приказ, как и тот, что его принимает. Муравейник работает, как сердце или
печень, - целесообразно, но неосознанно. Вот для того-то, чтобы собрать
образцы этих приказов - феромонов, и отправился Фимка в свое опасное
путешествие.
Добрые сутки бродил он в мрачных, как средневековые подземелья, темницах
муравьев, освещаемых лишь его красным фонариком. Но на нем был отцовский
патронташ - и это было так, словно его обнимала родная отцовская рука.
Когда ему становилось все-таки страшно, он пел любимую отцовскую песню:
Смелый к побе-еде стремится,
смелого лю-убит народ...
Отец его тоже, между прочим, был невысокого роста, а никогда ничего не
боялся, и все его любили, особенно мама и он, Фимка.
Фимка вспоминал случай, который приключился однажды с его отцом. Отец шел
ночью безоружный по пустынной дороге, и за ним следом брел голодный волк.
Отец рассказывал эту историю, когда Фимка был еще совсем маленький, и
Фимка все время перебивал его и задавал глупые вопросы:
- А почему он шел за тобой? Может, он соскучился?
- Он хотел есть, - говорил отец. - Вот представь, что ты пять дней совсем
ничего не ел и вдруг запахло хлебом. Ты выходишь на запах и видишь: перед
тобой по воздуху плывет хлеб.
- Почему же тогда он тебя не съел? - спросил Фимка и сам испугался своего
вопроса.
Но отец не обиделся. Ему и самому было, наверное, интересно, почему его не
съел голодный, но еще сильный волк.
- Наверное, волк знал, что я его не боюсь.
- А ты правда его не боялся?
- Правда. Человек ведь не боится, пока не испугается. А не пугаться можно
научиться. И не только можно, но и нужно.
- Ну, а почему волк-то знал, что ты не боишься?
- Это всегда знают: и люди, и животные. Животные даже лучше, чем люди.
- Все-все животные? - спрашивал маленький Фимка. - Все-все? И даже совсем
глупые?
- Все-все, - говорил папа. - Кроме самых маленьких, может быть, да и то не
потому, что они глупые, а потому, что мы для них так велики, что уже не
существа, а просто подвижные материки.
И вот теперь Фимка шел по огромному подземному муравейнику и мысленно
разговаривал с отцом, который его обнимал своим патронташем.
"Помнишь же, - шептал Фимка, - помнишь же, я тогда совсем не понимал, как
это можно научиться не пугаться. А теперь понимаю. Потому что я во что бы
то ни стало должен принести людям муравьиные приказы - феромоны. Когда у
людей будут самые разные приказы, они научатся управлять муравьями. А
может быть, потом люди вообще научатся управлять насекомыми, понимаешь?".
"Ты задумал, - говорил папа, - очень большое, очень важное дело".
"Ну, что ты, - смутился Фима и, чтобы перевести разговор на смешное,
вспоминал: - Если бы ты видел, что я два раза наделал в доме. Один раз я
прогнал всех муравьев. А потом, наоборот, устроил нашествие".
"Так ты, оказывается, уже знаешь муравьиные приказы?"
"Ну, что ты, это же примитивные, грубые методы. Это не их приказы. И
действуют эти методы только короткий срок. Это почти такое же варварское
средство, как какой-нибудь хлорофос. Понимаешь, папа?"
"Понимаю, сынок. Но почему ты именно нынче решился?"
"Мама ждала от меня разговора. Я не смог бы ей врать. А пустить - она бы
ни за что не пустила меня".
"Но записку-то можно было написать, прежде чем пить эти свои
уменьшительные таблетки? Эх, Фимка, Фимка!"
"Я же не думал, что они так быстро подействуют".
"Ну, ладно, старичок, возвращайся поскорей и успокой маму. А пока будь
осторожнее, хорошо? В этих домах муравьиных столько паразитов прячется - и
пульверизатор вынуть не успеешь!"
"Ну, что ты, папка, они же тоже с бухты-барахты..."
Фимка не успел докончить мысль. Ему показалось, что отец схватил его и
дернул назад, под каменный навес. В ту же минуту потолок в тоннеле
обрушился, и перед Фимкой выросла стена.
Только под навесом еще оставалось немного места.
Пещеры Мурозавра
- Подождите, - сказала вдруг Нюня. - Мне кажется, я что-то слышала.
- Мне тоже показался Фимочкин голос, - заявила Бабоныко.
Людвиг Иванович поднял руку, и все прислушались, но ничего не услышали.
- Поменьше бы языками чесали, балаболки, - ворчливо заметила бабушка
Тихая. - Ако сороки! Ако сороки! "Ах, интересно!", "Ах, ужасти!" Будуть
ужасти, как за язык муравль жевалом прихватить!
- Не жевалом, а жвалом, - поправила, содрогаясь, Нюня.
- Как начнеть жевать, небось, и вспомянуть не успеешь, как оно называется!
- Думаю, нам показалось, - решил Людвиг Иванович. - Мы слишком хотим,
слишком ожидаем услышать Фимкин голос. Однако подумайте, с кем ему здесь
разговаривать?
Двинулись дальше. Вскоре Фимины отметки свернули вбок от основного
тоннеля. Теперь проход был очень узкий, стенки не так тщательно
сцементированы, и задетый Бабоныкой камень чуть не отрезал ее от
остальных. Тогда Людвиг Иванович перестроил порядок: пустил Бабоныку
следом за собой. Нюня была возле нее и помогала ей в особенно узких или
крутых проходах, а заключала группу Тихая.
- Вы человек практичный и наблюдательный, - сказал ей Людвиг Иванович. - А
с муравьями надо быть начеку.
Между тем проход стал совсем узким. Для того чтобы пропустить муравья,
путешественники вжимались в стену. Особенно трудно им приходилось, когда
встречались муравьи, тащившие что-нибудь крупное - гусеницу или жука
какого-нибудь. Муравьи по пути расширяли проход или протискивали свою ношу
волоком, и путешественникам не оставалось ничего иного, как убегать в
боковые ходы, искать ниши. А потом возвращаться, чтобы не потерять Фимкины
отметки. Хорошо еще, что эти узенькие лазы были недлинные и перемежались
муравьиными камерами, которые, к сожалению, редко бывали пустыми.
Группами, по двое, по трое и больше, в них копошились муравьи.
- В глазах рябит! - жаловалась Бабоныко.
- Опосля смерти и твоему безделью конец прийдеть, в царствии небесном бог
тебе работу найдеть! - пригрозила ей Тихая.
Они как раз пробрались через особенно узкий лаз, и Людвиг Иванович посадил
их отдохнуть, пока разведывал дорогу дальше.
- Какая ж в царстве небесном работа, темное вы существо? - сердито
отозвалась Матильда Васильевна.
- Да уж, значится, есть работа у бога, - гнула свое Тихая, - делать не
переделать, сколько коленей, и всех к себе забираеть!
- "Коленей"? Вы хотите сказать, поколений?
- Чего хочу сказать, то и говорю. Ето по-твоему - поколени, а по-нашему -
колени. Восемь колений, так и в писании сказано.
- Постойте-постойте, но ведь это в аду работа, а в раю блаженство и отдых.
- Саванаторий! - скривилась насмешливо бабушка Тихая. - Саванаторий на
тыщу тыщ человек! Эка, по-твоему, бог глупей твоего?!
- Выходит, по-вашему, в раю хуже, чем на земле?
- На земле на себя работаешь, а там на бога. На земле - што? Заработал на
брюхо - и отдыхай. Там отдыхнуть не дадуть.
- Нюня, скажи хоть ты ей, деточка!
- Никакого ада и рая нет, - примирительно сказала Нюня.
- Хорошо бы, - буркнула недоверчиво Тихая, но, покосившись на Бабоныку,
прибавила: - Хто на земле свое отработал, могуть помереть, а хто
бездельничал, того бог до смерти не допустить - больно жирно будеть.
И тут на них выскочило неведомое существо. Ростом оно было, как муравей,
но с головой вдвое, а то и втрое меньше; талии у него не было, да и вообще
туловище, не в пример муравьиному, мягкое и упитанное, переходило в брюхо,
загибающееся вверх.
- Ах, - сказала Бабоныко и спряталась за Тихую.
А Нюня схватила подвернувшийся камень и швырнула в пришельца.
Так же бесшумно, как появился, незнакомец исчез.
- О господи, - вздохнула Матильда Васильевна, - я и в самом деле подумала,
черт какой-то. А всё вы, всё вы, Тихая, со своими отсталыми разговорами.
- Я не отстаю, - огрызнулась Тихая. - Ето ты со своей халатой чумазой за
кажен камень цепляешьси - аж Нюнька тебе проташшить не можеть.
- Да тише вы, неразумные! - сказала, как взрослая детям, Нюня. - Будете
так ругаться, на вас еще не такое наскочит.
- Людовик Иванович, где вы?! - тихонько крикнула Бабоныко.
- Лютик Иваныч, тебе не сождрали?! - крикнула и Тихая.
В отверстии показался свет фонарика, и Людвиг Иванович, отряхивая волосы и
одежду, спрыгнул в камеру.
- Нет, не сожрали. Присыпало только немного. Хуже другое - Фиминых отметок
дальше нигде нет.
- Может, это уже новый ход, а тот засыпан? - предположила Нюня.
- Возможно. Что ж, давайте пораскинем мозгами, где вероятнее всего можем
мы обнаружить Фиму.
- Пораскинем, пораскинем, - проворчала Тихая. - Нычихе вон и раскидывать
нечего - все давно пораскидала.
- Я очень сожалею, - сказала с достоинством Бабоныко, - что в нашем
трудном и ответственном путешествии мы находимся в одном экспедаже с таким
грубым, неучтивым человеком!
- Дядя Люда, мне кажется, уж у царицы-то муравьиной Фима обязательно
побывает.
"Лишь бы с ним ничего не случилось", - тревожно подумал Людвиг Иванович, а
вслух сказал:
- Ну, что ж, поищем камеру царицы. Она должна быть где-то в центре
муравейника.
Встреча с преступником
То, что слышали Людвиг Иванович и его отряд в гулком тоннеле, было не
криком о помощи (не к глухим же муравьям было обращаться) и не стонами
(Фимка был цел и невредим, хотя и засыпан), а песней:
Смелого пуля боится,
смелого штык не берет!
Фимка спел ее, когда почувствовал, что, кажется, испугался. Испугался же
Фимка в тот момент, когда до него дошло, что он даже не знает, в какую
сторону копать.
Спел он только две строчки, пока не ощутил, что самый испуг прошел.
Положение было, конечно, опасным, может быть, даже безвыходным, но едва
прошла паника, Фимка понял: надо думать, а не бросаться из стороны в
сторону. И воздух надо экономить. Вот почему, справившись с первым
испугом, петь Фимка перестал.
Прежде всего он решил восстановить в памяти последние мгновения перед тем,
как его завалило. Назад или вбок отскочил он под каменный навес?
Сосредоточиться! Главное - сосредоточиться!
Хорошенько все обдумав, Фимка принялся рыть тесаком ход, не забывая его
утрамбовывать и укреплять камнями и палками, если они попадались.
Он рыл уже, наверное, полчаса, когда услышал, что кто-то роет ему
навстречу. Фимка совсем забыл, где он находится, и в первую минуту
закричал: "Я здесь! Я здесь!" Но тут же опомнился. Замер. Остановился и
тот, снаружи. Фимка взялся за тесак, и тот, снаружи, заработал тоже. Кто
это был? Муравей? Или какой-нибудь приживал? Хорошо еще, если
приживал-попрошайка! А если хищный, решивший его прикончить? В муравейнике
полным-полно приживалов! Фимке даже пришлось еще раз медленно, внятно
пропеть:
Смелого штык не берет!..
Ну, что же, решил он, в самом деле, маловероятно, чтобы это был муравей,
они же глухие; но кто бы это ни был, он роет к нему проход. В конце концов
есть оружие, и, если не пугаться, всегда можно успеть им воспользоваться.
Пока Фимка думал, тот, снаружи, не работал. "Ещё уйдет!" - испугался Фимка
и взялся за тесак.
Отковырнув последний пласт земли, тот, снаружи, даже царапнул Фимку. Фимка
отскочил назад, выставив перед собой фонарик - фух, перед ним торчала
мордашка муравья, еще очень маленького, наверное, только-только из кокона.
Лишь сейчас Фимка сообразил, почему мураш копал, когда Фимка стучал
тесаком, и переставал копать, когда Фимка замирал. Муравьи часто
откапывают заваленного собрата, и попавший в беду подает знак стуком. У
муравьев нет ушей, но сотрясение земли они ощущают всем телом. "Впрочем,
может, у них и есть какой-нибудь особый орган слуха", - подумал Фимка и
посмотрел задумчиво на своего маленького спасителя. Тот только что
прочистил дыхальца и антенны и теперь смешно и неловко пробовал
"поговорить" с Фимкой, поводя антеннами по тому месту, где у Фимки, будь
он муравьем, должны бы тоже торчать антенны. Не найдя их, мураш неловко
потоптался на месте.
Фимка понимал его растерянность - по запаху он, Фимка, был муравей
муравьем, но ведь насекомые не просто чуют запах, они его как бы видят:
это запах длиной в столько-то миллиметров с шестью ножками, а это хоть
точно такой же длины запах, однако ножек всего четыре. Но мураш, только
что вышедший из кокона, не подозрителен и незлобив. К тому же главное
все-таки не форма, а запах. Ну, и, наконец, жизненный опыт - это жизненный
опыт, а Фимка был чуть ли не первым существом, с которым столкнулся мураш,
и после секундной растерянности он принял Фимку как должное.
- Надо же, - пробормотал мальчик, - такой маленький и уже спасаешь!
Он похлопал мураша по боку. Тот принял это за приглашение поделиться
пищей, но зря старался - в зобике его еще ничего не было.
Фимка погладил мураша, и тому это, видно, понравилось. Фимка подумал и
провел мелком по его панцирю. "Вот будет здорово, - подумал он, - я уже
снова стану большим, и на мой письменный стол вдруг прибежит меченый
муравей".
Тем временем мураш уже принялся укреплять сделанный ход.
- Счастливой жизни, малыш! - сказал Фимка, погладил его и двинулся в
проход.
Он снова свободен, и ему надо во что бы то ни стало найти камеру царицы,
для того чтобы добыть самый главный феромон. Между тем запахи, которыми,
как указателями, полон для муравья муравейник, Фимке были недоступны. Он
походил на чужеземца, попавшего в неведомый подземный дворец со множеством
залов, комнат, коридоров и переходов, где шныряют деловитые, бдительные
слуги, языка которых он не знает. Хорошо еще - у него был их пароль
"ФФ-101" (Фимкин феромон, который он выработал на сто первом опыте после
многих проб и ошибок, то самое вещество, которые густо смазал себя не
только он, но и Людвиг Иванович со своим экипажем). И как ни необычны по
форме были для муравьев эти двуногие чужеземцы, они не трогали их, потому
что никто не тронет в муравейнике существо, знающее семейный пароль.
Фимка свернул в очередную камеру - это оказалась камера личинок.
С первого невнимательного взгляда можно было подумать, что здесь свалены
кучами какие-то полосатые, из грязно-серой материи, туго набитые мешки.
Однако, присмотревшись, можно было заметить, что мешки шевелятся и что у
этих безногих, безглазых, полосатых, в двенадцать колец, мешков есть
прожорливые, как у птенцов, рты.
В камеру вбежал рабочий муравей и, не обращая никакого внимания на Фимку,
бросился прямо к пакету личинок. Вот он бережно отделил одну из общего
пакета, покормил ее, тщательно облизал и принялся нянчить, нося по камере.
Фимка еще вчера побывал в такой же камере, и у него уже было в пробирке то
вещество, тот феромон, который сочится сквозь покровы личинок и который
так охотно слизывают рабочие муравьи. Был у него и образец пищи, которой
кормят муравьи личинок. И все-таки натуралист Фимка и сейчас не мог
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг