боток на многие части, а все-таки жить было можно, и до самого лета не
пришлось мне увидеть нужды.
И многое я мог бы порассказать о тех временах...
Теперь, как подумаешь, - и слезы и смех, и на какие пускались мы по
нашей нужде увертки... Было нас по первоначалу, мужчин и женщин, всех
человек тридцать, а в театре поставили нам условием и в контракт записа-
ли, чтобы было не меньше пятидесяти, для заполнения сцены. И довелось
нашему князю набирать кой-кого наспех, на слепую руку, с бора да с со-
сенки. Сажали мы таковских для отвода глаз позади, неприметнее, а чтобы
не получалося нам от них помехи, выдал им князь без струн балалайки и
приказал настрого, чтобы полностью делали вид, будто играют. Разумеется,
из публики струн не видно, а они у нас так старались, что даже можно бы-
ло подумать, будто они-то и есть главные музыканты...
И чуть не получился у нас с теми бесструнными великий конфуз.
Сообщил нам однажды Агибалов, что интересуется нашею игрою король, и
что прислано нам приглашение выступить во дворце. Большое было у нас
волнение перед тем выступлением, и готовились мы долго и с немалым ста-
ранием.
А когда подошел назначенный день, отправились мы во дворец в полном
нашем составе и в большом ожидании. Подивилися мы здешней простоте и
обычаям, точно и не в королевский прибыли дворец. Отвели нам особую ком-
нату для концертов. Поглядывали мы друг на дружку, посмеивались. А наш
Агибалов, как рыба в пруду...
Сообщили нам, что скоро должен выйти король со своим семейством и
приготовилися мы встретить его гимном. И чуть было не получилась у нас
неприятность, от большого волнения: видим, выходит из дверей человек,
высокий, в красном мундире, в брюках в обтяжечку, и чуть не грянули ему
встречу. Уж наш Агибалов, сделавши нам глаза и колыхнув палочкой, оста-
новил нас от конфуза.
А король - совсем даже неприметный, в роде сморчка. Даже и не повери-
лось: прошел этак по комнате, седенький, в сюртучке, нам улыбнулся. Те,
что с ним были, принцы и принцессы, куда перед ним великолепнее.
Грянули мы им встречу, с полным умением. Выслушал нас король стоя,
сурьезно, бородка подрубленная. Наш перед ним, как коромысло.
Поздоровался с ним король за руку, взглянув на звезды его. Спросил:
- Вы из России?
- Да, ваше величество.
- В России теперь голод?
- Да, ваше величество, великий голод.
- Как же вы здесь?
- О, ваше величество, - в большой нужде!..
Разумеется, мы во все глаза. Хорошо я его разглядел, и показался он
мне каким-то усталым, точно не выспался. Поговорил он немного, потом
слышим:
- Теперь, пожалуйста, прошу вас, сыграйте нам русский гимн.
А наш перед ним, как лычко, весь так и вьется:
- Простите, ваше королевское величество, по некоторым причинам нам
теперь неудобно...
- Тогда, пожалуйста, народную песню.
Уселися они в кресла, а наш своей палочкой, - тук-тук-тук! - по пю-
питру, и нам шепотком: Реченьку.
Очень им полюбилось.
Так им понравилось! Когда проиграли весь наш репертуар, стали принцы
и принцессы к нам подходить и рассматривать инструменты (сам король ушел
скоро, всего не дослушав, с нами любезно раскланялся), - и, признаться,
много мы тогда переволновались: а ну, ну, ухватятся за бесструнную!..
Было нам после концерта от короля угощение: посадили нас за стол, и
подавали нам лакеи в чулках и перчатках. Сидели с нами принцы и принцес-
сы, а наши под конец осмелели, навалилися изо всех сил, даже, приз-
наться, неловко. Осталася у меня о том вечере память: карточка с золотым
обрезом, меню нашего обеда, и расписалися на ней принцы и принцессы, нам
в воспоминанье. - Вот покажу в Заречьи!..
XX
Вот какие дела!
А все то время проживал я в Чижиковой Лавре нетрожно и ко всему приг-
ляделся. И хорошо мы за все это время друг дружку узнали.
Подружился я с Сотовым, что сверху.
Крестил я у них ребенка, девочку, назвали Татьяной. Тут и родилась
она, в нашей Лавре, Сотову в утешение. Ходит теперь Сотов гордо: папаша!
- и весь-то денек в бегах, добывает копейки. И узнали мы недавно, что по
законам здешним крестница моя будет считаться подданной здешней, и будут
у нее права и своя особая родина...
А кумой у меня - Зося. Удивительный это человек и тишайший. Живет она
наверху у нашего заведующего, и редко ее видно. Робкая она и маленькая,
словно мышь. Необыкновенная у нее судьба. Жила она в России, в каком-то
городишке под Москвою. Отец ее еще до войны уехал за границу, и осталась
она в России одна. И вот порешила она после войны ехать разыскивать сво-
его отца. Были у нее какие-то вести. Продала она, какое оставалось, доб-
ришко, нашла человека, латыша, - выдал он ее за свою дочь, получила она
латышский паспорт и уехала из России в белый свет. Разумеется, обобрал
ее тот латыш до последней нитки. А слышала она, что отец ее здесь, в
этом городе, и уж как-то ухитрилась, со всею своею слабостью, - таким-то
вот удается! - добралася сюда одна. А добравшись только и узнала, что
умер отец давно, еще в войну, - и ни единый человек не мог ей указать
его могилы.
Так и осталася она бедовать.
Занимается она шитьем, берет от русских работу, и никогда-то ее не
слышно, точно и нет на свете таковского человека.
И все-то тут, - один почуднее другого...
Сошелся я с о. Мефодием, нашим священником. Отведена ему у нас навер-
ху небольшая комната, в одно окно, и занимается он в свободное время пе-
реплетением книг. Это уж, как убавился наш балалаечный успех, и довелось
мне опять искать заработка, стал и я учиться у него переплету...
И тоже - удивительный он человек.
Там-то, в России, никто бы о нем и не слыхивал, и жил бы он мирно и
тихо со своей попадьей и детишками, а тут многое довелось пережить, и
далеко о нем ходят слухи.
А приехал он сюда, как и мы, с военнопленными из Германии. Был он
полковым священником в нашей дивизии, а до того жил где-то в Тульской,
под Епифанью, в глухом селе, там и осталася его семья. Попал он на фронт
под конец, когда было объявлено по духовному ведомству о приглашении ду-
ховенства на должности в армии. Приходик у него, видимо, был небольшой,
бедный, вот и соблазнился он на хорошее жалованье...
И ничуть-то он здесь не изменился: как был, коротенький, на маленьких
ножках, и глазки небольшие, запавшие, точно ото сна встал, и никогда не
глядит прямо. Ходит он в штатском, - в куценьком пиджачке, и бороденка у
него клинушком, красная.
А хорошо бы мог жить человек. Тут на всю нашу колонию два русских
священника: протоиерей, настоятель прежней посольской церкви, ученый и
бородатый, и этот наш, о. Мефодий. И удивительно дело, - полюбили здеш-
ние русские люди о. Мефодия. - Кресьтины ль, венчанье, исповедь, - все к
нему. И во многих русских семействах преподает он детям закон божий. В
больших они за все это неладах с ученым посольским протоиереем.
Мог бы хорошо жить человек, да вот, поди ж ты, не хочет... Водится за
ним тот грешок, что и за Южаковым: любит он погулять и выпить, да только
не сходит ему чисто с рук, как, бывало, у нашего Южакова.
И еще до моего приезда были у него тут истории.
- В то время, когда перебрался я в Лавру, и пока занималися мы в ор-
кестре, жил он скромно, переплетал книги, и запретили ему доктора наст-
рого пить, и по лицу его было видно, что мучает человека болезнь: был он
обрюзгший и желтый, и всегда под глазами мешки, и глазки у него, как ще-
лочки.
И потом довелось мне услышать, что не по одному докторскому запреще-
нию держался он то время, - были у него в городе две истории, и что
большой получился из-за того скандал, и было ему кой-от-кого сказано,
чтобы во избежание больших неприятностей держался покрепче.
Сам-то он, разумеется, о своих похождениях - ни гу-гу, и уж после пе-
ресказал мне подробно Сотов.
А дело было такое.
Еще о прошлом лете, когда варили мы в Г. смолу, вышло с ним первое
приключение. Подкатился он раз, разумеется, выпивши, на главной улице к
проходившей молодой даме. Может, и ничего не сказал он ей нехорошего, а
только захотелось ему выразить свое сердце, и может вспомнил ту минуту
свою попадью... А тут насчет женской части и некасаемости закон самый
строжайший и до того даже, что всякая, ежели пожелает, может загубить
нашего брата, стоит ей только заявить где надо, что, мол, покушался та-
кой-то на ее женскую честь.
Разумеется, не поняла его чувств та самая дама и с великим удивлением
посмотрела на странного человека, и кому надо, - пальчиком.
Долго понять не мог о. Мефодий, за какую провинность забрали его тог-
да в кутузку.
Стали его там допрашивать, по порядку. А когда дошло до рода занятий,
вынул он свои бумаги.
- Я, - говорит, - священник.
А им, пожалуй, как стоит город, не доводилось, чтобы за такое брали
священников с улиц.
Показал он бумажки, на ихнем же языке, все честь-честью.
И так это им показалось невероятно, что, может, в их первый раз не
поверили даме. И в тот же вечер доставили о. Мефодия в Лавру с великими
извинениями на казенном автомобиле.
Удивлялся я, на него глядя: трезвый - робкий и неслышный, воды не за-
мутит, а выпьет, - и морюшко ему по колено. И откудова берется у русско-
го человека такая прыть!..
А после того первого случая, скоро вышел другой. - И опять забрали
его за то же самое и на том же месте...
На другой раз большая была неприятность: передали дело в полицейский
суд, и приговорил суд о. Мефодия к уплате штрафа в десять фунтов за ос-
корбление женской чести. Предупредили его в суде, что за повторение по-
садят надолго в тюрьму, и сообщили нашему консульству, и двойная от того
получилась неприятность.
По этой причине он и остановился пить на долгое время.
Только раз, помню, и сорвалось.
Это уж было по лету, когда работал я с ним в переплетной. Получил он
от какого-то русского за венец деньги и на радостях позвал меня в город
поужинать. И так стал звать и просить, что невольно я согласился.
И надолго запомнилась мне та наша прогулка.
Поехали мы в виду хорошей погоды на бассе, опять на верхушке, и очень
он разговорился. И всю-то дорогу, без-умолку, рассказывал мне о своей
родине и о семействе, хвалил село, попадью и детей (их у него пятеро),
рассказал, как всякую зиму, в филипповки, ловил норотами налимов, и ка-
кие в их речке огромадные щуки, и как однажды, по большому к нему дове-
рию, посылали его мужики в Тулу закупать для общества хомутину... А как
приехали на главную улицу, повел он меня в лучший ресторан, с зеркальным
входом, и оказалось, что уж знают его там, как облупленного. Подавали
нам барышни, в белых передниках, и с ними он по-приятельски, и все ему
глазки. А я, признаться, не привычен к таковским местам и очень стеснял-
ся. Помню, подошел к нам человек на деревянной ноге, прихрамывая, поздо-
ровался с батюшкой, а мне отрекомендовался российским полковником, при-
сел к нам за столик. Был он какой-то облезлый, и руки у него потные,
липкие. Врал он нам не судом и, видимо хорошо знал батюшкин легкий на
деньги характер. Весь вечер он просидел за нашим столом и подмигивал ка-
кой-то барышне в шелковой шапочке, сидевшей от нас неподалеку. И поче-
му-то запомнилась мне та барышня: молоденькая, розовая, с пушком на ще-
ках.
И как ни старался я удержать батюшку от лишних расходов, спустил он в
тот вечер все свои денежки до последней копейки, и так разошелся, что
нельзя было его узнать. Оставил он подававшим нам девушкам на чай по
полфунта! А когда выходили, уж силою и обманом, кое-как увез я его в ав-
томобиле домой, на свои деньги.
А утром гляжу: опять - тихий и скромный, не проронит ни единого сло-
ва, точно и не было ничего. Только потолще под глазами мешки.
И опять я подумал: какие есть люди, и откудова у русского человека в
иные минутки такая прыть?..
XXI
Частенько мы толковали о России.
И какие только ни ходили о России слухи, и чего-чего ни писали газе-
ты!.. Разумеется, никто не знал толком, и врали все несудом, как тот
безногий полковник. И не знали мы, чему верить и чего ожидать.
Лукич от досады даже перестал глядеть в газеты.
А больше всех суетилися наш мичман и Веретенникова, генеральша, и
всякий день они ожидали, что новые придут вести, и будет нам можно в
Россию.
Есть здесь в городе русские, прежние деятели, и депутаты, и бывшие
важные лица. Видели мы их редко и почти не встречались, и только
единственный раз довелося мне побывать на ихнем собрании. Было это еще
зимою, и забежал я по делу повидать одного человека. Стал я у стенки, не
раздеваясь, странное у меня было чувство: что чужой я всем этим людям, и
они мне чужие, и было мне почему-то неловко, - точно вот все на меня од-
ного смотрят, и с большою робостью подошел я по окончании к нужному че-
ловеку. Чувствовал я себя перед ним, точно школьник. И подумалось мне,
что в тысячу раз был мне ближе тот норвежец, с которым я в жару прова-
лялся три недели, и ни разу не видел его лица...
По лету довелось мне переплетать книги для одной русской дамы, прожи-
вающей в городе. Муж у нее здешний, человек известный, писатель. Много я
на него любовался: высокий, бритый, с седой головою, и какой-то весь не
по-нашему складный. Оставили они меня обедать. А сидел у них гость из
Парижа, бывший депутат думы, и портреты его я видел еще в России. Был он
невысокий и чистый, с серебряной бородою, и руки пухлые, мягкие, с обру-
чальным колечком, и разводил он ими особенно, и будто что гладил. Заме-
тил я, что фальшивые у него зубы, и что жует он частенько по-мышьи, а за
едою причмокивает языком, и какие-то неверные у него глаза. И за все
время обеда разговаривал он один и очень аккуратно кушал котлетки, и по-
чему-то ничего не осталось у меня в памяти от его разговора.
И подумал я, на него глядя, что знают такие-то не больше нашего о
России, а, быть-может, и поменьше...
А каких, каких не наслышалися мы тут вестей!
Так-то раз прибегает к нам наш мичман, точно с цепи, в руках газета:
- Господа, едем!
- Куда едем?
- Едем, едем! В Россию!
Были мы в тот раз все дома, даже Выдра лежал на своей койке, задеря
по обыкновению ноги.
Разумеется, все подхватилися, кроме Выдры. Оживился и повеселел Лу-
кич.
Окружили мы мичмана, спрашиваем:
- Где, где, покажите!
Сунул он нам газету и тычет пальцем:
- Вот читайте!
Стали мы разбираться, и точно, большими буквами: - "В Москву вступил
генерал Брусилов!" - Смотрим, газета большая, солидная, все очень точно.
- Верить нам или не верить?
И вдруг из угла, с Выдриной койки, этакий рассыпчатый бас:
- Брехня!
Точно окатил нас водою.
Так раззадорил он мичмана, - даже слюною забрызгал:
- Как так брехня? Тут факт, телеграмма, и надо иметь дубовую, как у
вас, голову!..
Повернулся Выдра на другой бок, точно ничего не случилось, и слышим
опять из угла:
- Брехня!
А на поверку вышло по Выдриному.
Вот с этим Выдрою и получилась по лету история, и неожиданно открыла-
ся вся его тайна.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг