- А во сколько, во сколько родила?
- В десять утра.
- Спасибо. Конфеты за мной. А когда можно прийти
посмотреть? - но в трубке уже звучали короткие сигналы.
Вернулась Оксанка, она не спеша присела за кухонный стол,
косясь на телефонный аппарат, как будто обижаясь на него.
- Двенадцать, - сказал она. Божив сидел напротив нее и
весело уплетал яичницу.
- Ну чего ты радуешься, папочка, они не звонят, а ты
радуешься?
- Уже по-зво-ни-ли, - по слогам, с выразительной
игривостью снова восторжествовал Божив.
- Мамочка родила? - всплеснула руками девочка и прижала
ладошки к щекам.
- И как ты думаешь, кого?
- Ой, папочка, только не девочку.
- Радуйся, Оксанка, твоя взяла - мальчик.
- Братик! - тоже восторжествовала девочка. И Божив, и
Оксанка вскочили из-за стола, крепко схватились за руки и стали
прыгать на месте.
- Братик, братик! - подкрикивала дочка.
- Братик, братик! - подзадоривал ее папа.
Они перестали прыгать, оба тяжело и радостно дышали.
- Братик, - заманчиво призадумавшись, снова проговорила
Оксанка. - Во - класс! - подытожила она... Вскоре Наташа
весело шагала в ногу с Юрой Боживым и его приемной дочерью
Оксанкой по дороге в роддом навестить Вику - теперь уже маму
двоих детей. Всю дорогу Оксанка, держась за руку папочки,
вприпрыжку рассматривала прохожих, глазела по сторонам, ей было
отчетливо радостно, и она заглядывала в глаза прохожим,
выискивая в них ответное настроение, словно весь мир знал о ее
счастье. Она не мешала папочке разговаривать с тетей Наташей,
да она и не слышала их разговора.
- Я очень рада за вас обоих, Юра.
- Спасибо, Наташа, ты не можешь себе представить, какое у
меня величественное вдохновение сейчас.
- Я бы тоже хотела второго ребенка. - И Божив слегка
придержал свой восторг, перестал выказывать его так ярко, он
понимал, что радостью тоже можно убить, ибо радость, что и
горе, слепы и безжалостны.
- Наташа, я не могу тебе много сказать, но я верю, я
знаю, что Сережа обязательно вернется.
Наташа оживилась и подозрительно посмотрела на Божива.
- В каком смысле понимать твои слова, Юра? - с
налетевшим волнением заговорила она.
- Сергей жив, - сказал Божив.
- Я это знаю.
- Да нет, ты не все знаешь, Наташа.
- Нет, я знаю, Сережа - там... - и Юра насторожился.
- Где... там? - исподволь поинтересовался он.
- Ты все равно не поймешь, Юра, он там, откуда пришла я.
- Ты пришла из Астрала?
- Я не знаю, как называется этот мир, я вообще ничего не
понимаю, что происходит. Я никогда об этом никому не говорила,
Юра, ведь я когда-то умерла, меня похоронили.
- Да, ну это понятно, - определился Юра, - всех нас
когда-то похоронили, в прошлой жизни, если брать за основу
теорию инкарнации.
- Нет, уж лучше молчать и дальше. Прав был Сережа,
написав стихотворение "Молчание - золото", - сказал Наташа и
обратилась к Боживу, - хочешь, прочту?
- Да, конечно, мне всегда были близки и понятны Сережины
стихи. "Молчание - золото", говоришь, я не встречал это
стихотворение у Сергея.
- "Однажды умный, - заговорила Наташа, - просто не за
грош продал себя, он выразился так: "Молчи, дурак, за умного
сойдешь!" Поверил в это искренне дурак... и светлым днем,
особенно в ночи - дурак молчит, его целы бока... Дурак одернул
умного: "Молчи, тогда и ты сойдешь за дурака". Дальше они шли
молча. Юра терялся в догадках.
В роддом их не пустили, но они целых два часа простояли
под окнами - Вика лежала в палате второго этажа. Выглядывая в
открытое окно, она радостно разговаривала со своими
посетителями, но все это время Юру ни на минуту не оставляли
безответные размышления. Ненароком он посматривал на Наташу и
анализировал неожиданные свои домыслы. Ему весьма не терпелось
уточнить до объяснимости и, может быть, даже открыться Наташе,
если такое позволят обстоятельства разговора, на неминуемость
которого он все-таки надеялся, разговора откровенного, который
поставит все на свои места. Юра надеялся на подробное общение
по недосказанной теме с Наташей на обратной дороге из роддома.
Но случилось другое, на что Божив никак не мог рассчитывать:
может, Наташа не захотела продолжать бесе-ду и потому решила
поступить именно так, а может, уж таковы были судьбиные
обстоятельства, но, как бы то ни было, Наташа в одну минуту
попрощалась с Юрой, Оксанкой и Викой и уехала куда-то по делам.
Магический совет
- Алло! Иван, ты?
- Да, это я. А кто это звонит?
- Как тебе сказать... ну, в общем-то это я - Сергей...
Истина.
- Сергей? - в трубке установилось молчание.
- Иван, ты меня слышишь?
- Да. Это я озадачился: что-то голос у тебя изменился. Ты
проснулся?
- Нет. И голосом я говорю не своим, но все-таки своим.
- Около тебя кто-то есть и ты не можешь говорить?
- Да нет, все нормально, я стою здесь один, в телефонной
будке.
- Откуда ты звонишь?
- Я недалеко от Центрального рынка, напротив храма.
- Я имею в виду - отсюда или оттуда.
- А, да нет, отсюда.
- Ясно, а что так стараешься не своим голосом говорить?
- Понимаешь, я тут не один, вернее, один, но не
полностью. Этот тип смылся.
- Ты что, влез куда-то?
- Да, в председателя кооператива.
- Понятно. И что собираешься делать?
- Да есть кое-какие соображения.
- А что Эзоповым языком заговорил?
- Страхуюсь на всякий случай, откуда я знаю, как у тебя
дела.
- Да нет, все нормально, можешь говорить напрямую.
- Хорошо, - сказал я и немного задумался: "Стоит ли
все-таки Ивана привлекать, вмешивать в эти обстоятельства? Не
должно бы мне поступать так слабо и подчеркивать в себе
незадачливого ученика. И для меня медвежья услуга, и для Ивана
- слабинка учителя".
- Ты что замолчал?
- Думаю, что сказать.
- Слушай, тебя что, заблокировали или сам играешь?
- Заблокировали.
- Ну это пустяк. Помочь?
- Думаю, что не надо. Это мое недоразумение, мне и
расхлебывать.
- Ну, смотри, тебе виднее.
- Слушай, ты меня, Иван, извини, в случае чего я тебе
позвоню, хорошо?
- Ладно.
- Как у тебя дела, Иван? Как живешь? Работаешь?
- Дела по-старому, правда, диссертацию успел защитить по
медицине. Занятия продолжаю.
- Не женился?
- Женился, не так давно.
- Папкой скоро будешь?
- Да, эта проблема намечается.
- Поздравляю, - с грустноватым оттенком сказал я и тут
же решил закончить разговор:
- Ну, ладно, Иван, я заканчиваю, пойду потихоньку.
- Ну ладно, пока, звони.
- Пока, Иван, - подытожил я и уверенно повесил трубку на
автомат, и душа у меня заныла немного, вспомнились былые
времена, когда я работал директором кинотеатра. Я вышел из
телефонной будки в слегка расстроенных чувствах, но с твердой
уверенностью продолжать борьбу, хотя моя устремленная позиция и
находилась в расплывчатом состоянии, пока я длительно
присутствовал в Астрале, но здесь, на Земле, на физическом
плане, среди вороха страстей телесного преобладания я снова
захотел обладать своим земным телом, и мне даже порою уже
бывало не то чтобы трудно, скорее грустновато в минуты
необходимости покидать земное тело Гриши, ибо немало я уже в
него вживался, и каждый раз, с ним расставаясь, я хотел
возвращения. Я привыкал к нему, словно к одежде, без него я
начинал себя чувствовать голым и даже, в какой-то мере,
несовершенным, лишиться его для меня все больше начинало
означать потерю любимой вещи, старого, удобного костюма, таким
образом, я все больше привязывался к Гришиному физическому
телу, и я еще не имел подобного опыта инородного вживления души
на столь продолжительный срок, и потому не мог предвидеть, во
что это все выльется, ведь не исключена была возможность, что
моя инородная душа, насильственно вживленная в тело
председателя кооператива, примет его, как благодатную почву, и
пустит корни, но чувственные корешки уже появились, как
очертания моей теперешней грусти. "Вот так, - подумал я, -
могу остаться Гришей".
И тут произошло вот уж совсем неожиданное: среди туманной
суеты прохожих, среди хаотичного их движения, в густоте
уличного шума промелькнуло поодаль от меня, как некий знакомый
сгусток, напряжение, и оно обозначилось, активизировалось в
моей памяти раньше, чем я это смог проанализировать, мне ничего
не оставалось, как ринуться за своей импульсивностью, что за
маленьким ребенком-шалуном, и стеснительно оправдывать ее
поведение
- Золотов! - не успев подумать, окликнул я человека в
старом подранном костюме, совершенно обвисшем на его довольно
упитанном теле. Он стоял и крикливо рекламировал газету.
- Самая клеветническая газетенка! - подкрякивал он
голосисто, потрясая пачкой газет у себя над головой. - Берите,
покупайте, самая дешевая газетенка в городе!
Некоторые из прохожих неохотно, но останавливались: кто-то
поглазеть на газетчика, а кто-то и вступить в перерекания с
ним, подбросить ему какое-нибудь испачканное слово, другой
останавливался, чтобы купить.
Золотов, продолжая выкрикивать и одновременно на ходу
реализовывать свой товар, впился в меня глазами, лишь на
мгновение отводя их, присматривая за публикой.
- Что-то я вас не припомню, - озадаченно говорнул он в
мою сторону между рекламным слововоротом, - откуда мы знакомы?
- Я пристально слежу за молодой литературой, и с вашими
стихами я тоже немного знаком, - начал оправдываться я, но уже
понимая, что эта встреча мне не помешает, а наоборот, есть еще
одна возможность укоротить астральную волю Магистра - Остапа
Моисеевича, ибо я тут же припомнил обстоятельства, некогда
столкнувшие меня с этим газетчиком.
- Вы читали мои стихи в сборнике? - как-то особенно
сладко произнеся слово "сборник", поинтересовался Золотов,
видимо, до сих пор это был его единственный наиболее весомый
выход в печать.
- Да, - тут же соврал я, потому что знаком я был со
стихами газетчика только по одному тому злополучному
четверостишию, изуродованному на астральном экране опечатками,
хорошо продуманными астральной шайкой, дабы остановить
стихотворца в развитии и направить его образ жизни, наполнить
творческим опустошением, деградацией и печальной запущенностью
в окружении необъяснимых, неведомо откуда сгущающихся невзгод.
В прошлый раз Золотов улизнул от меня, его судьба
отшарахнулась от помощи, а мы бы могли помочь друг другу еще
тогда, но теперь я не собирался упустить возникший случай
поправить это дело.
- А правда, хороший сборник, - подбодрился Золотов,
снова обращаясь ко мне, - целых шесть стихотворений моих! Вам
понравились?
- Еще бы, - заискивающе поддакнул я, - вы настоящий
поэт.
- Вы мои мысли читаете, - обрадовался газетчик, - тут
недавно ко мне подходил мой знакомый, роман, говорит, издал, я
ему так и сказал, как его там звали... фамилия у него дурацкая,
а, Палецкий, так вот я ему так и сказал: "Ну, роман каждый
Палецкий может написать, а вот шесть Стихотворений, -
выразительно подчеркнул слово "стихотворений" Золотов, - не
каждый может опубликовать".
- Да, это точно, вы правы, - быстренько подтвердил я и
принял серьезный вид, боясь, что Золотов усечет мою
неискренность, потому что глаза у него были очень прожорливые
по отношению к своей славе, а значит могли не упустить,
подсмотреть мимолетные штрихи моего лица, означающие мое
истинное отношение к так называемой поэзии этого газетчика.
Хотя астральная шайка вряд ли могла ошибиться в
оправданности выбора своей жертвы, но мне все-таки не думалось,
что этот тип Золотов и в самом деле может составить в
перспективе авангард литературы.
"Но он же сейчас остановлен, уничтожен", - отвечал я
себе, чтобы не столь уж поддаваться своим столь чувствительным
взглядам на этого человека в предоставленной мне данности. Но
жизнь, она гораздо неожиданнее, чем предполагаем мы, и если
смахнуть со стола "крошки", то обнаружится, на первый взгляд,
замысловатая, но если присмотреться, логичная ее структура,
клеенчатый рисунок.
- Послушайте, вы мне нравитесь! Я здесь недалеко живу,
пойдемте ко мне, выпьем по чашечке кофе, - предложил Золотов
мне.
- А что, я не против, - сразу же согласился я, логика
жизни начинала оправдывать себя, подтверждать свое незримое
существование.
- Все, - сказал Золотов, - ну их на хер, эти газеты. -
И он нагнулся к своим ногам, подхватил черный обтрепанный
портфель и ловко метнул в его нутро остаток нереализованного
товара, затем он защелкнул портфель, подхватил его под мышку,
ибо ручек не было, и добавил: - Ну что, идем? - Я готов, -
оживился и я, и мы задорно зашагали в гости к Золотову. Дорога
была мне знакома, тогда, в Астрале, следуя за Золотовым по
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг