лица, в водянистых зрачках, в потной пшеничной щеточке стояло - жить,
жить, жить!..
Казалось, он рухнет на колени.
Денисов толкнул обитую строгим дерматином дверь и мимо окаменевшей
секретарши прошел в кабинет, где под электрическим светом сохла в углу
крашеная искусственная пальма из древесных стружек, а внешний мир был
отрезан складчатыми маркизами на окнах. Лиганов сидел за необъятным столом
и, не поднимая головы, с хмурым видом писал что-то на бланке института,
обмакивая перо в пудовую чернильницу серо-малинового гранита.
- Слушаю, - сухо сказал он.
Денисов молча положил на стол свое заявление, и Лиганов, не удивляясь,
ни о чем не спрашивая, механически начертал резолюцию.
Как будто ждал этого.
Наверное, ждал.
- Мог бы попрощаться, - вяло сказал ему Денисов.
- Прощай.
Головы он так и не поднял.
Все было правильно. Дождь на улице опять усиливался и туманным
многоруким холодом ощупывал лицо. Текло с карнизов, со встречных зонтиков,
с трамвайных проводов. Денисов брел, не разбирая дороги. Рябые лужи
перекрывали асфальт. "Двенадцать приговоров, - подумал он. - Болихат умер,
Синельников покончил самоубийством, Зарьян не поверил, Мусиенко поверил и
проклял меня. Это пустыня. Кости, ветер, песок. "Скрижали демонов". Я
выжег все вокруг себя. Благодеяние обратилось в злобу, и ладони мои полны
горького праха. Ангел Смерти. Отступать уже поздно. Надо сделать еще один
шаг. Последний. _Войны не будет_. Суть вещей постигает лишь тот, чья душа
стремится к _абсолютному_ знанию. Остался всего один шаг. Один шаг. Один".
Он свернул к остановке. Шипели рубчатые люки. Намокали тряпичные тополя.
Подъехал голый пузатый автобус и, просев на правый бок, распахнул дверцы.
СООБЩЕНИЯ ГАЗЕТ
Сегодня временному поверенному в делах Пакистана в ДРА был заявлен
протест в связи с обстрелом с пакистанской территории афганского
населенного пункта Барикот. По нему было выпущено 38 реактивных снарядов,
- в результате четыре мирных жителя убиты и восемь человек ранены.
Еще два взрыва раздались минувшей ночью во французской столице. Один
заряд был установлен около представительства частной авиакомпании
"Минерва", а второй - рядом с отделением национального управления по
иммиграции Иль-де-Франс. Ответственность за эти преступления взяла на себя
левацкая экстремистская группировка "Аксьон директ".
Оружейный концерн "Мессершмитт-Бельков-Блом" создал новый тип оружия
для усмирения полицией демонстрантов. Это оружие, похожее на фаустпатрон,
имеет три вида снарядов: миниатюрные ракеты, которые могут проламывать
черепа, шарообразные снаряды из твердой резины и алюминиевые коробки,
взрывающиеся в воздухе контейнеры с раздражающим газом.
Под тяжестью неопровержимых улик верховный суд Йоханнесбурга признал
виновными трех белых граждан ЮАР в зверском убийстве африканца. Обвиняемые
набросились на него на окраине города Грюкерсдорп и, избив, вышвырнули из
автомашины на полном ходу. Затем они вернулись, облили африканца бензином
и подожгли. Как показало медицинское освидетельствование, пострадавший в
это время был еще жив.
9. СЛЕДСТВЕННЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ
Первая очередь была пристрелочной, она зарылась в чистом застылом
серебряном зеркале осенней воды, взметнув глухо булькнувшие фонтанчики, -
вроде далеко, но уже вторая легла совсем рядом, по осоке возле меня, будто
широкой косой смахнув с нее молочную, не успевшую просохнуть росу. И тут
же ударили шмайсеры - кучно, хрипло, распарывая натянутый воздух. Я
присел. Вдруг стало ясно ощущаться тревожное пространство вокруг, открытое
и болотистое, поросшее хрупким рыжеватым кустарником.
- Наза-ад!.. - закричал командир.
Ездовые поспешно разворачивали повозки. Передняя лошадь упала,
взрыднув, и забилась на боку, выбрызгивая коричневую жижу. Посыпались
мешки с мукой.
Сапук яростно рванул меня за плечо.
- Продал, сволочь!
Комиссар, уже на ногах, успел поймать его за дуло винтовки.
- Отставить!
- Продал, цыца немецкая!..
- Отставить!
Мы бежали к горелому лесу, который чахлыми стволами криво торчал из
воды. Две красные ракеты взлетели над ним и положили в торфяные окна между
кочками слабый розовый отблеск.
- Дают знать Лембергу, что мы вышли к Бубыринской гриве! - крикнул я.
У меня огнем полыхал правый бок, и подламывались неживые ноги. Во весь
лес тупо и безучастно стучало по сосновой коре, будто десятки дятлов
безостановочно долбили ее в поисках древесных насекомых. Это пересекались
пули. Я потрогал саднящие ребра. Ладонь была в крови.
- Ранен? - спросил комиссар, переходя на шаг.
- Немного...
- Прижми пока рукой, потом я тебя перевяжу... Сейчас надо идти, мы
просто обязаны выбраться отсюда - ты нам еще пригодишься... Слышишь,
Сапук? - головой за него отвечаешь!..
- Слышу...
- Поворачивай на Поганую топь...
- Обоз там не пройдет, - сказал командир, догоняя и засовывая пистолет
в кобуру.
- Обоз бросим... Оставим взвод Типанова - прикрывать. Есть еще время.
Раненых понесем - должны пробиться...
- Попробуем... Собрать людей!
- Есть собрать людей! Сто-ой!.. Все сюда!.. Разбиться повзводно!..
Местность повышалась, на отвердевшей почве заблестели глянцевитые
выползки брусники. У меня звенело в ушах, и неприятная слабость
разливалась по всему телу.
Я еще раз потрогал бок.
- Болит?
- Не очень...
- Давай-давай, нам нельзя задерживаться...
Сапук слегка подталкивал. Ноги мои при каждом шаге точно проваливались
в трясину. Я хотел уцепиться за край повозки - пальцы соскользнули,
редкоствольный сосняк вдруг накренился, как палуба корабля, и
похрустывающая корневищная хвойная земля сильно ударила меня в грудь. Я
протяжно застонал. Меня перевернули. Из тумана выплыло ископаемое
глубоководное лицо Бьеклина.
- О чем он говорил с тобой?
- Кто?
Бьеклин повторил - внятно, шевеля многочисленными рыбьими костями на
скулах:
- О чем с тобой говорил Нострадамус?
- Он спросил: нельзя ли приостановить расследование? На пару дней...
- И все?
- Он сказал, что скоро это прекратится само собой, он обещает...
- Не верю!
- Провались ты! Все подробности - в моем рапорте, можешь прочесть...
Тогда Бьеклин взял меня за воротник, будто собираясь душить.
- Ну - если соврал!..
Я лежал на кухне, на полу, и перед глазами был грязноватый затоптанный
серый линолеум в отставших пузырях воздуха. Справа находился компрессор,
обмотанный пылью и волосами, а слева - облупившиеся ножки табуреток. Бок
мой горел, словно его проткнули копьем. Мне казалось, что я немедленно
умру, если пошевелюсь. Пахло кислой плесенью, застарелым табаком и -
одновременно, как бы не смешиваясь, - свежими, только что нарезанными
огурцами, запах этот, будто ножом по мозгу, вскрывал в памяти что-то
тревожное. Что-то очень срочное, необходимое. Болотистый горелый лес
наваливался на меня, и по разрозненной черноте его тупо колотил свинец.
Это была галлюцинация. Я уже докатился до галлюцинаций. Собственно, почему
я докатился до галлюцинаций? Следственный эксперимент. Сознание мое
распадалось на отдельные рыхлые комки, и мне было никак не собрать их.
Янтарные глаза Туркмена горели впереди всего лица: - Глина... Свет...
Пустота... Имя твое - никто... Каменная радость... Ныне восходит
Козерог... Вырви сердце свое, подойди к Спящему Брату и убей его... Ты -
песок в моей руке... Ты - след поступи моей... Ты - тень тени, душа
гусеницы, на которую я наступаю своей пятой... - Голос его, исковерканный
сильным акцентом, дребезжал от гнева. Он раскачивался вперед-назад, и
завязки синей чалмы касались ковра. Ковер был особый, молитвенный, со
сложным арабским узором - тот самый, который фигурировал в материалах
дела. Наверное, его привезли специально, чтобы восстановить прежнюю
обстановку. На этом настаивал Бьеклин, - восстановить до мельчайших
деталей. Именно поэтому сейчас, копируя прошлый ритуал, лепестком,
скрестив босые ноги, сидели вокруг него "звездники", и толстый Зуня, уже в
легком сумасшествии, с малиновыми щеками тоже раскачивался вперед-назад,
как фарфоровый божок: - Я есть пыль на ладони твоей... Я есть грязь на
подошвах... Возьми мою жизнь и сотри ее... - И раскачивалась Клячка,
надрывая лошадиные сухожилия на шее, и раскачивались Бурносый и Образина.
Это был не весь "алфавит", но это были "заглавные буквы" его. Четыре
человека. Пятый - Туркмен. Они орали так, что в ушах у меня лопались
мыльные пузыри. Точно загробная какофония. Радение хлыстов. Глоссолалии.
Новый Вавилон. Я не мог проверить - читают ли они обусловленный текст или
сознательно искажают его, чтобы избежать уголовной ответственности. По
сценарию, текстом должен был заниматься Сиверс. Но машинописные матрицы
были раскиданы по всей комнате, а Сиверс вместо того, чтобы следить за
правильностью, нежно обнимал меня и шептал горячо, как любимой девушке: -
Чаттерджи, медные рудники... Их перевезли туда... Будут погибать один за
другим, неизбежно - Трисмегист, Шинна, Петрус... - Почему? - спросил я. -
Слишком много боли... - Речь шла об "Ахурамазде", американская группа
экстрасенсов. Я почти не слышал его в кошмарной разноголосице голосов. -
Вижу, вижу, сладкую божественную Лигейю! - как ненормальная вопила Клячка,
потрясая в воздухе растопыренными ладонями, худая и яростная, словно
ведьма. Бурносый стонал, сжимая виски, а Образина безудержно плакал и не
вытирал обильных слез. Лицо у него было смертельно бледное, нездоровее,
студенистое. Наступала реакция. Сейчас они все будут плакать. В финале
радения обязательно присутствуют элементы истерии. Я смотрел, как
перевертываются стены комнаты, увешанные коврами. Меня шатало. Светлым
краешком сознания я понимал, что тут не все в порядке. Эксперимент явно
выскочил за служебные рамки. Нужно было срочно предпринять что-то. Я не
помнил - что? Врач, который должен был наблюдать за процедурой, позорно
спал. И Бьеклин тоже - вытаращив голубые глаза. Будто удивлялся. -
Прекратить! - сказал я сам себе. Отчетливо пахло свежими огурцами. Голова
Бьеклина мягко качнулась и упада на грудь. Он был мертв.
Бьеклин был мертв. Это не вызывало сомнений, я просто _знал_ об этом.
Он умер только что, может быть, секунду назад, и мне казалось, что еще
слышен пульс на теплой руке. Ситуация была катастрофическая. Сонная волна
дурноты гуляла по комнатам. Мне нужен был телефон. Где здесь у них
телефон? Здесь же должен быть телефон! Я неудержимо и стремительно
проваливался в грохочущую черноту. Телефон стоял на тумбочке за
вертикальным пеналом. Какой там номер? Впрочем, не важно. Номер не
требовался. Огромная всемирная паутина разноцветных проводов возникла
передо мной. Провода дрожали и изгибались, словно живые, - красные, синие,
зеленые, - а в местах слияний набухали шевелящиеся осьминожьи кляксы. Я
уверенно, как раскрытую книгу, читал их. Вот это линии нашего района, а
вот схемы городских коммуникаций, а вот здесь они переходят в
междугородние, а отсюда связь с главным Европейским коммутатором, а еще
дальше сиреневый ярко светящийся кабель идет через Польшу, Чехословакию и
Австрию на Аппенинский полуостров.
- Полиция! - сказали в трубке.
- Полиция?.. На вокзале Болоньи, в зале ожидания, недалеко от выхода с
перронов, оставлен коричневый кожаный чемодан, перетянутый ремнями. В
чемодане находится спаренная бомба замедленного действия, Взрыв приурочен
к моменту прибытия экспресса из Милана. Примите меры.
- Кто говорит? - невозмутимо спросили в трубке.
- Нострадамус.
- Не понял...
- Нострадамус.
- Не понял...
- Учтите, пожалуйста, - взрыватель бомбы поставлен на неизвлекаемость.
В вашем распоряжении пятьдесят пять минут...
Отбой.
Я опять был на кухне, но уже не лежал, а сидел, привалившись к гудящему
холодильнику, и телефонная трубка, часто попискивая, висела рядом на
пружинистом шнуре. У меня не было сил положить ее обратно. Куда я
собирался звонить? Кому? Еще никогда в жизни мне не было так плохо. Пахло
свежими молодыми огурцами, и водянистый запах их выворачивал меня
наизнанку. Точно в Климон-Бей, "Безумный Ганс" начинает пахнуть огурцами
лишь в малых концентрациях, на стадии паровой очистки. Я видел двух
бледных, длинноволосых, заметно нервничающих молодых людей в джинсах и
кожаных куртках с погончиками, которые, поставив чемодан у исцарапанной
стены, вдруг - торопливо оглядываясь - зашагали к выходу. Болонья. Вокзал.
Экспресс из Милана. Это был ридинг, "прокол сути", самый настоящий, -
глубокий, яркий, раздирающий неподготовленное сознание. Теперь я понимал,
почему Бьеклин так упорно настаивал на следственном эксперименте. Ему
нужна была "Звездная группа" - если не вся, то по крайней мере, горстка
"заглавных букв".
Он безапелляционно потребовал:
- Все должно быть точно так же. Я сяду вместо покойника, и пусть они
целиком сосредоточатся на мне.
Покойником был Херувим. Он погиб на прошлом радении, месяц назад, во
время медитации и попытки освободить свою душу от мешающей телесной
оболочки. Инсульт, кровоизлияние в мозг. Больше никаких следов. У него
была гипертония, и ему было противопоказано длительное нервное напряжение.
Эксперты до сих пор спорят - было ли это сознательное убийство или
нечастный случай. Бьеклин, видимо, рассчитывал на аналогичные результаты.
В смысле интенсивности. И поэтому, когда Туркмен, смущаясь присутствием
оперативных работников, запинаясь и понижая голос, неуверенно затянул свой
монотонный речитатив о великом пути совершенства, который якобы ведет к
ледяным и суровым вершинам Лигейи, то Бьеклин почти сразу же начал
помогать ему, делая энергичные пассы и усиливая текст восклицаниями в
нужных местах. Он хорошо владел техникой массового гипноза и, наверное,
рассчитывал, отключив податливую индивидуальность "алфавита", создать из
него нечто вроде группового сознания - сконцентрировав его на себе.
"Звездники" были в этом отношении чрезвычайно благодатным материалом. Он,
видимо, хотел добиться мощнейшего, коллективного "прокола сути" и таким
образом выйти на Нострадамуса. Или получить хоть какие-нибудь сведения о
нем. Силы его собственного ридинга для этого не хватало. Вероятно, сходные
попытки предпринимал и Трисмегист (отсюда методика), но безуспешно: судя
по имеющимся данным, коллективное сознание "Ахурамазды" распадалось почти
сразу же. А вот со "звездниками" можно было рассчитывать на результат.
Особенно, если вывести сознание их за пределы нормы - в экстремум, с
помощью специальных средств. Я видел, как он без особого труда, "буква за
буквой" переключает "алфавит" на себя и они смотрят ему в глаза, как
завороженные кролики, но я не мог помешать: в этом не было ничего
противозаконного, формально он лишь помогал проведению следственного
эксперимента. Только когда застучали первые отчетливые выстрелы и
захлюпала торфяная вода под ногами, я неожиданно понял, к чему все идет,
но остановить или затормозить действие было уже поздно, Бьеклин распылил
газ, стены затянуло сизым туманом, захрапел врач, упал обратно на кресло
встревожившийся было Сиверс, мир перевернулся, погас - и начался бои на
болоте, где выходил из окружения небольшой партизанский отряд. Сорок
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг