Да за что же это ты?
- Да она меня тормошит, - запинаясь, сказал Саша.
Он сердито глядел на Людмилу и багряно краснел. Людмила хохотала.
- Сплетница, - шепнул ей Саша.
- Как же можно, Сашенька, грубить! - выговаривала Коковкина. - Нельзя
грубить!
Саша поглядел на Людмилу усмехаючись и тихо промолвил:
- Ну, больше не буду.
x x x
Теперь уже каждый раз, как Саша приходил, Людмила запиралась с ним и
принималась его раздевать да наряжать в разные наряды. Смехом и шутками
наряжался сладкий их стыд. Иногда Людмила затягивала Сашу в корсет и одевала
в свое платье. При декольтированном корсаже голые Сашины руки, полные и
нежно-округленные, и его круглые плечи казались очень красивыми. У него кожа
была желтоватого, но, что редко бывает, ровного, нежного цвета. Юбка,
башмаки, чулки Людмилины - все Саше оказались впору и все шло к нему. Надев
на себя весь дамский наряд, Саша послушно сидел и обмахивался веером. В этом
наряде он и в самом деле был похож на девочку и старался вести себя как
девочка. Одно только было неудобно - стриженые Сашины волосы. Надевать парик
или привязывать косу на Сашину голову Людмила не хотела - противно.
Людмила учила Сашу делать реверансы. Неловко и застенчиво приседал он
вначале. Но в нем была грация, хотя и смешанная с мальчишеской угловатостью.
Краснея и смеясь, он прилежно учился делать реверансы и кокетничал
напропалую.
Иногда Людмила брала его руки, обнаженные и стройные, и целовала их.
Саша не сопротивлялся и смеючись смотрел на Людмилу. Иногда он сам
подставлял руки к ее губам и говорил:
- Целуй!
Но лучше нравились ему и ей иные наряды, которые шила сама Людмила:
одежда рыбака с голыми ногами, хитон афинского голоногого мальчика.
Нарядит его Людмила и любуется. А сама побледнеет, печальная станет.
x x x
Саша сидел на Людмилиной постели, перебирал складки хитона и болтал
голыми ногами. Людмила стояла перед ним и смотрела на него с выражением
счастья и недоумения.
- Какая ты глупая! - сказал Саша.
- В моей глупости так много счастья! - лепетала бледная Людмила, плача
и целуя Сашины руки.
- Отчего же ты заплакала? - улыбаясь беспечно, спросил Саша.
- Мое сердце ужалено радостью. Грудь мою пронзили семь мечей счастья, -
как мне не плакать.
- Дурочка ты, право, дурочка! - смеючись сказал Саша.
- А ты - умный! - с внезапною досадою ответила Людмила, вытерла слезы и
вздохнула. - - Пойми, глупый, - заговорила она тихим убеждающим голосом, -
только в безумии счастье и мудрость.
- Ну, да! - недоверчиво сказал Саша.
- Надо забыть, забыться, и тогда все поймешь, - шептала Людмила. -
По-твоему, как, мудрые люди думают?
- А то как же?
- Они так знают. Им сразу дано: только взглянет, и уже все ему
открыто...
x x x
Осенний тихо длился вечер. Чуть слышный из-за окна доносился изредка
шелест, когда ветер на лету качал ветки у деревьев. Саша и Людмила были
одни. Людмила нарядила его голоногим рыбаком, - синяя одежда из тонкого
полотна, - уложила на низком ложе и села на пол у его голых ног, босая, в
одной рубашке. И одежду, и Сашино тело облила она духами, - густой,
травянистый и ломкий у них был запах, как неподвижный дух замкнутой в горах
странно-цветущей долины.
На Людмилиной шее блестели яркие крупные бусы, золотые узорные браслеты
звенели на руках. Ирисом пахло ее тело,- запах душный, плотский,
раздражающий, навевающий дремоту и лень, насыщенный испарением медленных
вод. Она томилась и вздыхала, и глядела на его смуглое лицо, на его
иссиня-черные ресницы и полуночные глаза. Она положила голову на его голые
колени, и ее светлые кудри ласкали его смуглую кожу. Она целовала Сашино
тело, и от аромата, странного и сильного, смешанного с запахом молодой кожи,
кружилась ее голова.
Саша лежал и улыбался тихою, неверною улыбкою. Неясное в нем
зарождалось желание и сладко томило его. И когда Людмила целовала его колени
и стопы, нежные поцелуи возбуждали томные, полусонные мечтания. Хотелось
что-то сделать ей, милое или больное, нежное или стыдное,- но что? Целовать
ее ноги? Или бить ее, долго, сильно, длинными гибкими ветвями? Чтобы она
смеялась от радости или кричала от боли? И то, и другое, может быть, желанно
ей, но мало. Что же ей надо? Вот они полуобнаженные оба, и с их
освобожденною плотью связано желание и хранительный стыд,- но в чем же это
таинство плоти? И как принести свою кровь и свое тело в сладостную жертву ее
желаниям, своему стыду?
А Людмила томилась и металась у его ног, бледная от невозможных
желаний, то пылая, то холодея. Она страстно шептала:
- Я ли не красавица! У меня ли глаза не жгучие! У меня ли не пышные
волосы! Ласкай же
меня! Приласкай же меня! Сорви с меня запястья, отстегни мое ожерелье!
Саше стало страшно, и невозможные желания мучительно томили его.
XXVII
Передонов проснулся под утро. Кто-то смотрел на него громадными,
мутными, четырехугольными глазами. Уж не Пыльников ли это? Передонов подошел
к окну и облил зловещий призрак.
На всем были чары и чудеса. Визжала дикая недотыкомка, злобно и коварно
смотрели на Передонова и люди, и скоты. Все было ему враждебно, он был один
против всех.
В гимназии на уроках Передонов злословил своих сослуживцев, директора,
родителей, учеников. Гимназисты слушали с недоумением. Иные, хамоватые по
природе, находились, что, подлаживаясь к Передонову, выражали ему свое
сочувствие. Другие же сурово молчали или, когда Передонов задевал их
родителей, горячо вступались. На таких Передонов смотрел угрюмо и отходил от
них, бормоча что-то.
На иных уроках Передонов потешал гимназистов нелепыми толкованиями.
Читал раз Пушкинские стихи:
Встает заря во мгле холодной,
На нивах шум работ умолк,
С своей волчихою голодной
Выходит на дорогу волк.
- Постойте, - сказал Передонов, - это надо хорошенько понять. Тут
аллегория скрывается
Волки попарно ходят: волк с волчихою голодной. Волк - сытый, а она -
голодная Жена всегда после мужа должна есть. Жена во всем должна подчиняться
мужу.
Пыльников был веселый, он улыбался и смотрел на Передонова
обманчиво-чистыми, черными, бездонными глазами. Сашино лицо мучило и
соблазняло Передонова. Чаровал его проклятый мальчишка своею коварною
улыбкою.
Да и мальчишка ли? Или, может быть, их два: брат и сестра. И не
разобрать, кто где. Или даже, может быть, он умеет переворачиваться из
мальчишки в девчонку. Недаром он всегда такой чистенький, - переворачиваясь,
в разных волшебных водицах всполаскивается, - иначе ведь нельзя, не
обернешься. И духами так всегда от него пахнет.
- Чем это вы надушились, Пыльников? - спросил Передонов, - пачкулями,
что ли?
Мальчики засмеялись. Саша обидчиво покраснел и промолчал.
Чистого желания нравиться, быть не противным Передонов не понимал.
Всякое такое проявление, хотя бы со стороны мальчика, он считал охотою на
себя. Кто принарядился, тот, значит, и замышляет прельстить Передонова.
Иначе зачем рядиться? Нарядность и чистота были для Передонова противны,
духи казались ему зловонны; всяким духам предпочитал он запах унавоженного
поля, полезный, по его мнению, для здоровья. Наряжаться, чиститься, мыться -
на все это нужно время и труд; а мысль о труде наводила на Передонова тоску
и страх. Хорошо бы ничего не делать, есть, пить, спать - да и только!
Товарищи дразнили Сашу, что он надушился "пачкулями" и что Людмилочка в
него влюблена. Он вспыхивал и горячо возражал: ничего, мол, не влюблена, все
это, мол, выдумки Передонова; он-де сватался к Людмилочке, а Людмилочка ему
нос натянула, вот он на нее и сердится и распускает про нее нехорошие слухи.
Товарищи ему верили,- Передонов, известно,- но дразнить не переставали;
дразнить так приятно.
Передонов упрямо говорил всем о развращенности Пыльникова.
- С Людмилкой спутался, - говорил он. - Так усердно целуются, что она
одного приготовишку родила, теперь другого носит.
Про любовь Людмилы к гимназисту заговорили в городе преувеличенно, с
глупыми, непристойными подробностями. Но мало кто верил: Передонов
пересолил. Однако любители подразнить, - их же в нашем городе достаточно
много, - спрашивали у Людмилы:
-- Что это вы в мальчишку втюрились? Для взрослых кавалеров это обидно.
Людмила смеялась и говорила:
- Глупости!
Горожане посматривали на Сашу с поганым любопытством. Вдова генерала
Полуянова, богатая дама из купчих, справлялась о его возрасте и нашла, что
он еще слишком мал, но что года через два можно будет его позвать и заняться
его развитием.
Саша уже начал и упрекать иногда Людмилу, что его за нее дразнят. Даже
иногда, случалось, и поколачивал, на что Людмила только звонко хохотала.
Однако, чтобы положить конец глупым сплетням и выгородить Людмилу из
неприятной истории, все Рутиловы и многочисленные их друзья, родственники и
свойственники усердно действовали против Передонова и доказывали, что все
эти рассказы - фантазия безумного человека. Дикие поступки Передонова
заставляли многих верить таким объяснениям.
В то же время полетели доносы на Передонова к попечителю учебного
округа. Из округа прислали запрос директору. Хрипач сослался на свои прежние
донесения и прибавил, что дальнейшее пребывание Передонова в гимназии
становится положительно опасным, так как его душевная болезнь заметно
прогрессирует.
Уже Передонов был весь во власти диких представлений. Призраки
заслонили от него мир. Глаза его, безумные, тупые, блуждали, не
останавливаясь на предметах, словно ему всегда хотелось заглянуть дальше их,
по ту сторону предметного мира, и он искал каких-то просветов.
Оставаясь один, он разговаривал сам с собою, выкрикивал кому-то
бессмысленные угрозы:
- Убью! зарежу! законопачу!
А Варвара слушала и ухмылялась.
"Побесись!" - думала она злорадно.
Ей казалось, что это - только злость: догадывается, что его обманули, и
злится. С ума не сойдет, сходить дураку не с чего. А если и сойдет, что же,
безумие веселит глупых!
- Знаете, Ардальон Борисыч, - сказал однажды Хрипач, - вы имеете очень
нездоровый вид.
- У меня голова болит, - угрюмо сказал Передонов.
- Знаете ли, почтеннейший, - осторожным голосом продолжал директор, - я
бы вам советовал не ходить пока в гимназию. Полечиться бы вам, позаботиться
о ваших нервах, которые у вас, невидимому, довольно-таки расстроены.
"Не ходить в гимназию! Конечно, - думал Передонов, - это самое лучшее.
Как раньше я не догадался! Сказаться больным, посидеть дома, посмотреть, что
из этого выйдет".
- Да, да, не буду ходить, я болен, - радостно говорил он Хрипачу.
Директор тем временем еще раз писал в округ и со дня на день ждал
назначения врачей для освидетельствования. Но чиновники не торопились. На то
они и чиновники.
Передонов не ходил в гимназию и тоже чего-то ждал. В последние дни он
все льнул к Володину. Страшно было выпустить его с глаз, - не навредил бы.
Уже с утра, как только проснется, Передонов с тоскою вспоминал Володина:
где-то он теперь? что-то он делает? Иногда Володин мерещился ему: облака
плыли по небу, как стадо баранов, и между ними бегал Володин с котелком на
голове, с блеющим смехом; в дыме, вылетающем из труб, иногда быстро
проносился он же, уродливо кривляясь и прыгая в воздухе.
Володин думал и всем с гордостью рассказывал, что Передонов его очень
полюбил, - просто жить без него не может.
- Варвара его надула, - говорил Володин,- а он видит, что один я ему
верный друг, он ко мне и вяжется.
Выйдет Передонов из дому, проведать Володина, а уж тот идет ему
навстречу, в котелке, с тросточкою, весело подпрыгивает, радостно заливается
блеющим смехом.
- Чего это ты в котелке? - спросил его однажды Передонов.
- Отчего же мне, Ардальон Борисыч, не носить котелка - весело и
рассудительно ответил Володин, - скромно и прилично. Фуражечку с кокардою
мне не полагается, а цилиндр носить - так это пусть аристократы упражняются,
нам это не подходит.
- Ты в котелке сваришься, - угрюмо сказал Передонов.
Володин захихикал.
Пошли к Передонову.
- Шагать-то сколько надо, - сердито сказал Передонов.
- Это полезно, Ардальон Борисыч, промоциониться, - убеждал Володин,-
поработаешь, погуляешь, покушаешь - здоров будешь.
- Ну, да, - возражал Передонов, - ты думаешь, через двести или через
триста лет люди будут работать?
- А то как же? Не поработаешь, так и хлебца не покушаешь. Хлебец за
денежки дают, а денежки заработать надо.
- Я и не хочу хлеба.
- И булочки, и пирожков не будет, - хихикая, говорил Володин, - и
водочки не на что купить будет, и наливочки сделать будет не из чего.
- Нет, люди сами работать не будут, - сказал Передонов, - на все машины
будут: повертел ручкой, как аристон, и готово... Да и вертеть долго скучно.
Володин призадумался, склонил голову, выпятил губы и сказал задумчиво:
- Да, это очень хорошо будет. Только нас тогда уже не будет.
Передонов посмотрел на него злобно и проворчал:
- Это тебя не будет, а я доживу.
- Дай вам бог, - весело сказал Володин, - двести лет прожить да триста
на карачках проползать.
Уж Передонов и не зачурался, - будь что будет. Он всех одолеет, надо
только смотреть в оба и не поддаваться.
Дома, сидя в столовой и выпивая с Володиным, Передонов рассказывал ему
про княгиню. Княгиня, в представлении Передонова, что ни день дряхлела и
становилась ужаснее: желтая, морщинистая, согбенная, клыкастая, злая, -
неотступно мерещилась она Передонову.
- Ей двести лет, - говорил Передонов и странно и тоскливо глядел перед
собою. - И она хочет, чтобы я опять с нею снюхался. До тех пор и места не
хочет дать.
- Скажите, чего захотела! - покачивая головою, говорил Володин. -
Старбень этакая!
x x x
Передонов бредил убийством. Он говорил Володину, свирепо хмуря брови:
- Там у меня за обоями уже один запрятан. Вот ужо другого под пол
заколочу.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг