Кира Сошинская
Федор Трофимович и мировая наука
Все началось в насоса. Седову нужен был насос. Насос лежал на складе в
Ургенче. Если за насосом не съездить, то он так и будет лежать на складе,
пока его не утащат хивинские газовики. Им он тоже нужен. Я никогда на была
в Хорезме, и ребята согласились, что ехать надо мне. Седов попросил меня
купить в Ургенче десять пачек зеленого чая первого сорта, потому что в
кишлаке уже вторую неделю как остался только третий сорт, а он крошился и
пылил не меньше, чем Каракумы.
В Ургенче насоса не оказалось. Худайбергенов позвонил в Хиву. Там тоже
не было нашего насоса. Худайбергенов пошутил немного, потом попросил зайти
завтра и сказал, что насос будет. Я хотела съездить в Хиву, чтобы
посмотреть старый город и серьезно договорить с газовиками, но автобус
ушел перед самым носом, а со следующим ехать было поздно.
Я пошла по городу куда глаза глядят я дошла до широкого канала. Он
казался очень глубоким - вода в нем была такой густой от ила, что почти не
отражала солнца. Вдоль берегов стояли в тени тонких тополей громоздкие
колеса с лопастями, черпали воду и лили ее под ноги тополям. Я подумала,
что эти колеса нетипичны и тут же услышала сзади голос:
- Слушай, девушка, нетипичное сооружение.
Я обернулась. Небольшого роста пахлаван - богатырь, он же джигит, нес,
сгорбившись, телевизор "Темп" в фабричной упаковке. Пахлаван попытался мне
дружески улыбнуться, но в глаз ему попала капля пота, и улыбка получилась
кривой.
- Понимаю, - ответила я. - В наш век драг и насосов...
И тяжелые мысли о пропавшем насосе и коварных газовиках полностью
завладели мной...
Джигита я увидела на следующее утро на аэродроме.
Перекати-поле скакали по белесым соляным пятнам, шарахаясь от вихрей
вертолетных винтов, сменившиеся механики пили пиво с сардельками у
зеленого хаузика, а неподалеку шмелем возился каток, уминая сизый асфальт.
В еще прохладном зале аэропорта, густо уставленном черными креслами с
металлическими подлокотниками, было дремотно и тихо, - трудно поверить,
что за беленой стеной все время взлетали и садились, разбегались и
тормозили, прогревали моторы и заправлялись - в общем занимались своими
шумными делами ЯКи и АНы.
- Гена, - сказала девушка в серой юбке и белой блузке с очень не
форменным кружевным воротничком; - повезешь кровь в Турткуль.
Гена почему-то взглянул на меня и спросил:
- А пассажиров не будет?
- Возьмешь больного в Турт-куле. И поскорей возвращайся. Тебя Рахимов в
Хиве ждет.
Гена вздохнул жалостливо - вздох предназначался мне - и пошел в
маленькую дверь сбоку от кассы - там, наверно, он заберет свой груз.
Худайбергенов позвонил мне поздно вечером и сказал, что есть насос в
Туйбаке на Арале и что билет уже заказан. Я сначала подумала, что он хочет
от меня от делаться. Но от Туйбака до нашего кишлака рукой подать, и я
спорить не стала. Может быть, в Худайбергенове заговорила совесть.
Уже улетел Гена на своем ЯКе в Турткуль, а посадку на мой самолет еще
не объявляли. Воздух помаленьку разогревался, как бы исподволь
подготавливая меня к жарище, которая будет здесь через час. Наконец,
девушка с кружевным воротничком подошла ко мне и спросила:
- Вы в Нукус?
- Нет, в Туйбак.
- Это один и тот же рейс, Проходите на посадку.
Когда я вышла на веранду аэропорта, оказалось, там собрались уже все
пассажиры. Девушка повела нас к тихоходному на вид биплану, который
допивал положенный ему бензин. У самолета уже стоял вчерашний джигит с
телевизором.
Мы с ним поздоровались.
Я уселась на неудобную, узкую лавочку. Маленькие АНы очень
некомфортабельны - у затылка торчал какой-то крюк, который норовил вырвать
клок волос. Кроме того, я все время съезжала на свою соседку. Пилоты
помогли джигиту втащить телевизор. Рядом со мной сидели три старушки
узбечки. Я подумала, что совсем недавно они вряд ли осмелились бы подойти
к поезду - и вот, пожалуйста!
Старушки негромко разговаривали - видно, о каких-то прозаических вещах.
Их не волновали в данный момент глубокие мысли о скорости прогресса.
Кореянка по имени Соня - так ее называл пожилой татарин, который провожал
кореянку до самолета, - раскрыла "Науку и жизнь". Джигит сел на пол,
поближе к телевизору.
Пришел еще один узбек, из районных работников, в синем кителе, сапогах
и синей кепочке с невенутым картонным кружочком, отчего кепочка принимала
несколько фуражечный, ответственный вид. Узбек уселся рядом с кореянкой и
сразу наклонил го-лову, чтобы разглядеть, что изображено на обложке
журнала.
И мы полетели, оставив внизу облако пыли, поднятое колесами.' Весенний
Хорезм покачивался под окном. Пилоты сидели повыше нас и как будто тащили
нас наверх, склоняясь, когда было трудно, к циферблатам приборов.
Солончаки отражали раннее солнце и казались озерами.
Теплый воздух, поднимаясь с поля, качнул самолет. Джигит с размаху
схватился за телевизор. Джигиту, по-моему, было страшно.
- Сколько лететь будем? - спросил узбек в кепочке.
Ему пришлось повторить вопрос, потому что мотор верещал довольно громко.
Один из пилотов расслышал и, откинувшись к нам, крикнул:
- Час двадцать.
На горизонте земля и небо, одинаково серые, сливались воедино. Там была
дельта Аму-Дарьи. Там же в конторе консервного комбината лежит насос для
нашей партии. Если Худайбергенов не обманул.
Самолет затрепетал, будто встретил любимую самолетиху, и провалился
чуть ли не до самой вемли. Джигиту стало совсем плохо. Он положил голову
на коробку с телевизором и закрыл глаза.
Я смотрела в окно; а когда надоело, уселась, как положено, и услышала,
что ответственный узбек сказал кореянке:
- Я эту статью тоже читал. Очень нужная статья.
Джигит очнулся, потому что самолет восстановил равновесие, и сказал:
- Я журнал "Наука и жизнь" домой получаю.
Старушки посмотрели на него, и он прокричал эту новость по-узбекски.
Старушки, наверно, были растроганы, но не подали виду. И я заподозрила,
что все они тоже выписывают журнал "Наука и жизнь". Тут самолет вздрогнул,
джигит уткнулся в телевизор, а пилот перегнулся к нам и крикнул:
- Дед у него - отчаянный старик!
Он показал на джигита.
- Какой дед?
- Папаша его жены, Федор Трофимович.
Джигит молчал, и при резких толчках самолета его ноги в узконосых
ботинках взлетали над узлами и чемоданами.
- Эту проблему решить для сельского хозяйства большая польза, -
продолжал обсуждать статью в журнале узбек в кепочке. - Комбайн мой хлопок
убрал, к Джимбаеву полетел, колхоз "Политотдел" полетел, как самолет.
Второй пилот, который, оказывается, все слышал, вставил:
- Еще Эйнштейн доказал, что это невозможно.
- Кто?
- Эйнштейн, говорю! К Нукусу подлетаем, далеко не расходитесь, - минут
через пятнадцать дальше полетим.
Я так и не поняла, о чем они говорили - пропустила начало разговора и
наверняка что-то не расслышала в середине.
В тени, на надежной земле джигит порозовел и снова обрел богатырские
повадни. Только изредка с недоверием поглядывал на самолет, но тот тоже
твердо стоял на земле.
- Уже немного осталось, - сказала ему Соня.
- Товарищу тоже хорошо бы, - заметил узбек в кепочке. - Взял машину и
сам полетел, никакой болтанви- молтанки.
- А вы читали статью? - спросила меня кореянка. Она перелистала журнал
и нашла ее, оказалось - очерк о проблемах гравитации.
Вернулся второй пилот. Ему тоже хотелось поговорить о гравитации.
- Показать бы этим фантастам его деда, - сказал он, глядя на джигита.
Джигит потупился. - Ведь это дед велел тебе из Ургенча телевизор "Темп"
привезти?
- Федор Трофимович, - сказал джигит.
- То есть настолько деятельный старик, что просто диву даешься. Ему эта
гравитация - раз плюнуть.
Джигит согласно кивнул головой.
Одна из старушек посмотрела на часы и уверенно двинулась через поле к
самолету. Пилот глянул на нее, на двух других старушек, последовавших за
ней, вздохнул и сказал:
- Пора лететь, пожалуй. В кабине становилось жарко. Хорошо бы и в самом
деле добиться невесомости, а не болтаться в железной банке, как сардинка
без масла. Вспомнились чьи-то беспомощно-хвастливые слова: "Всех на
корабле укачало, только я и капитан держались..." Старушки продолжали
мирно беседовать. В каком году они впервые увидели самолет? Нет, хотя бы
автомобиль?
- Так вы не слышали о его деде? - опросил меня, проходя мимо, пилот. -
О Федоре Трофимовиче? Куда там Эйнштейн! Его все в дельте знают.
Приближение дельты Аму угадывалось по высохшим впадинам, светлым
полосам пересохших проток и желтым щетинкам тростника.
- Арал мелкий стал, - сказала кореянка, - сохнет дельта.
- Джимбаев много воды берет! - крикнул узбек в кепочке.
Джигит нашел в себе силы оторвать на секунду голову от телевизора - не
мог, видно, больше сдерживаться - и крикнул с неожиданной яростью:
- Мракобес Федор Трофимович! Отсталый человек! Перевоспитывать надо!
- Хоп, - сказал проходивший обратно пилот. - Отсталый человек. А как
насчет Эйнштейна, все-таки? - и засмеялся.
Джигит ничего не ответил.
- Вот девушка сидит, - продолжал пилот. Это относилось ко мне. - Может
быть, она из газеты, из самого Ташкента. Напишет про твоего деда - что
тогда скажешь?
Джигит приоткрыл один глаз, сверкнул им на меня неприязненно. Самолет
качнуло, и глаз сам собой закрылся.
- Я не из газеты, - сказала я, но за шумом мотора меня никто не
услышал. Мне казалось, что мир кружится специально, чтобы сломать мой
вестибулярный аппарат. Почему эти бабушки летят как ни в чем не бывало?
Где-то под крылом самолета - та-ра-ра-ра! - зеленое море тайги зеленое
море дельты, тростник в два человеческих роста, кабаны, может быть,
последний тигр - дотяну ли я до Туйбака, капитан и я? - остальные в
лежку...
И когда стало совсем плохо, самолет накренился, показал в ок-но
синее-пресинее Аральское море, косу, на которой стоит оторванный рт
остального мира населенный пункт Туйбак, черные штришки лодок у берега,
длинные корпуса консервного комбината... Кажется, я спасена. Я не смотрела
на джигита - не имела морального права над ним иронизировать.
Песок посадочной площадки в Туйбаке был глубок и подвижен. Чтобы не
завязли самолеты, его прикрыли железными решетками. Самолет прокатился по
ним, как по стиральной доске, встал, и в от-крывшуюся дверь ударило
устоявшейся жарой, запахом моря, рыбьей чешуи, дегтя, бензина и соленого
ветра - ветер, видно, куда-то улетел, но запах его остался.
Я выпрыгнула из самолета первой, помогла выбраться Соне и остановилась
в нерешительности.
Потом вышли старушки - к ним, увязая в песке, бежали многочисленные
родственники, за старушками последовал узбек в кепочке. Пилот помогал
джигиту подтащить телевизор к двери.
И тут появился дед Федор Трофимович.
- Вот он, - сказал мне второй пилот, - собственной персоной.
В голосе его слышалось уважение и даже некоторая робость.
Я посмотрела на поле, но на поле не было ни единого деда.
- Выше, - сказал пилот.
Дед летел над полем, удобно устроившись на стареньком коврике. На деде
была новая фуражка с красным околышем, и седая борода его внушительно
парусила под ветром. Полет был неспешен, будничен. Никто на аэродроме не
прыгал от восторга и не падал в обморок, как будто в Туйбаке деды только и
летают на коврах-самолетах.
- Ну, что я говорил, корреспондентка? - радовался пилот. - Куда там
Эйнштейн!..
- Да яе из газеты я, - Неважно. Писать будете?
Я не могла оторвать глаз от деда. Одну ногу он подложил под себя,
другая, в блестящем хромовом сапоге, мерно покачивалась в воздухе.
- Привез телевизор? - гаркнул дед с неба, и джигит, наполовину вылезший
из самолета, похлопал осторожно ящик по крышке и сказал:
- Здравствуйте, Федор Трофимович. Зачем вы себя беспокоите? Я бы сам до
дому донес.
- Какой марки?
Коврик мягко опустился на железную решетку, и дед довольно ловко
вскочил и подбежал к нам.
- "Темп-шесть", Федор Трофимович, как вы и велели. Ну зачем же вы?..
- А мне на людей - ноль внимания, - сказал дед. - Еще разобьешь его по
дороге. Лучше я его сам до дому доставлю. Ставьте сюда.
И царственным жестом дед указал на коврик.
Джигит вздохнул, пилот улыбнулся, и они поставили телевизор, куда
указал старик. Коврик приподнялся на метр от земли и поплыл к стайке
деревьев - за ними, видно, был поселок.
Все произошло так быстро, что я опомнилась, только когда удивительная
процессия - коврик с телевизором, дед в двух шагах за ним и джигит еще в
двух шагах позади - исчезла за клубом пыли, поднятой въехавшим на поле
"газиком".
- Ну вот, - сказал пилот, насладившись идиотским выражением моего лица.
- Считайте, местная гордость.
- Как же это он так?
- А бог его знает! Писали, говорят, в Академию наук.
- Ну и что?
- Не ответили.
- Чепуха какая-то.
- Вот так все и говорят. Ну ладно, приятно было познакомиться. Мне
обратно вылетать.
- Спасибо. А как пройти к комбинату?
- Да за деревьями сразу улица.
Я шла по песку узкого переулка между белыми стенами мазанок,
соединенных тростниковыми плетнями, и никак не могла изгнать из головы
видение деда, летящего к самолету, и бороды его, извивающейся по ветру.
Нет, тут -что-то не то... Летает по поселку человек на странном сооружении
- на чем-то вроде ковра-самолета; и окружающие никак на это не реагируют.
Может быть, он - гениальный изобретатель-одиночка, самородок, в тиши своей
избушки творящий историю науки? И я решила найти его и разгадать тайну.
На комбинате история с насосом закончилась неожиданно легко и быстро.
Оказывается, им в самом деле звонил Худайбергенов; и они в самом деле
могли отдать нам насос. Больше того, завтра уходил катер вверх по Аму, и
зам-директора при мне распорядился, чтобы насос погрузили и доставили
почти к нашему кишлаку..,, А когда официальная часть беседы закончилась,
я, не в силах больше сдерживаться, окинула подозрительным взглядом белый,
похожий на приемный покой в больнице кабинет, полный образцов консервов и,
уставившись в пуговицу на белом халате замдиректора, спросила его можне,
естественней:
- Вы не слышали о таком Федоре Трофимовиче?
- А-а, - сказал зам, - я сам писал одному своему приятелю-журналисту в
Ташкент.. ' - Ну и что?
- Ответил, что сейчас не та конъюнктура, чтобы писать. об Атлантиде и
космических пришельцах.
- Но при чем тут пришельцы?
- И о "снежном человеке" теперь не пишут.
- Вы же его сами видели. Собственными глазами!
- "Снежного человека"?
-Федора Трофимовича.
- Как вас. Он даже мне как-то предлагал прокатиться.
- Ну и что?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг