- Хватит голенького держать, - спохватилась она. - Еще продует.
Тесть подвел итог:
- Красоты в нем, прямо скажем, особой нет. Но любить все равно будем,
чего уж. Новенький человек, свежее пополнение.
- Мы, папа, из-за ямочек на висках, - сунулась Майка. - Мы когда
выбирали...
- Да ямочка-то одна, - спокойно сказал тесть.
И верно: ямочка была только на левом виске. На том самом, который можно
было видеть, когда ребенок в коробке. На правом ее не было.
- Я же говорила, - это включилась теща.
И пошло!
Нас все жалели.
Прямо об этом не говорили. Но это было понятно без слов.
Приходили, добросовестно улыбались, старались выдавить из себя что-то
приятное, хоть какой-нибудь завалящий комплимент.
- Он похож на Павла Первого, - сказала интеллигентная соседка Ад ель
Марковна, пожилая стенографистка. - Тоже курносый, и эта бледность...
Голубоватая такая, аристократическая. Как на портретах восемнадцатого
века.
Майку навестили девочки, которые работали вместе с ней в библиотеке.
- Лобик у него круглый, приятный. - Больше, видимо, не нашли что
похвалить.
Как будто бывает лобик квадратный.
Пришел мой приятель Денис, с которым мы вместе кончали университет.
Вручил Майке пакет с апельсинами, поздравил с новорожденным.
- Да, вот оно, уравнение с одним неизвестным. - Долго стоял над
кроваткой. - Никогда не знаешь, что, собственно, тебя ожидает...
Любаша, когда заходила поиграть с мальчиком, иначе не называла его как
"мой бедненький". Тещу каждый раз передергивало.
Как-то вечером собрались у нас друзья тестя. Выпили чин чином,
закусили, поговорили о заводских делах. А насчет ребенка рассудили так:
- Да знаете... со временем будет человек как человек. Не в киноактеры
же ему идти, верно? Все обойдется.
Глаза у нашего мальчика были маленькие, тускловатые, невыразительные,
нос напоминал задранную рубанком и так и оставшуюся торчать стружку, белые
ресницы и брови казались недокрашенными. Но особенно нехорошо обстояло
дело с ножками. Короткие, полные, они решительно не хотели выпрямляться,
все подгибались, круглились. Строго говоря, ножек у него совсем не было.
То есть от туловища до коленок еще кое-что было, - правда, широкое,
короткое, складчатое; а уж ниже колен шла просто какая-то ерунда, что-то
совсем несоразмерное, несоответствующее - так, почти что ничего. И
кончалось все это маленькими розовыми ступнями, вывернутыми внутрь,
мягкими, точно ладошки у обезьяны. И сколько мы ни разглаживали, ни
распрямляли ножки - все равно они не становились от этого ни длиннее, ни
прямее, опять закручивались, образуя геометрическую фигуру, напоминающую
по форме крендель.
А тут, как назло, теща не уставала рассказывать о каких-то
необыкновенно удачно выбранных детях. Девочка, глаза как блюдца, губы
бантиком, локоны до плеч, даже на улице все оборачиваются. Ну конечно, не
сразу купили, не первую попавшуюся взяли, ходили недели две... завели
знакомства... им из-под прилавка...
- К черту знакомства! - кричал я противным, тонким, неубедительным
голосом, багровея и срывая очки. - К дьяволу из-под прилавка! Пора бы
отвыкнуть... Противно!
В такие минуты я чувствовал себя слабым, незащищенным, беспомощным.
Другие умеют позаботиться о семье, все уладить, сделать, достать, а вот
я...
И чем острее было это чувство, тем громче я кричал, чтоб заглушить в
себе противную дрожь слабости, перестать ее ощущать. И тем глубже
зарывался потом в свои формулы, спасительные математические глубины, куда
не проникал шум обыденной жизни. За письменным столом я был всегда
большим, сильным, уверенным в себе и все умел устроить как надо.
Поздним вечером зал универмага, подсвеченный прожекторами, выглядел
по-иному, чем днем: торжественнее и в то же время серьезнее. Даже,
пожалуй, мрачнее. Казалось, теперь в нем было еще больше переходов,
закутков и закоулков, отгороженных резкими тенями. Над самым куполом
лежало низкое темное небо с яркими точками звезд.
Теща повторяла:
- Правильно. Чем раньше, тем лучше. А то ведь к ребенку можно
привязаться... привыкнуть. Нет, уж раз решили, значит, решили.
Она несла коробку, перевязанную шпагатом.
Полки, заставленные коробками с детьми, наверху терялись в полумраке.
Иногда луч прожектора вырывал белое пятно детского профиля, завиток волос,
полоску крутого лба с бликом света на нем.
Дети дремали, как будто набираясь сил, - ведь им предстояли большие
дела. Им предстояло жить. Кто знает, который из них - будущий Лобачевский?
Будущий Пушкин? Будущий Маркс?
Продавщица отослала нас к товароведу.
Товаровед пригласил заведующего секцией.
Заведующий, с хорошо отполированной лысиной и солидными манерами,
вышел, облокотился о барьер. Теща размотала шпагат, открыла коробку.
- Вот... нет второй ямочки. Обменять принесли.
- Не у нас брали, - сказал заведующий твердо. Он покачал головой, и
темное небо с колючими звездами, отражаясь в его полированной лысине,
заколебалось туда-сюда, как колеблется вода у быков моста. - Не получаем
товар такого низкого качества. Не у нас, нет, не у нас.
- Как же не у вас? Позвольте...
- Где чек? Копия чека?
Я стал ворошить бумаги. Знаменитая "Инструкция к пользованию". Паспорт
ребенка. Вкладыш упаковщицы. Список гарантийных мастерских. Талоны на
гарантийный ремонт. Листок для отзыва...
Копии чека не было.
- Без чека магазины Культторга не обменивают. - Заведующий развел
руками. - Ничем не могу помочь. Попробуйте обратиться в гарантийную
мастерскую.
Гарантийная мастерская помещалась на Садовом кольце. Она была разделена
на две части - в одном окошке принимали неисправные электробритвы, в
другом неисправных детей.
Висел плакат:
"НАША МАСТЕРСКАЯ НЕ НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ,
ЕСЛИ БЫЛО ДОПУЩЕНО:
1. Обращение с ребенком вопреки правилам, указанным в инструкции;
2. Небрежное хранение и неудачная транспортировка ребенка в торговой
сети или самим потребителем".
Электробритвы, включенные сразу в несколько розеток, гудели густо и
сипло, натужно, как коровы, которых забыли подоить.
Мы с тещей стали к соответствующему окошечку. Теща опять размотала
бечевку.
Мальчик лежал на специально сделанном желобе, окрашенном в белый цвет,
и улыбался. В самом деле, в его лице было что-то хитроватое, плутовское.
Или это только так казалось? Толстые ножки, точно перевязанные невидимыми
ниточками, закручивались, поджимались. Теща заботливо прикрывала их
краешком голубого одеяла - боялась, видно, как бы мальчика не продуло.
Старичок в окошке надел очки, покхекал.
- Что ж, нормальный ребенок. Низкосортный, конечно. Поверните на живот,
пожалуйста. Ах, конструкцию с ключиком. Так, так. Что же вы, собственно,
хотите? Ямочка? Одна ямочка? Это, по-моему, некондиционный дефект. - Он
полистал толстую растрепанную книгу, подвешенную на шнуре. - Язык...
Ягодицы... Да, так и есть. Ямочки не входят. Отсутствие ямочки на виске не
дает основания для обмена. - Старичок еще раз заглянул в книгу, поднял
очки на лоб, сказал почти с удовольствием: - Не дает. Вот так! - Опять
осмотрел мальчика. - К тому же ребенок уже пользованный. Поцарапанный,
смотрите, тут и тут. Кто знает, может быть, вторая ямочка имелась в
наличии, но исчезла по вине потребителя, а? В силу неправильной
эксплуатации.
- Но позвольте...
Теща отодвинула меня плечом и сказала каким-то особенным медовым
голосом, поправляя платок:
- Вы ж понимаете... молодые... моя дочь и этот... Ну какой с них спрос?
А вот мы с вами, люди солидные... понимающие...
Старичок приосанился, стал заметно любезнее.
- Обменять не имеем возможности. Могу предложить ремонт: сделаем вторую
ямочку, под пару первой. Работа будет грубоватая, предупреждаю. Нет
хороших мастеров. Что ж вы хотите - а расценки у меня какие? Мастерская
третьей категории. Вот и уходят люди на завод. Ремонт - это же у нас
считается просто тьфу, от телеги пятое колесо, к высоковольтному столбу
бантик. Нет правильного отношения. Бледный, вы говорите? Щеки подкрасить?
Ну, предположим, я это сделаю. Для вас, гражданочка. - Старичок галантно
наклонил голову. - Но красители никудышные - предупреждаю. Плывут от
горячей воды. Поскольку у нас мастерская третьей категории... а базовая
контора нерасторопная, берет, что ей суют...
- Мы подумаем, - сказала несколько оробевшая теща. - Посоветуемся дома.
- И что обидно, - с жаром продолжал старичок, - обращаются к частнику,
вон он сидит в том угловом парадном, видите, через дорогу, склеивает
стекло и фарфор, чинит что хотите - от радиоприемников до молний на ботах.
На все руки. А между прочим, никакого у него нет мастерства - исключая
нахальства. Господи, мне бы условия - я бы показал, что такое настоящее
обслуживание, тонкая, красивая работа...
Теща произвела на старичка сильное впечатление. Он закрыл окошко
фанерным щитком и запросто вышел к нам поговорить. Под тоскливый протяжный
вой электробритв долго еще жаловался на работников базовой конторы,
которые совершенно не разбираются в ремонтном деле.
- Я ему: "Сделаем тут заподлицо, и будет ребеночек как новый". А он:
"Как вам не стыдно, пожилой человек и очень спокойно ругаетесь подлецом".
Эх! - Старичок даже сплюнул от досады. И сказал тоном величайшего
презрения: - Ну с кем там разговаривать, они же все либо из юристов, либо
снятые с профсоюзной работы.
Мальчик, пока мы его закутывали, лежал с полузакрытыми глазами и
улыбался - как будто понимал смешную сторону происходившего. Углы губ
вздрагивали и загибались кверху, а под спущенными голубоватыми веками
нет-нет да пробегал живой огонек насмешки. Над кем он, собственно,
смеялся, этот опасный маленький человечек?
Домой мы пришли довольно сконфуженные.
- М-да, - сказал тесть, выслушав отчет о нашей неудаче. - Придется,
видно, мне самому... Да ты живей, живей ребенка рассупонивай, Математик.
Не возись, небось у него ручки-ножки-то затекли. Тебя бы так потаскать в
коробке.
На семейном совете было решено: никакого ремонта. Просто обменять.
Добиться обязательно обмена.
Тесть пошел сам в гарантийную мастерскую. Вернулся сердитый.
- Не обменивают. Рекомендуют обратиться в базовую контору. Там этот
седой болтун... попугайчик в окошечке...
Теща вступилась за своего поклонника. В ремонтной системе очень трудно
работать. Нет правильного отношения.
- Оставь, пожалуйста. Все у него виноваты. И расценки не те, и базовая
контора не такая. А сам? На четырех рабочих держит трех учетчиц. Так,
ясное дело, прогоришь. К ним бы одного человека с хорошей заводской
выучкой...
Пришла телеграмма от Кирюхи, брата Майки, - он хочет взять отпуск и
приехать поглядеть на малыша.
- Какой смысл, - сказала Майка. - Вот обменяем, и уж тогда...
Не стоило, конечно, давать имя временному ребенку. Поэтому мальчик у
нас никак не назывался. Просто - Мальчик. А так как время шло, то теща так
и вышила на маленьких наволочках и пододеяльниках: "МАЛЬЧИК".
У тестя опять был конец месяца. Опять мы его не ждали с обедом,
садились к столу без него. Но в первых числах он успешно справился со
всеми заводскими бедами - и пошел в базовую контору.
- Ну что, пап, что? - спрашивала Майка, прыгая вокруг отца в тесной
прихожей.
- Ох, ерундовое место. Стекла три месяца не мыты. Какой тут может быть
порядок?
- Отказали?
- Да как тебе сказать... Велели подать заявление, заполнить какой-то
дефектный бланк. Обещали дать ответ.
В квартире над нами смеялись. Феликс, студент МАИ, острил:
- А когда женить будете, в брачном свидетельстве тоже напишут:
"МАЛЬЧИК"?
Шофер Василий Андреевич грозился - не то в шутку, не то всерьез:
- Смотрите, Юра, если до конца квартала не назовете ребенка
по-человечески, напишу в "Известия", в отдел семьи и быта!
Мой старинный приятель Денис, оказывается, приготовил для Мальчика
роскошный подарок - собрание сочинений Майн Рида. "Ну, впрок, на вырост,
конечно". Но принести отказывался. "Вот когда будет имя... Тогда я
надпишу: "Дорогому Ильюше" или "Дорогому Валюше, чтобы рос умным". А без
имени какая может быть надпись?"
Вот так и шло дело. Они колыхались на веревке в кухне, маленькие
простынки и полотенчики, вздувались над теплой газовой струей, и перед
глазами мелькало: "МАЛЬЧИК", "МАЛЬЧИК"...
Время от времени кто-нибудь из нас отправлялся в базовую контору -
узнать, как идут дела, поторопить.
Теща вернулась, отдуваясь:
- Поругалась я с ними!
Майка призналась, скромно опустив ресницы:
- Меня там один тип пригласил в молодежное кафе.
Гоша отказался идти.
- Выдумки ваши дурацкие. Отличный парень. Почему бы не сменить,
например. Майку? Вертится перед зеркальным шкафом, обезьянничает. Или Юру?
У него один глаз астигматический. Тоже недостаток, и посерьезнее вашей
ямочки.
Он с самого начала был против обмена.
- Мама, зачем ты его так кутаешь? Ведь на дворе совсем тепло.
Теща, не обращая на Майку никакого внимания, обкручивала Мальчика
каким-то пятым пледом, прежде чем уложить его в коляску и выставить на
балкон.
- Мама, он же весь красный, выпученный.
Теща наконец удостоила ее ответом:
- Все-таки ветер. И потом, Мальчик вчера купался.
- Позавчера.
- Не учи меня. Тирань своего Юрку. А я уж как-нибудь без тебя...
Тещу не переспоришь.
Она настоящая мать-командирша.
Все дело в том, что она растила целое подразделение сыновей и завела в
доме суровую военную дисциплину. Приказано Алехе вынести мусорное ведро, а
на самом деле не его очередь, - все равно, будь добр, сначала вынеси, а
потом при случае, если уж тебе так хочется, можешь пожаловаться: "Мама, а
ведро-то должен был выносить Кирюха". А лучше не жалуйся - а то мать
скажет ехидно: "Ах, бедный... лишнее ведро вынес. Как бы не надорвался" -
и даст вне очереди наряд чистить кастрюли.
Впрочем, когда я появился в доме, это все уже отошло в область семейных
преданий. Парни разъехались. Остались от них какие-то огромные
раскоряченные лыжные ботинки, которые никому не годились, тяжеленные гири,
которые никто не мог поднять, учебники, где Мичурину были подрисованы
рожки, а Марии Кюри усики, части не то от старого велосипеда, не то от
разобранного радиоприемника, гайки и шурупы в коробочках из-под "Казбека",
залежавшиеся пакеты с фотобумагой. Эти окаменевшие пласты прошлого
загромождали шкафы и полки, всем мешали; но выкидывать ничего не
разрешалось - как будто братья вот-вот воротятся и с ходу примутся за
прерванные, недоделанные веселые свои труды! Кроме вещей оставались еще
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг