прямо: "А не было ли на Фиме патронташа?" - потому что у многих
людей столь живое воображение, что стоит их так спросить, и они тут же
представят мальчика с патронташем, а потом им покажется, что они именно с
патронташем его и видели. И они скажут: "Да-да, на мальчике был патронташ.
Такой коричневый". - "А может, желтый?" - спросит неопытный следователь.
"А может, и желтый", - задумается свидетель, и тут же ему покажется, что в
самом деле тот патронташ, которого он и не видел-то, а только очень живо
вообразил, был желтый. "Действительно, желтый, - скажет он. - В самом
деле, теперь я совершенно уверен".
Но Людвиг Иванович был опытный следователь и скорее проглотил бы
собственный язык, чем стал бы задавать наводящие вопросы, тем более такому
впечатлительному существу, как Матильда Васильевна. Поэтому он только и
спросил, не было ли во внешности или в одежде Фимы чего-нибудь необычного.
- Он вообще был необычный мальчик - это было и в его внешности, - сказала
Бабоныко.
- Ну, а не было ли на нем чего-нибудь воинственного?
- У Фимы? Воинственного? Он же не какой-нибудь хулиган! Нет-нет, у него не
было ни камней, ни этой, как ее, шпаргалки... ну, из которой в птиц
стреляют...
- Рогатки?
- Я и говорю: рогатки. Нет-нет, ничего такого.
- Но я имею в виду не столь примитивную воинственность. Вы бы не заметили,
например, если бы у него были латы, шпага, пистолет или что-нибудь в этом
роде?
- Пистолет? Но его ведь держат в... в конуре.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг