-- Что вы, Юленька! Разве я не с вами?
-- Спасибо вам..., Миша. Только, то тепло, когда отец..., никто не
заменит.
-- Я не хочу, чтобы вы себя так расстраивали, Юля.
-- Да ну, все... -- переведя дыхание, сказала девушка, достала из
кармана халата носовой платок и утерла глаза, -- я уже перестала... Скажите,
Миша, напуская на себя веселую подвижность, заговорила она, -- а вы тогда на
меня сильно обиделись, в тот вечер, когда мы с вами виделись в последний
раз?
-- Ничего страшного, Юленька, всякое бывает.
-- Да. Вы правы, Миша. И все-таки, мне показалось, что вы обиделись.
-- Совсем нет.
-- Правда?
-- Ну, разве что чуть-чуть, -- сказал молодой человек и, приподнявши
правую руку к своему лицу, показал рост тогдашней своей обиды от пола, как
если бы она могла стоять сейчас невидимо в кабинете между ними, но окинувши
взглядом величину показанной им обиды, молодой человек стал медленно
опускать руку, иронично принижая рост обиды до самого пола, приговаривая при
этом: -- Нет, еще поменьше -- вот так! Во-от так! Пожалуй, и это многовато.
Нет, еще меньше. Теперь в самый раз! -- его рука ладонью легла на пол возле
края тени, наискось падающей от стола.
Юля, не так как раньше, пыталась, сегодня и вчера, а действительно --
улыбнулась. Но тут же снова тяжело перевела дыхание. Но все же, она
почувствовала, ей стало сейчас немного легче.
-- Вы интересный человек, Миша, -- и в самом деле повеселевши,
проговорила девушка.
-- Вы знаете, Юленька, -- плавно и завораживающе заговорил Миша, -- я
сейчас выпил бы с удовольствием бокал хорошего вина, уж больно устала душа
за последние два дня.
-- Так в чем же дело, вино наверняка есть, и я с вами выпью, --
улыбнулась Юля.
-- У вас есть вино и вы до сих пор помал-киваете об этом? -- театрально
выражая легкое разочарование, смешанное с радостью, предвкушением
удовольствия сказал молодой человек.
-- Я не могу сказать какое именно.., но в ба-ре у папы -- всегда есть
какое-нибудь вкуснень-кое. -- Юля повернулась к столу, раскрыла
вмонтированную над ним в стене дверцу бара и извлекла оттуда початую бутылку
красного ви-на. -- По-моему, французское! -- воскликнула она. Там же, в баре
оказались и бокалы. Юля достала и их. Тут же она отвинтила пробку изящно
граненой бутылки и налила немного вина себе в свой бокал, потом протянула
другой бокал и бутылку гостю и сопроводила это действо словами: -- Налейте
себе сколько хотите.
Молодой человек, не раздумывая, налил себе полный бокал вина и передал
бутылку хозяйке квартиры.
-- Взяли бокалы в руки, -- предложил он. -- За что мы будем пить? --
нарочито игриво, будто пытаясь развеселить, спросил он у девушки.
-- Пусть папа скорее окажется дома, здесь, у себя, -- произнесла Юля в
тоне настойчивого желания себя подбодрить, словно сказала сама себе: "Не
печалься, Юля!"
-- Бесспорно, -- подытожил своим полным, убедительным согласием
выдвинутый тост девушкой, Миша.
Мелодично звякнули два бокала, звякнули так, будто кто-то едва
прикоснулся к давно забытому, игрушечному, с полубеззубыми клавишами,
старому детскому пианино.
-- Вы действительно очень интересный человек. -- Вскоре, когда бокалы
были отставлены в сторону на столе, сказала Юля.
-- Не знаю. Очень может быть, Юленька. По крайней мере хотелось бы им
быть, -- хитровато щурясь, произвел комплимент молодой человек. -- "Ты
удивительна, дочка!" -- воскликнул он про себя. -- "Собственно говоря, --
продолжал он свои размышления, -- что останавливает ме-ня?..
Да, она моя дочь, дочь Аршиинкина-Мертвяка, но я же уже, практически,
-- не он!..
Как она хороша!.. Я невероятно возбужден, и я едва понимаю ее, но,
почему-то, держусь до сих пор за эту тоненькую, придуманную кем-то нить
этикета... Нет...
Я все-таки ее отец!.. Проклятье!..
Она так похожа... похожа на нее..., безумная копия моей жены!.. Это
просто сатанинское со-стояние...
Я всетак же еще страшно хочу, я ее столько лет хочу, я ее сейчас хочу!"
-- Юля, -- с какой-то внутренней настойчивостью, внезапно даже для себя,
так, будто укололся об иголку, окликнул молодой человек в этот момент тоже о
чем-то задумавшуюся девушку.
-- Да, -- тихо отозвалась она.
"Ну, ты же видишь, она сама ждет, чтобы ты начал действовать" --
проговорил он про себя.
-- Что, Миша? -- не понимая возникшей паузы, спросила Юля.
-- Иди сюда, ко мне, -- решительно потребовал он.
Девушка подошла как ни в чем не бывало к молодому человеку и
остановилась возле него. Он сидел на диване, она стояла рядом и их колени
были очень близки друг к другу, едва не соприкасались.
-- Присядь сюда, пожалуйста, -- попросил он и одной рукой указал на
свои колени, а другой мягко и нежно обхватил Юлю за талию.
-- К вам на колени? -- удивленно уточнила она.
-- Да. Садись, Юленька, -- подтвердил Миша.
И девушка взволнованно присела молодому человеку на колени. И он
почувствовал приятную тяжесть ее плоти. Юля обвила его шею своими руками.
-- Миша, -- опечаленно покачав головою по сторонам, проговорила она.
Он едва поцеловал ее в губы. Они не ответили. Потом он дотронулся до
них своими губами -- еще и еще раз, и снова надолго замерли они, Миша и Юля,
в поцелуе.
Миша расстегнул несколько пуговиц на халате у Юли и хотел, наклонился к
ее груди губами...
-- Не надо.... здесь не надо, Миша, сказала Юля, ее дыхание
перехватывало и от этого, время от времени, она делала глубокий дрожащий
вздох, -- пойдемте ко мне в комнату. Я прошу вас.
-- Хорошо, Юленька, хорошо, -- согласился молодой человек.
Они перешли в Юлину спальню.
Здесь девушка, ничего не говоря, стала раздеваться. Раздевшись догола,
она, заметно стеснительно, прилегла на кровать.
Миша уже тоже разделся и присел возле нее.
Медленно он поглаживал ее ноги, живот, наклонился и целовал груди, шею,
уловил своими губами ее встрепенувшиеся губы. Потом близко стал
рассматривать ее глаза.
"Все именно так, как я и представлял столько лет подряд, -- думал про
себя он, -- Боже мой, какое неумолимое сходство!"
-- Я еще не женщина, Миша, -- ласково, но настороженно проговорила Юля,
и молодой человек вышел из некоторого оцепенения.
-- Я знаю, -- сказал он.
-- Откуда? -- удивилась девушка.
-- Разве это не видно? -- улыбнулся он.
Они заласкались нежно телами. И вот, источающее негу и сладость,
желание молодого человека, внезапным рывком, -- обнажило Юлину боль.
-- А-а-айсс... -- вздрогнула всем телом де-вушка в дрожащем вздохе и
напряглась. -- Мне больно, -- горячо и жалобно, будто попросилась отпустить
ее, прошептала она молодому человеку на ухо.
-- Потерпи, малышка, я потихонечку, -- настойчиво и взволнованно тоже
приятно прошептал в самое ухо девушке молодой человек.
-- О...ий так... больно...сс... Па!-Па-а! -- вскричала она.
-- Потерпи, моя умница. Ну,.. что ты, ма-ленькая моя. Потерпи, я же
потихонечку, -- победно нашептывали горячие Мишины губы.
Другой человек
На следующий день, приятно уставшая, с растрепанной прической, но
неуловимо, неумолимо посвежевшая Юля, снова заветно и сосре-доточено
уединилась.
Теперь уже реально любимый человек --Миша, такой неуклюжий с утра: как
и вчера, ушел по делам.
Постепенно, улучившая момент, наболев-шая печаль вкрадчиво снова
прикоснулась к ней. Внимательно решила она продолжить чтение отцовского
дневника.
Девушка достала его из-под подушки, но по пути этого действия она
посмотрелась намерен-но в стоящее на тумбочке возле кровати округлое, в
металлической резной оправе, зеркало; несмотря на несобранный вид свой, ей
улыбнулось, понравилось ее, сейчас отра-зившееся в чистом серебре зеркала,
лицо.
"Сегодня, будто что-то остановилось во мне из того, -- подумала
девушка, -- что всегда заставляло идти, а точнее бежать, искать и
тревожиться, и потому спотыкаться и падать, ошибаться и жить наугад, я
словно видела раньше все очень близко и мутно, а теперь, мне кажется, что
мне придется научиться заново открывать, узнавать старые детали, в
обнажившейся, еще не освоенной, будто чужой панораме прожитой жизни моей.
Даже... папина беда, нет, она не прошла, она есть, и я все так же могу
чувствовать ее, но и она, тоже какая-то остановленная сегодня, и я имею
возможность ее рассматривать".
Медленно Юля отвернулась от зеркала, она еще совершенно никогда не
видела свое лицо в нем освещенное первыми, незримыми, живи-тельными лучиками
женственности. В этом, каждое осознаваемое ею мгновение, ощутимо
при-сутствующем прикосновении материнского состояния, когда человек впервые
открывает в се-бе, пускай еще наощупь, но способность не судить, а
сострадать, она и приступила к дальнейшему чтению дневника, и разлистнула
его.
Вначале она усвоила и поняла страницы, повествующие о тогдашнем еще
мальчике, папе, где проявились его первая любовь к Лоле и многие другие
перепутья взросления; первая, неудачная семья -- это время было описано в
мрачных красках и как-то вскользь, не подробно.
Далее, многое узнавала девушка о человеке, о котором, как она,
(разъяснялось в ее сознании теперь), не имела должного и необходимого
представления как дочь.
Все казалось Юле важным в дневнике, но, когда она дошла в своем
пристальном чтении до мест, в которых появилась ее, такая далекая и дорогая
мама и особенно, когда девушка дочиталась до папиных исповедей, где все ярче
и отчетливее говорилось о ней, о дочери Юле, она зачитала прерывисто, время
от времени останавливаясь, обдумывая, и что-то перечитывала повторно.
Заинтересованно заострялось ее возбужден-ное внимание, чтобы
независимо, безавторитет-но осмыслить рукописные откровения отца, и
требовало это внимание, порою, даже неодно-кратного перечтения мест особо
располагаемых к размышлению:
* * *
"Моя вторая, но первая, которую любил я, будущая супруга, Катерина
Иосифовна, Катенька, как я стану ее называть потом, работала в научной
библиотеке. Как-то я зашел в эту библиотеку совсем накануне защиты моего
очередного научного труда.
Мы увидели друг друга и тут же разговорились часа на два. Как раз
рабочий день в библиотеке закончился, я, как истинный джентльмен, сразу же
решился пригласить мою, ставшую на редкость молниеносно близкую и
необходимую мне, знакомую в гости к себе домой -- и она, тогда так
женственно отказалась, но не отказала -- сама пригласила меня в гости к
себе. И я пошел.
И с тех пор мы больше с ней не расставались до самой ее безвременной
кончины".
* * *
"Я отправлял Катеньку в роддом. Она старалась, пробовала лукаво
улыбаться, передыхая и набираясь сил для нового сражения с болью, которая
стремительно бросалась на нее, словно то-же передохнувши -- жестоко
впивалась, хватала Катеньку за живот, сотрясала ее, будто дознавалась --
"Будешь еще улыбаться?!"
Катеньку уже отвозили в палату, когда она сказала мне:"Я обязательно
рожу свою заместительницу!"
-- Но может родиться мальчик, -- сердечно и мило попытался возразить я.
-- Нет, -- неотступно сказала она. -- Родится обязательно девочка...
Юленька... -- загадочно куда-то смотря, назвала Катенька имя нашей, через
три дня действительно появившейся на свет дочери. -- Никогда не давай ее в
обиду, -- будто прощалась она, -- пусть Юленька будет всегда с тобой!
-- Ты ошибаешься, -- поправил Катеньку я, -- с нами, Юленька всегда
будет с нами.
-- Да, конечно... с нами, -- почему-то печально подтвердила мои слова
Катя.
Больше я Катеньку живой не видел...
Она рожала невероятно тяжело, как рассказывал мне врач, принимавший
роды, и... через два с небольшим дня умерла, скончалась от сер-дечной
недостаточности."
* * *
"Юленька подрастает. Она -- невероятная копия Катеньки! Да нет, она,
без сомнений, маленькая Катя!.. Особое удовольствие для меня составляет
купание моей дочери, после которого наступают, когда я укладываю Малышку в
постель, искушительные мгновения соблазна, -- я поглаживаю ее, изящно
сложенное, нагое и доверчивое тело, и я, с огромным трудом сдерживаю свои
руки, когда они едва прикасаются к откровенно обнаженным местам.
Насыщяюсь энергией. Мои мускулы налиты сокрушительной силой. Тогда
ухожу к себе и подолгу, шепотом разговариваю с фотографией Кати...
Недавно, я нарочно показал одну из многочисленных фотографий своей
покойной супруги одному своему знакомому.
На этой фотографии Катенька изображена в детстве -- семи лет, знакомый
хорошо помнит мою дочь Юлю в лицо, (он художник, как-то рисовал ее портрет).
"Как озорно выглядит здесь Юля!" -- констатировал знакомый, и когда я
признался, что это не Юля, а Катя..., он так и не поверил мне.
Я никогда и никому не отдам Юленьку! Она будет всегда со мной, как
завещала Катя...
Признаться, я частенько ловлю себя на мысли, что я начинаю любить свою
дочь как жену, мою маленькую супругу, с одной только разницей, что я не
трогаю ее...
Собственно говоря, она и ведет себя очень похоже. Пытается стирать...
Убирается дома... Скоро научится готовить..."
* * *
"Я страшно, мучительно ревную свою дочь к мужчинам!.. Не хочу и думать
про то, что она, когда-нибудь, когда-то, не за горами уже, ускользнет от
меня... Нет!... Кажется, я не в силах буду этого пережить, я просто не знаю,
как смогу такое пережить... Второй раз потерять ее, мою Катю?!
Я всячески мешаю и буду продолжать жестоко мешать любому молодому
человеку обращать свое внимание на мою дочь, выказывать каким-либо способом
свои чувства к ней."
* * *
"Ах, если бы я смог стать молодым и другим человеком! Тогда бы я
женился на Юленьке... Но..., зловещие законы общества, которые мы впитываем
в себя чуть ли не с молоком матери, которые потом именуются, и становятся
частью нас как совесть и мораль, правила этики -- именно они никогда не
позволят мне этого сделать!
А значит, я сам никогда не позволю себе этого сделать, потому что и я
целиком соткан из этих законов и я не могу управлять собою как захочу --
общество правит мною!
Ах, если бы я и в самом деле смог стать молодым".
После откровения этих строк Юля остановила свое чтение, она оторвала
свой взгляд от тайной рукописи отца и долго смотрела прямо перед собой, но
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг