Для наблюдательного взгляда Елисаветы эти обнаженные, веселые
девушки-учительницы легко различались на два типа. Одни были восторженные,
другие лицемерные.
Восторженные воспитательницы Триродовсхой колонии с вакхическим
упоением отдавались жизни, брошенной в объятия непорочной природы, ревностно
исполняли весь обряд, установленный в колонии, радостно совлекали с себя
стыд и страх, поднимали труды, подвергались лишениям, и смеялись, и
пламенели, и страстною томились жаждою подвига и любви, жаждою, которую не
утолят воды этой бедной земли. И были в их числе опечаленная Надежда и
горящая восторгом Мария.
Другие лицемерные были девушки, которые продали свое время и
поступились своими привычками, склонностями и приличностями за деньги. Они
притворялись, что любят детей, простую жизнь и телесную красоту.
Притворяться им было не трудно, потому что другие были им верными образцами.
Сегодня сестер провели и в здание колонии. Показали все, что успели
показать в один час: вещи, сделанные детьми, - книги и картины, - предметы,
принадлежащие тому или другому из детей. Показали сад с фруктовыми
деревьями, с грядами и с клумбами, с пчелиным гудением, с медвяным запахом
цветов и с нежною мягкостью густых трав.
Но уже торопились сестры, и скоро ушли.
Они хотели идти домой, но как-то запутались в дорожках, в вышли к дому
Триродова. Увидела Елисавета над белою стеною высокие башни, вспомнила
некрасивое и немолодое лицо Триродова, и сладкая влюбленность, как острое
опьянение, жутко охватила ее.
Незаметно подошли совсем близко к усадьбе Триродова. Идти бы им домой.
Нет, остановились под белою стеною, у тяжелых запертых ворот. Калитка была
приоткрыта. Кто-то тихий и белый смотрел в ее отверстие на сестер зовущим
взглядом. Сестры нерешительно переглянулись.
- Войдем, Веточка? - тихо спросила Елена.
- Войдем, - сказала Елисавета.
Сестры вошли, - и попали прямо в сад. У входа они встретили старую
Еликониду. Она сидела на скамье близ калитки, и говорила что-то неторопливо
и невнятно. Не видно было, кто ее слушал. Может быть, сама с собою говорила
старая.
Старая Еликонида прежде нянчила Киршу. Теперь она исполняла обязанности
экономки. Она всегда была угрюма, и в разговорах с людьми не любила тратить
лишних слов. Сестры попытались было поговорить с нею, спросить ее кое о чем,
- о порядках в доме, о привычках Триродова, - любопытные девушки! Больше
спрашивала Елена. Елисавета даже унимала ее. Да все равно, ничего не удалось
узнать. Старуха смотрела мимо сестер, и бормотала в ответ на все вопросы:
- Я знаю, что знаю. Я видела, что видела.
Подошли тихие дети. Под тенью старых деревьев стояли они неподвижно,
как неживые, и смотрели на сестер безвыразительным, прямым взором. Жутко
стало сестрам и они поспешили уйти. Вслед им слышалось угрюмое бормотание
Еликониды:
- Я видела, что видела.
И тихим-тихим смехом засмеялись тихие дети, словно зашелестела,
осыпаясь, листва по осени.
Молча шли сестры домой. Теперь они вспомнили дорогу и уже не сбивались.
Вечерело. Сестры торопились. Влажная и теплая липла к их ногам земля, точно
мешала идти скоро.
Уже сестры были недалеко от своего дома, как вдруг в лесу встретили
Острова. Казалось, что он ходит и что-то высматривает. Завидевши сестер, он
метнулся в сторону, постоял за деревьями, и вдруг быстро и неожиданно
подошел к сестрам, так неожиданно, что Елена вздрогнула, а Елисавета гневно
нахмурила брови. Остров поклонился с насмешливою вежливостью, и заговорил:
-- Могу я вас спросить кое о чем, прелестные девицы?
Елисавета спокойно поглядела на него, и неторопливо сказала:
- Спросите.
Елена пугливо молчала.
- Гуляете? - опять спросил Остров. И опять ответила Елисавета коротким:
- Да.
И опять промолчала Елена. Остров сказал полувопросительно:
- Близко здесь дом господина Триродова, если не ошибаюсь.
- Да близко. Вот по той дороге, откуда мы пришли, - сказала Елена.
Ей захотелось победить свой страх. Остров прищурился, подмигнул ей
нахально, и сказал:
- Благодарим покорно. А вы сами кто же будете?
- Может быть, вам не очень необходимо знать это? - полувопросом
ответила Елисавета.
Остров захохотал, и сказал с неприятною развязностью:
-- Не то, что необходимо, а очень любопытно.
Сестры шли торопливо, но он не отставал. Неприятен был он сестрам, Было
что-то пугающее в его навязчивости.
- Так вот, милые девицы, - продолжал Остров, - вы, по-видимому,
здешние, так уж дозвольте вас поспрошать, что вы знаете о господине
Триродове, которым я весьма интересуюсь.
Елена засмеялась, может быть несколько притворно, чтобы скрыть смущение
и боязнь.
-- Мы, может быть, и не здешние, - сказала она.
Остров засвистал.
-- Едва ли, - крикнул он, - не из Москвы же вы сюда припожаловали
босыми ножками.
Елисавета холодно сказала:
- Мы не можем сообщить вам ничего интересного. Вы бы к нему самому
обратились. Это было бы правильнее.
Остров опять захохотал саркастически, и воскликнул:
- Правильно, что и говорить, прелестная босоножка. Ну, а если он сам
очень занят, а? Как тогда прикажете поступить для получения интересующих
меня сведений?
Сестры молчали, и шли все быстрее. Остров спрашивал:
- А вы не из его колонии? Если не ошибаюсь, вы - тамошние учительницы.
Насколько можно судить по вашим легким платьицам и по презрению к обуви,
думаю, что я не ошибаюсь. Ась? Скажите, занятно там жить?
- Нет, - сказала Елисавета, - мы не учительницы, и мы не живем в этой
колонии.
- Жаль-с! - с видом недоверчивости сказал Остров. - А я бы мог
порассказать кое-что о господине Триродове.
Остров внимательно посмотрел на сестер. Они молчали. Он продолжал:
- Я-таки пособрал кое-какие сведения, и здесь, и в иных прочих местах.
Любопытные вещи рассказывают, очень-с любопытные. И откуда у него деньги?
Вообще, очень много подозрительного.
- Кому подозрительно? - спросила Елена. - И нам-то что за дело?
- Что за дело вам-то, малые красотки? - переспросил Остров. - Я имею
основательное подозрение, что вы знакомы с господином Триродовым, а потому и
надеюсь, что вы мне о нем порасскажете.
- Лучше не надейтесь, - сказала Елисавета.
- Разве? - развязным тоном возразил Остров. - А я его знаю давненько. В
былые годы живали вместе, пивали, кучивали. И вдруг потерял я его из виду, а
теперь вдруг опять нашел. Вот и любопытствую. Друзьями были!
- Послушайте, - сказала Елисавета, - нам не хочется с вами
разговаривать. Вы бы шли, куда вам надо. Мы не знаем ничего любопытного для
вас, и не скажем.
Остров, нахально ухмыляясь, сказал:
- Вот как! Ну, это вы, прелестная девица, напрасно и неосторожно так
выражаетесь. А ежели я вдруг свистну, а?
- Зачем? - с удивлением спросила Елисавета.
- Зачем-с? А, может быть, дожидаются и на свист выдут.
-- Так что же? - спросила Елисавета.
Остров помолчал, и сказал потом, стараясь придать своему голосу
пугающую внушительность:
- Попросят честью рассказать побольше подробностей о том, что господин
Триродов делает за своими оградами.
- Глупости! - с досадою сказала Елисавета.
- А впрочем, я только шучу, - сказал Остров, меняя тон.
Он прислушивался. Кто-то шел навстречу. Сестры узнали Петра, и быстро
пошли к нему. По их торопливости и смущению Петр понял, что этот идущий за
сестрами человек неприятен им. Он всмотрелся, вспомнил, где его видел,
нахмурился, и спросил у сестер:
- Кто это?
- Человек очень любопытный, - сказала Елисавета с улыбкою, - почему-то
вздумал, что мы расскажем ему много интересного о Триродове.
Остров приподнял шляпу, и сказал:
- Имел честь видеть вас на поплавке.
- Ну, так что же? - резко спросил Петр.
- Так-с, имею честь напомнить, - с преувеличенною вежливостью сказал
Остров.
- А здесь вы зачем? - спрашивал Петр.
-- Имел удовольствие встретить этих прелестных девиц, - начал объяснять
Остров.
Петр резко перебил его:
- А теперь оставьте этих девиц, моих сестер, и идите прочь отсюда.
- Почему же я не мог обратиться к этим благородным девицам с вежливым
вопросом и с интересным рассказом? - спросил Остров.
Петр, ничего не отвечая ему, обратился к сестрам:
- А вы, девочки, - охота вам вступать в беседу со всяким бродягою.
На лице Острова изобразилось горькое выражение. Может быть, это была
только игра, но очень искусная, - Петр смутился. Остров спросил:
- Бродяга? А что значит бродяга?
- Что значит бродяга? - повторил Петр в замешательстве. - Странный
вопрос?
- Ну, да, вы изволили употребить это слово, а я интересуюсь, в каком
смысле вы его теперь употребляете, применяя ко мне.
Петр, чувствуя досаду на то, что вопрос его смущает, резко сказал:
- Бродяга - это вот тот, кто шатается без крова и без денег и пристает
к порядочным людям вместо того, чтобы заняться делом.
- Благодарю за разъяснение, - сказал с поклоном Остров, - денег у меня,
точно, немного, и скитаться мне приходится, такая уж моя профессия.
- Какая ваша профессия? - спросил Петр.
. Остров с достоинством поклонился и сказал:
-- Актер!
- Сомневаюсь, - резко ответил Петр. - Вы больше на сыщика пoxoжи.
-- Ошибаетесь, - смущенно сказал Остров.
Петр отвернулся от него.
-- Пойдемте скорее домой, - сказал он сестрам.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Опять вечерело. Остров приближался к воротам усадьбы Триродова. Его
лицо выдавало сильное волнение. Теперь еще яснее, чем днем, видно было, что
он помят жизнью, к что он с жалкою робостью надеется на что-то, идя к
Триродову. Прежде, чем Остров решился позвонить у ворот, он прошел вдоль
всей длинной каменной стены, отделявшей усадьбу Триродова, и внимательно
осмотрел ее, но увидел все же мало. Только высокая каменная стена, от берега
до берега, была перед его глазами.
Было уже совсем темно, когда Остров остановился наконец у главных
ворот. Полустертые цифры и старые геральдические эмблемы только мгновенно и
неглубоко задели его внимание. Уже он взялся за медную ручку от звонка,
осторожно, словно по привычке, передумывать в последнюю минуту, и вдруг
вздрогнул. Звонкий детский голос за его спиною сказал тихо, но очень внятно:
- Не здесь.
Остров оглянулся по сторонам, робко и сторожко, слегка сгибаясь и
втягивая голову в плечи. Поодаль тихо стоял и внимательно смотрел на него
мальчик в белой одежде, синеглазый и бледный.
- Здесь не услышат. Ушли, - говорил он.
-- Куда же идти? - грубым голосом спросил Остров.
Мальчик показал рукою влево, - плавный, неторопливый жест.
- Там, у калитки позвоните.
Он убежал быстро и тихо, точно его и не было. Остров пошел в ту
сторону, куда показывал мальчик. Он увидел калитку, высокую, узкую. Рядом, в
деревянном темном ободке белела кнопка электрического звонка, Остров
позвонил, и прислушался. Где-то продребезжал торопливо и отчетливо резкий
звон колокольчика. Остров ждал. Дверь не отворялась. Остров позвонил еще
раз. Тихо было за дверью.
- Долго ли ждать? - проворчал Остров, и крикнул: - Эй вы, там!
Какой-то неясный звук дрогнул во влажном воздухе, словно хихикнул
кто-то. Остров хватился за медную тягу калитки. Калитка легко и беззвучно
открылась наружу. Остров вошел, так же осторожно осмотрелся, и нарочно
оставил калитку открытою.
Он очутился на маленьком дворике, обнесенном с боков невысокими
стенами. Позади него с металлическим звяканием захлопнулась калитка. Сам ли
он поспешно захлопнул ее? - не помнил. Он торопился дальше, но недолго
прошел, - какой-нибудь десяток шагов. Перед ним была стена вдвое выше
боковых, в ней - массивная дубовая дверь, и с боку двери, ярко белела
пуговка от электрического звонка. Остров опять позвонил. Пуговка от звонка
была на ощупь очень холодная, точно ледяная. Такая холодная, что острое
ощущение холода прошло по всему телу Острова.
Над дверью высоко было видно круглое окно, как чей-то внимательный
глаз, неподвижный, тусклый, но зоркий.
Долго ли Острову пришлось там стоять и ждать, он как-то не мог дать
себе отчета. Было странное ощущение, что он застыл и вышел из тесного
времени. Показалось, что целые сутки пронеслись над ним, как одна минута.
Лучи яркого света упали на его лицо, и погасли. Остров подумал, что это
кто-то бросил на его лицо слишком яркий свет из фонаря через окошко над
дверью. - Такой яркий, что глазам больно стало. Он досадливо отвернулся. Ему
не хотелось, чтобы его узнали раньше, чем он войдет. Потому и пришел
вечером, когда темно.
Но, очевидно, уже его узнали. Дверь распахнулась опять так же бесшумно.
Он вошел в узкий короткий коридор в толстой стене. За ним был второй двор.
На дворе никого не было. Дверь за Островым бесшумно затворилась.
- Сколько же тут дворов будет, в этой чертовой трущобе? - сердито
проворчал Остров.
Узкая плитяная дорожка тянулась перед ним. Она было освещена лампою,
горевшею вдали. Рефлектор этой лампы был направлен прямо на Острова, так что
он мог видеть только под своими ногами ярко освещенные, серые, гладкие
плиты. По обе стороны от дорожки было совсем темно, и не понять было, стена
ли там, деревья ли. Острову не оставалось ничего иного, как только идти
прямо вперед.
Но он все же потоптался, пошарил вокруг, и убедился, что по краям
дорожки росли колючие кусты, насаженные очень густо. Казалось, что за ними
была еще изгородь.
- Фокусы, - ворчал Остров.
Он медленно подвигался вперед, ощущая неясный и все возрастающий страх.
Решившись быть настороже, он опустил левую руку в карман своих пыльных в
лоснящихся на коленях брюк, нащупал там жесткое тело револьвера, и переложил
его в правый карман.
На пороге дома встретил его Триродов. Лицо Триродова ничего не
выражало, кроме ясно отпечатленного на нем усилия ничего не выразить. Он
сказал холодно и неприветливо:
- Не ждал вас видеть.
- Да, а вот я все-таки пришел, - сказал Остров. - Хотите не хотите, а
принимайте дорогого гостя.
В голосе его звучал насмешливый вызов. Глаза глядели с преувеличенною
наглостью. Триродов слегка сдвинул брови, глянул прямо в глаза Острова, и
они забегали по сторонам.
- Войдите, - сказал Триродов. - Отчего вы не написали мне раньше, что
хотите меня видеть?
- А откуда же мне было знать, что вы здесь? - грубо пробормотал Остров.
- Однако узнали, - с досадливою усмешкою сказал Триродов.
- Случайно узнал, - говорил Остров, - на пароходной пристани. Был
разговор. Впрочем, вам это не интересно знать. Он усмехнулся с намекающим
выражением. Триродов сказал:
- Войдите же. Идите за мною.
Они пошли вверх по лестнице, узкой, очень пологой, с широкими и
невысокими ступенями в частыми поворотами в разные стороны, под разными
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг