Федор СОЛОГУБ
ЧЕРВЯК
ONLINE БИБЛИОТЕКА
http://www.bestlibrary.ru
Глава 1
Ванда, смуглая и рослая девочка лет двенадцати, вернулась из гимназии
румяная с мороза и веселая. Шумно бегала она по комнатам, задевая и толкая
подруг. Они опасливо унимали ее, но и сами заражались ее веселостью и
бегали за нею. Они, однако, робко останавливались, когда мимо них
проходила Анна Григорьевна Рубоносова, учительница, у которой девочки жили
на квартире. Анна Григорьевна сердито ворчала, хлопотливо перебегая из
кухни в столовую и обратно. Она была недовольна и тем, что обед еще не
готов, а Владимир Иванович, муж Анны Григорьевны, должен сейчас вернуться
из должности, и тем, что Ванда шалила.
- Нет, - досадливо говорила Анна Григорьевна, - последний год держу
вас.
И в гимназии-то вы мне надоели до смерти, да и тут с вами возись.
Нет, будет с меня, намаялась.
Зеленоватое лицо Анны Григорьевны принимало злое выражение, желтые
клыки ее выставлялись из-под верхней губы, и она мимоходом больно щипала
Ванду за руку. Ванда ненадолго стихала - девочки боялись Анны Григорьевны,
- но скоро снова комнаты дома Рубоносовых оглашались смехом и гулкой
беготней.
У Рубоносовых был собственный дом, деревянный, одноэтажный, который
они недавно построили и которым очень гордились. Владимир Иваныч служил в
губернском правлении, Анна Григорьевна - в женской гимназии. Детей у них
не было, и потому, может быть, Анна Григорьевна часто имела злой и
раздраженный вид. Она любила щипаться. Ей было кого щипать: Рубоносовы
держали на квартире каждый год несколько гимназисток, из приезжих, и у них
жила сестра Анны Григорьевны, Женя, девочка лет тринадцати, маленькая и
худенькая, с костлявыми плечами и большими холодными губами
бледно-малинового цвета, похожая на старшую сестру, как молодая лягушка
бывает похожа на старую. Нынче, кроме Жени, у Рубоносовых жили еще четыре
девочки: Ванда Тамулевич, дочь лесничего в одном из далеких уездов
Лубянской губернии, веселая девочка с большими глазами, втайне тосковавшая
по родине и всегда к концу зимы (она жила у Рубоносовых третий год)
заметно хиревшая от этого, Катя Рамнева, самая старшая и смышленая из
девочек, смешливая, черноглазая Саша Епифанова и ленивая русоволосая
красавица Дуня Хвастуновская, обе лет по тринадцати.
У Ванды была причина веселиться: она сегодня получила "пятерку" по
самому трудному для нее предмету. Ванде всегда трудно и скучно было
приготовлять те уроки, которые надо было брать памятью. Случалось часто,
что во время заучивания неинтересных вещей мысли ее разбегались и мечта
уносила ее в таинственно-тихие, оснеженные леса, где, бывало, несли ее с
отцом легкие санки, где наклонялись над нею толстые от снега ветви
сумрачно-молчаливых елей, где бодрый морозный воздух вливался в грудь
такими веселыми, такими острыми струями. Ванда мечтала, часы летели, урок
оставался невыученным, - и утром наскоро прочитывала его Ванда и отвечала,
если спрашивали, кой-как, на "тройку".
Но вчера был удачный вечер: Ванда ни разу не вспомнила далеких лесов
своей родины. Сегодня она ответила урок батюшке слово в слово по книге:
отец законоучитель придерживался старого способа, как его самого обучали
лет сорок назад. Батюшка ее похвалил, назвал "молодец-девка" и поставил ей
пять.
Вот почему теперь Ванда буйно носилась по комнатам, дразнила угрюмого
пса Нерона, который, впрочем, со снисходительной важностью относился к ее
шаловливым выходкам, хохотала и тормошила подруг. От быстрых движений у
нее захватило дыхание, но радость поднимала ее и заставляла бесноваться. С
разбегу Ванда налетела на суетливую служанку Маланью и выбила у нее из рук
тарелку, но ловко подхватила ее на лету.
- О, чтоб тебя, оглашенная! - сердито окрикнула ее Маланья.
- Ванда, перестанешь ли шалить! - прикрикнула на нее и Анна
Ригорьевна.
- Разобьешь еще что-нибудь.
- Не разобью, - весело крикнула Ванда, - я ловкая.
Она завертелась на каблуках, махнула руками, зацепила любимую чашку
Владимира Ивановича, которая стояла на краю обеденного стола, - и замерла
от ужаса: послышался звон разбитого фарфора, беспощадно-ясный и веселый,
по полу покатились разноцветные осколки разбитой чашки. Ванда стояла над
черепками, прижимая руки к груди; ее черные бойкие глаза от испуга приняли
безумное выражение, и смуглые полные щеки внезапно побледнели. Девочки
притихли и столпились вокруг Ванды, пугливо разглядывая осколки.
- Вот и дошалилась! - наставительно сказала Женя.
- Задаст тебе Владимир Иваныч, - заметила Катя.
Саше Епифановой вдруг сделалось смешно; она фыркнула и закрыла рот
рукою, как делала всегда, чтоб не очень рассмеяться. Анна Григорьевна,
заслышавши звон, прибежала из кухни, восклицая:
- Что здесь такое?
Девочки молчали. Ванда затрепетала. Анна Григорьевна увидела черепки.
- Этого только не хватало! - воскликнула она, и злые глаза ее тускло
засверкали. - Кто это сделал? Говорите сейчас! Это твои штуки, Ванда?
Ванда молчала. Женя ответила за нее:
- Это она здесь прыгала и вертелась у самого стола, махнула руками,
задела за чашку, чашка и разбилась. А мы ее все унимали, чтоб она не
шалила.
- А, вот что! Благодарю покорно! - зашипела Анна Григорьевна, зеленея
и грозя Ванде желтыми клыками. Ванда порывисто бросилась к Анне
Григорьевне, обхватила ее дрожащими руками за плечи и упрашивала:
- Анна Григорьевна, голубушка, не говорите Владимиру Иванычу!
- Да, Владимир Иваныч не увидит! - злобно ответила Анна Григорьевна.
- Скажите, что вы сами разбили.
- Любимую чашку Владимира Иваныча я стану бить! Что, ты с ума сошла,
Ванда? Нет, милая, я не стану тебя выгораживать, разделывайся сама. Сама и
черепки Владимиру Иванычу покажешь.
Ванда заплакала. Девочки принялись собирать черепки.
- Да, да, покажешь сама, он тебя поблагодарит, голубушка, -
язвительно говорила Анна Григорьевна.
- Не говорите, ради бога, Анна Григорьевна, - опять принялась
упрашивать Ванда, - накажите сами, а Владимиру Иванычу скажите, что это
кошка разбила.
Саша, которая усердно собирала мелкие осколки, складывая их себе в
горсть, опять фыркнула от смеха.
- Кот в сапогах! - крикнула она сдавленным от смеха голосом.
Катя шепотом унимала ее:
- Ну, чего смеешься? Ты бы разбила, так как взвыла бы, небось.
Анна Григорьевна отымала от Ванды свои руки и повторяла:
- И не проси лучше, непременно скажу. Что это в самом деле,
постоянные шалости! Нет, матушка, надо тебя хорошенечко пробрать! Ну, что,
собрали? - спросила она девочек. - Давайте сюда.
Анна Григорьевна положила осколки на тарелку и отнесла их в гостиную,
на стол, на самое видное место; Владимир Иваныч, как прядет, так сейчас же
заметит. Довольная своей изобретательностью, Анна Григорьевна опять
забегала взад и вперед от стола к печке и тихонько, злобно шипела на Ванду.
Ванда уныло и безнадежно ходила за Анной Григорьевной и упрашивала
убрать черепки.
- Пусть хоть после обеда Владимир Иваныч увидит! - говорила она,
горько плача.
- Нет, милая, пусть он сразу увидит, - злобно отвечала Анна
Григорьевна.
В Ванде порывами подымалась злоба на жестокость Анны Григорьевны, и
она отчаянно всплескивала руками и тихонько вскрикивала:
- Да простите же! Да прибейте лучше!
Остальные девочки сидели смирно и разговаривали шепотом.
Глава 2
Владимир Иваныч возвращался домой и сладко мечтал, как он пропустит
водочки, заморит червячка, а потом плотно пообедает. Был ясный день.
Солнце клонилось к закату. Изредка набегал ветер, частый гость в Лубянске,
и отрывал от снежных сугробов толпы пушистых снежинок. Улицы были пустынны.
Низенькие деревянные домишки торчали кое-где из-под снега,
розовеющего на солнце, да бесконечно тянулись длинные, полурасшатанные
заборы, из-за которых выглядывали жесткие, серебристо-заиндевелые стволы
деревьев.
Рубоносов пробирался по узким мосткам, молодцевато ступая кривыми
ногами и весело посматривая маленькими глазками, мерцавшими оловянным
блеском на красном, веснушчатом лице. Вдруг он завидел своего врага, Анну
Фоминичну Пикилеву, учительницу гимназии, сорокалетнюю девицу с очень злым
языком. Владимиру Иванычу стало досадно: неужели он должен уступить ей
дорогу, рискуя свалиться в снег? А она шла себе прямо, скромно опустивши
змеиные глазки и сжимая ненавистные губы каким-то особым способом,
раздражавшим всегда Владимира Иваныча. Он сжал в правой руке толстую палку
из кружков березовой коры, плотно насаженных на железный прут, и
решительно пошел на врага. И вот они сошлись грудь с грудью и менялись
пламенными взорами. Владимир Иваныч первый нарушил молчание.
- Холера! - торжественно воскликнул он.
Только теперь он заметил, что за спиною Анны Фоминичны копошилась
девчонка Машка, ее служанка, которая несла барышнины книжки. Владимиру
Иванычу стало жаль, что нельзя покрупнее изругаться, - есть свидетельница.
Анна Фоминична прошептала шипящим голоском:
- Совершенно невежественный кавалер!
Владимир Иваныч растопырил ноги и, подпираясь палкой, говорил
посмеиваясь и показывая гнилые зубы:
- Ну, проходи, чего стала!
- Неужели вы не можете посторониться? - смиренно спросила Анна
Фоминична.
- Что ж, мне для вас в снег лезть прикажете? Нет, брат, шалишь, мне
свое здоровье дорого. Проходите, проходите, не засаривайте дороги.
И он легонечко протолкнул мимо себя Анну Фоминичну, но как-то так
неосторожно, что она упала на снег и закричала визгливым голосом, вдруг
потерявшим всю свою слащавую смиренность:
- Ах, ах, уронил! ах, ах, злодей!
Девчонка прыгнула за ней, - Владимир Иваныч поощрял ее легким ударом
под коленки, - и барахталась в снегу, помогая барышне подняться и вопя
благим матом.
Расчистив путь, Владимир Иваныч отправился дальше. Лицо его пылало
гордой радостью победы. Машка кричала ему вдогонку:
Ах ты, мазурик, паршивый, окаянный! Вот мы тебя к мировому.
Дойдя до перекрестка, Владимир Иваныч обернулся, погрозил палкой и
крикнул:
- Поругайтесь, ясен колпак, так я вам и еще прибавлю.
В ответ на это Машка высунула язык, показала сразу четыре кукиша и
звонко закричала:
- Сунься, сунься, очень мы тебя боимся!
Владимир Иваныч подумал, решил, что не стоит связываться, плюнул,
энергично выругался и отправился домой, радостно чувствуя, что аппетит его
взыграл и удвоился!
Глава 3
Напряженно ожидавшие девочки вздрогнули. Раздался резкий,
повелительный звонок: это возвратился Владимир Иваныч. Анна Григорьевна
бросила злорадный взгляд на Ванду и кинулась отворять дверь. Женя
повторила за сестрой и злорадный взгляд, и суетливый порыв в прихожую.
Ванда, замирая от страха, бежала за Анной Григорьевной и тихонько
упрашивала ее не говорить. Анна Григорьевна сердито оттолкнула ее.
Владимир Иваныч, освобождаясь от шубы при помощи жены и услужливой
Жени, громогласно восклицал:
- Я ей, курицыной дочке! Будет помнить до новых веников, ясен колпак!
Ужас охватил Ванду; ей представилось, что Владимир Иваныч узнал
каким-то чудом о разбитой чашке. Но скоро из его отрывочных восклицаний
Ванда поняла, что речь идет о другом. Смутная надежда шевельнулась в ней:
может быть, удастся оттянуть до после обеда, когда Рубоносов будет, от
нескольких рюмок водки, в добродушном, сонном настроении. Поспешно
вернулась она в гостиную и стала перед столом, стараясь заслонить обломки
чашки. Катя помогла ей, подвинув на столе лампу так, чтобы она сбоку
закрывала тарелку.
Владимир Иваныч вошел в гостиную, потрясая кулаком и повторяя на
расспросы Анны Григорьевны:
- Погоди, все расскажу по порядку, дай промочить горло.
Он остановился перед зеркалом и самодовольно оглядел себя, - он
казался себе самому первым красавцем в городе. Потом он снял сюртук,
бросил его Ванде и крикнул:
- Ванда, тащи в нашу спальню!
Ванда трепетно подхватила сюртук и уныло потащила его в спальню
супругов, бережно держа его за петлю воротника и высоко подымая, словно бы
он был стеклянный. Для большей осторожности она даже приподнялась на носки.
Смешливая Саша закрыла рот рукой и выбежала из комнаты. Щеки Ванды
покрылись яркой краской стыда и досады.
Рубоносов, оставшись в жилете, опять посмотрелся в зеркало и стал
расчесывать свои гладкие, светлые волосы с пробором посредине.
Отвернувшись от зеркала, он увидел на столе, на тарелке, черепки. Мигом
признал он в них остатки той вместительной чашки, из которой привык пить
чай, - и почувствовал себя жестоко оскорбленным.
- Кто разбил мою чашку? - закричал он свирепым голосом. - Ведь это же
безобразие, - мою любимую чашку!
Он гневно зашагал по комнате.
- Известно, кому же больше, как не Ванде, - заговорила злым, шипящим
голосом Анна Григорьевна.
Женя, торопясь услужить, взволнованно повторила свой рассказ о том,
как Ванда разбила чашку. Потом она растопырила руки и закружилась,
представляя Ванду. Ее слегка поникшее зеленоватое лицо с тупым носом
выражало озабоченность усердия, злые губы не улыбнулись и спина
отвратительно горбатилась.
- Вечные шалости! - шипела Анна Григорьевна. - Никакой нет управы с
этой девчонкой. Уйми хоть ты ее, Владимир Иваныч, - ведь иначе что же это
у нас будет: всю посуду перебьют. Ведь они нам не золотые горы возят, -
одни хлопоты да беспокойство с ними.
- Она и тарелки чуть не побила, - опять вмешалась Женя, - Маланья
несла из кухни тарелки, а она на нее как налетит! Маланья едва только
подхватила, а то так бы все тарелки вдребезги.
Рубоносов постепенно свирепел, багровел и гневно рычал. Ванда стояла
за дверьми гостиной, плакала и тихонько молилась, торопливо крестясь.
Сквозь щель двери видела она багровое лицо Владимира Иваныча, и оно
было ей отвратительно и страшно. Рубоносов крикнул:
- Ванда, поди-ка сюда!
Ванда трепетно вошла в гостиную.
- Ты что это, курицына дочка, наделала? - закричал на нее Владимир
Иваныч.
Ванда увидела в его руке ременную плеть, которая служила Рубоносову
для усмирения Нерона.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг