не верила в княгиню, но теперь она поняла, что дело с Мартою окончательно
проиграно. Досадливо, криво усмехнулась она и сказала:
-- Ну, что ж, ваше счастье.
Марта сидела с удивленным и испуганным лицом и растерянно улыбалась.
- Что взяли? - сказал Передонов злорадно. - Вы меня дураком считали, а
я-то поумнее вас выхожу. Вот про конверт говорили, - а вот вам и конверт.
Нет, уж мое дело верное.
Он стукнул кулаком по столу, не сильно и не громко, - и движение его и
звук его слов остались как-то странно равнодушными, словно он был чужой и
далекий своим делам.
Вершина и Марта переглянулись с брезгливо-недоумевающим видом.
- Что переглядываетесь! - грубо сказал Передонов, - нечего
переглядываться: теперь уж кончено, женюсь на Варваре. Многие тут барышеньки
меня ловили.
Вершина послала Марту за папиросами, и Марта радостно выбежала из
беседки. На песчаных дорожках, пестревших увядшими листьями, ей стало
свободно и легко. Она встретила около дома босого Владю, и ей стало еще
веселее и радостнее.
- Женится на Варваре, решено, - оживленно сказала она, понижая голос и
увлекая брата в дом.
Между тем Передонов, не дожидаясь Марты, внезапно стал прощаться.
- Мне некогда, - сказал он, - жениться - не лапти ковырять.
Вершина его не удерживала и распрощалась с ним холодно.[13] Она была в
жестокой досаде: все еще была до этого времени слабая надежда пристроить
Марту за Передонова, а себе взять Мурина, - и вот теперь последняя надежда
исчезла.
И досталось же за это сегодня Марте! Пришлось поплакать.
x x x
Передонов вышел от Вершиной и задумал закурить. Он внезапно увидел
городового, - тот стоял себе на углу и лущил подсолнечниковые семечки.
Передонов почувствовал тоску
"Опять соглядатай, - подумал он, - так и смотрят, к чему бы
придраться".
Он не посмел закурить вынутой папиросы, подошел к городовому и робко
спросил:
-- Господин городовой, здесь можно курить?
Городовой сделал под козырек и почтительно осведомился:
- То есть, ваше высокородие, это насчет чего?
- Папиросочку,- пояснил Передонов, - вот одну папиросочку можно
выкурить?
- Насчет этого никакого приказания не было, - уклончиво отвечал
городовой.
- Не было? - переспросил Передонов с печалью в голосе.
- Никак нет, не было. Так что господа, которые курят, это не велено
останавливать, а чтобы разрешение вышло, об этом не могу знать.
- Если не было, так я и не стану, - сказал покорно Передонов. - Я -
благонамеренный. Я даже брошу папироску. Ведь я - статский советник.
Передонов скомкал папироску, бросил ее на землю и, уже опасаясь, не
наговорил ли он чего-нибудь лишнего, поспешно пошел домой. Городовой
посмотрел за ним с недоумением, наконец решил, что у барина "залито на
вчерашние дрожжи", и, успокоенный этим, снова принялся за мирное лущение
семечек.
- Улица торчком встала, - пробормотал Передонов.
Улица поднималась на невысокий холм, и за ним снова был спуск, и
перегиб улицы меж двух лачуг рисовался на синем, вечереющем, печальном небе.
Тихая область бедной жизни замкнулась в себе и тяжко грустила и томилась.
Деревья свешивали ветки через забор и заглядывали и мешали итти, шопот их
был насмешливый и угрожающий. Баран стоял на перекрестке и тупо смотрел на
Передонова.
Вдруг из-за угла послышался блеющий cмех, выдвинулся Володин и подошел
здороваться. Передонов смотрел на него мрачно и думал о баране, который
сейчас стоял, и вдруг его нет.
Это, - подумал он, - конечно, Володин оборачивается бараном. Недаром же
он так похож
на барана, и не разобрать, смеется ли он или блеет".
Эти мысли так заняли его, что он совсем не слышал, что говорил,
здороваясь, Володин.
- Что лягаешься, Павлушка! - тоскливо сказал он.
Володин осклабился, заблеял и возразил:
- Я не лягаюсь, Ардальон Борисыч, а здороваюсь с вами за руку. Это,
может быть, у вас на родине руками лягаются, а у меня на родине ногами
лягаются, да и то не люди, а с позволения сказать, лошадки.
- Еще боднешь, пожалуй, - проворчал Передонов.
Володин обиделся и дребезжащим голосом сказал:
- У меня, Ардальон Борисыч, еще рога не выросли, а это, может быть, у
вас рога вырастут раньше, чем у меня.
- Язык у тебя длинный, мелет что не надо, - сердито сказал Передонои.
- Если вы так, Ардальон Борисыч, - немедленно возразил Володин, - то я
могу и помолчать.
И лицо его сделалось совсем прискорбным, и губы его совсем выпятились;
однако он шел рядом с Передоновым, - он еще не обедал и рассчитывал сегодня
пообедать у Передонова: утром, на радостях звали.
Дома ждала Передонова важная новость. Еще в передней можно было
догадаться, что случилось необычное, - в горницах слышалась возня,
испуганные восклицания. Пеpедонов подумал: не все готово к обеду; увидели -
он идет, испугались, торопятся. Ему стало приятно,- как его боятся! Но
оказалось, что произошло другое. Варвара выбежала в прихожую и закричала:
- Кота вернули!
Испуганная, она не сразу заметила Володина. Наряд ее был, по
обыкновению, неряшлив: засаленная блуза над серою, грязного юбкою,
истоптанные туфли. Волосы нечесаные, растрепанные. Взволнованно говорила она
Передонову:
- Иришка-то! со злобы еще новую штуку выкинула. Опять мальчишка
прибежал, принес кота и бросил, а у кота на хвосте гремушки так и гремят.
Кот забился под диван и не выходит.
Передонову стало страшно.
- Что же теперь делать? - спросил он.
- Павел Васильевич, - попросила Варвара,- вы помоложе, турните его
из-под дивана.
- Турнем, турнем, - хихикая, сказал Володин и пошел в зал.
Кота кое-как вытащили и сняли у него с хвоста гремушки. Передонов
отыскал репейниковые шишки и снова принялся лепить их в кота. Кот яростно
зафыркал и убежал в кухню. Передонов, усталый от возни с котом, уселся в
своем обычном положении: локти на ручки кресла, пальцы скрещены, нога на
ногу, лицо неподвижное, угрюмое.
Второе княгинино письмо Передонов берег усерднее чем первое: носил его
всегда при себе в бумажнике, но всем показывал и принимал при этом
таинственный вид. Он зорко смотрел, не хочет ли кто-нибудь отнять это
письмо, не давал его никому в руки и после каждого показывания прятал в
бумажник, бумажник засовывал в сюртук, в боковой карман, сюртук застегивал и
строго, значительно смотрел на собеседников.
- Что ты с ним так носишься? - иногда со смехом спрашивал Рутилов.
- На всякий случай, - угрюмо объяснял Передонов, - кто вас знает! Еще
стянете.
- Чистая Сибирь у тебя это дело, - говорил Рутилов, хохотал и хлопал по
плечу Передонова.
Но Передонов сохранял невозмутимую важность. Вообще он в последнее
время важничал больше обыкновенного. Он часто хвастал:
- Вот я буду инспектором. Вы тут киснуть будете, а у меня под началом
два уезда будут. А то и три. Ого-го!
Он совсем уверился, что в самом скором времени получит инспекторское
место. Учителю Фаластову он не раз говорил:
-- Я, брат, и тебя вытащу.
И учитель Фаластов сделался очень почтительным в обращении с
Передоновым.
XXII
Передонов стал часто ходить в церковь. Он становился на видное место и
то крестился чаще, чем следовало, то вдруг столбенел и тупо смотрел перед
собою. Какие-то соглядатаи, казалось ему, прятались за столбами, выглядывали
оттуда, старались его рассмешить. Но он не поддавался.
Смех, - тихий смешок, хихиканье да шептанье девиц Рутиловых звучали в
ушах Передонова, разрастаясь порою до пределов необычайных, - точно прямо в
уши ему смеялись лукавые девы, чтобы рассмешить и погубить его. Но Передонов
не поддавался.
Порою меж клубами ладанного дыма являлась недотыкомка, дымная,
синеватая; глазки блестели огоньками, она с легким звяканьем носилась иногда
по воздуху, но недолго, а все больше каталась в ногах у прихожан, издевалась
над Передоновым и навязчиво мучила. Она, конечно, хотела напугать
Передонова, чтобы он ушел из церкви до конца обедни. Но он понимал ее
коварный замысел и не поддавался.
Церковная служба - не в словах и обрядах, а в самом внутреннем движении
своем столь близкая такому множеству людей, - Передонову была непонятна,
поэтому страшила. Каждения ужасали его, как неведомые чары.
"Чего размахался?" - думал он.
Одеяния священнослужителей казались ему грубыми, досадно-пестрыми
тряпками, - и когда он глядел на облаченного священника, он злобился, и
хотелось ему изорвать ризы, изломать сосуды. Церковные обряды и таинства
представлялись ему злым колдовством, направленным к порабощению простого
народа.
"Просвирку в вино накрошил, - думал он сердито про священника, - вино
дешевенькое, народ морочат, чтобы им побольше денег за требы носили".
Таинство вечного претворения бессильного вещества в расторгающую узы
смерти силу было перед ним навек занавешено. Ходячий труп! Нелепое
совмещение неверия в живого бога и Христа его с верою в колдовство!
Стали выходить из церкви. Сельский учитель Мачигин, простоватый молодой
человек, подстал к девицам, улыбался и бойко беседовал. Передонов подумал,
что неприлично ему при будущем инспекторе так вольно держаться. На Мачигине
была соломенная шляпа. Но Передонов вспомнил, что как-то летом за городом он
видел его в форменной фуражке с кокардою. Передонов решил пожаловаться.
Кстати, инспектор Богданов был тут же. Передонов подошел к нему и сказал:
- А ваш-то Мачигин шапку с кокардой носит. Забарничал.
Богданов испугался, задрожал, затряс своею серенькою еретицею.
- Не имеет права, никакого права не имеет, - озабоченно говорил он,
мигая красными глазками.
- Не имеет права, а носит, - жаловался Передонов. - Их подтянуть надо,
я вам давно говорил. А то всякий мужик сиволапый кокарду носить будет, так
это что же будет!
Богданов, уже и раньше напуганный Передоновым, пуще перетревожился.
- Как же это он смеет, а? - плачевно говорил он. - Я его сейчас же
позову, сейчас же, и строжайше запрещу.
Он распрощался с Передоновым и торопливо затрусил к своему дому.
Володин шел рядом с Передоновым и укоризненно-блеющим голосом говорил:
- Носит кокарду. Скажите, помилуйте! Разве он чины получает! Как же это
можно!
- Тебе тоже нельзя носить кокадру, - сказал Передонов.
- Нельзя, и не надо, - возразил Володин. - А только я тоже иногда
надеваю кокарду, - но ведь только я знаю, где можно и когда. Пойду себе за
город, да там и надену. И мне удовольствие, и никто не запретит. А мужичок
встретится, все-таки почтения больше.
- Тебе, Павлушка, кокарда не к рылу, - сказал Передонов. - И ты от меня
отстань: ты меня запылил своими копытами.
Володин обиженно умолк, но шел рядом. Передонов сказал озабоченно:
- Вот еще на Рутиловых девок надо бы донести. Они в церковь только
болтать да смеяться ходят. Намажутся, нарядятся да и пойдут. А сами ладан
крадут да из него духи делают, - от них всегда вонько пахнет.
- Скажите, помилуйте! - качая головою и тараща тупые глаза говорил
Володин.
По земле быстро ползла тень от тучи и наводила на Передонова страх. В
клубах пыли по ветру мелькала иногда серая недотыкомка. Шевелилась ли трава
по ветру, а уже Передонову казалось, что серая недотыкомка бегала по ней и
кусала ее, насыщаясь.
"Зачем трава в городе? - думал он.- Беспорядок! Выполоть ее надо".
Ветка на дереве зашевелилась, съежилась, почернела, закаркала и
полетела вдаль. Передонов дрогнул, дико крикнул и побежал домой. Володин
трусил за ним озабоченно, с недоумевающим выражением в вытаращенных глазах,
придерживая на голове котелок и помахивая тросточкою.
x x x
Богданов в тот же день призвал Мачигина. Перед входом в инспекторскую
квартиру Мачигин стал на улице спиною к солнцу, снял шляпу и причесался на
тень пятернею.
- Как же это вы, юноша, а? что это вы такое выдумали, а? - напустился
Богданов на Мачигина.
- В чем дело? - развязно спросил Мачигин, поигрывая соломенною шляпою и
пошаливая левою ножкою.
Богданов его не посадил, ибо намеревался распечь.
- Как же это как же это вы, юноша, кокарду носите, а? Как это вы решили
посягнуть, а? - спрашивал он, напуская на себя строгость и усиленно потрясая
серенькою своею еретицею.
Мачигин покраснел, но бойко ответил:
- Что ж такое, разве же я не в праве?
- Да разве же вы - чиновник, а? чиновник? - заволновался Богданов, -
какой вы чиновник, а? азбучный регистратор, а?
- Знак учительского звания, - бойко сказал Мачигин и внезапно сладко
улыбнулся, вспомнив о важности своего учительского звания.
- Носите палочку в руках, палочку, вот вам и знак учительского звания,
- посоветовал Богданов, покачивая головою.
- Помилуйте, Сергей Потапыч, - с обидою в голосе сказал Мачигин,- что
же палочка! Палочку всякий может, а кокарда для престижа.
- Для какого престижа, а? для какого, какого престижа? - накинулся на
юношу Богданов, - какой вам нужен престиж, а? Вы разве начальник!
- Помилуйте, Сергей Потапыч, - рассудительно доказывал Мачигин, - в
крестьянском малокультурном сословии это сразу возбуждает прилив почтения, -
сейгод гораздо ниже кланяются.
Мачигин самодовольно погладил рыженькие усики.
- Да нельзя, юноша, никак нельзя, - скорбно покачивая головою, сказал
Богданов.
- Помилуйте, Сергей Потапыч, учитель без кокарды - все равно что
британский лев без хвоста, - уверял Мачигин, - одна карикатура.
- При чем тут хвост, а? какой тут хвост, а? - с волнением заговорил
Богданов. - Куда вы в политику заехали, а? Разве это ваше дело о политике
рассуждать, а? Нет, уж вы, юноша, кокарду снимите, сделайте божескую
милость. Нельзя, как же можно, сохрани бог, мало ли кто может узнать!
Мачигин пожал плечами, хотел еще что-то возразить, но Богданов перебил
его, - в его голове мелькнула блистательная по его разуменю мысль.
- Ведь вот вы ко мне без кокарды пришли, а? без кокарды? Сами
чувствуете, что нельзя.
Мачигин замялся было, но нашел и на этот раз возражение:
- Так как мы - сельские учителя, то нам и нужна сельская привилегия, а
в городе мы состоим зауряд-интеллигентами.
-- Нет, уж вы, юноша, знайте, - сердито сказал Богданов, - что это
нельзя, и если я еще услышу, тогда мы вас уволим.
x x x
Грушина время от времени устраивала вечеринки для молодых людей, из
числа которых надеялась выудить мужа. Для отвода глаз приглашала и семейных
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг