Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     1. Знакомство на лекции профессора Прохазки.
     2. Туманные идеи Кондрата Сабурова.
     3. Содружество четырех. Идеи проясняются.
     4. Диплом и назначение в Объединенный институт N 18.
     5. Лучезарный Огюст Ларр и зловещий Карл-Фридрих Сомов.
     6. Лаборатория ротоновой энергии получает первое признание.
     7. Женитьба Сабурова и бегство Ширвинда.
     8. Эдуард Ширвинд возвращается.
     9. Карл-Фридрих Сомов ставит палки в колеса.
     10. Сабуров обнаруживает ошибки в своей теории.
     11. Измена Адель Войцехович и Эдуарда Ширвинда.
     12. Изгнание Мартына Колесниченко.
     13. Взрыв.

     - Отличная программа! - произнес за моей спиной насмешливый голос.  -
Если не ошибаюсь, друг Мартын, вы собираетесь писать детективный  роман  в
древнем стиле  -  таинственные  преступления,  любовные  страсти,  злобные
противники и прекраснодушные покровители... Не так?
     Я вскочил. Позади стоял Сомов. Его глубоко посаженные  глаза  горели,
широкое лицо кривилось в усмешке. Он наслаждался, словно  поймал  меня  на
скверном поступке, которого заранее ожидал. Я возмутился:
     - Кто дал вам право вторгаться в мою комнату? Я не посылал разрешения
на вход.
     Усмешка слетела с его лица, как сдернутая  маска.  Теперь  он  глядел
холодно и хмуро. Тысячи раз я видел его таким.
     - Обращаю ваше внимание на две ошибки, друг Мартын.  -  Голос  звучал
бесстрастно и отстраняюще - тот "желтый" голос, каким  он  разговаривал  с
подчиненными. Во всяком случае, со мной - всегда.  -  Первая:  заместителю
директора  института  не  требуется  иного  разрешения  на  вход  в  любую
лабораторию, кроме его личного шифра.  Вторая:  эта  комната  не  ваша,  а
бывшая ваша. Если вы того пожелаете, она снова станет вашей. Но вы  такого
желания пока не высказывали.
     Во мне все сильней закипал гнев.
     - Даже положение заместителя директора  не  дает  право  высматривать
через мое плечо, что я пишу.
     - Третья ошибка. Я не заглядывал  вам  за  плечо.  -  Он  показал  на
дисплей настольного компьютера, на нем сияла исписанная мной  страница.  -
Советую в другой раз использовать старинные карандаши,  а  не  современное
стило, переносящее каждую букву на экран. Укажу и на четвертую ошибку.  На
дисплее изображена программа расследования катастрофы: именно то  задание,
которое мы с Ларром вам предложили. Стало быть, нет  вины  в  том,  что  я
случайно с ней познакомился.
     Я взял себя в руки.
     - Все логично. У вас есть замечания к программе?
     -  Пока  стилистические.  Лучезарный  Огюст,  зловещий  Карл-Фридрих,
бегство Ширвинда,  измена,  изгнание...  Не  слишком  ли  много  цветистой
старины даже для любителя старого стиля? Например, вот это: "ставить палки
в колеса"! Колесный транспорт можно увидеть только в музеях. К чему в  век
ракет и антигравитаторов такие древние термины?
     - Хочу доказать, что и в  наш  век  антигравитаторов  иные  старинные
выражения точно отражают реальность.
     Он сел, не дожидаясь приглашения.
     - Ваше право. Как вы догадываетесь,  я  пришел  не  для  того,  чтобы
вычитывать с дисплея предварительную программу вашего расследования. Будет
день, вы сами доложите мне методику поиска.
     - Результаты, а не методику, - поправил я. Сомов многого хотел.  Наши
личные  отношения,  сколь  ни  важны  они  были  для  Кондрата   и   меня,
Карлу-Фридриху Сомову раскрывать я не собирался.
     Он пожал плечами.
     - Границы установите сами. Я не любитель  старинных  детективов,  так
что с этой стороны можете оставаться спокойным.
     - Итак, вы пришли сюда ради того, чтобы... - напомнил я.
     - Совершенно  верно:  чтобы  вручить  вам  эту  папку  с  документами
лаборатории.
     Он протянул толстый пакет, который держал в руках. Я сказал:
     - Разве я не говорил вам с Ларром, что отчет комиссии, расследовавшей
катастрофу, и личные дневники Сабурова меня пока не интересуют? Я обращусь
к ним, когда стану сверять свое мнение с официальными выводами.
     - Вот, вот! Пусть все эти документы будут  у  вас  под  рукой,  когда
понадобятся. Кстати, здесь не только доклад комиссии и дневники  Сабурова,
но и рабочие журналы лаборатории. Без них вы вряд ли восстановите в памяти
все детали экспериментов.
     Я положил пакет на стол. Было что-то раздражающее в настойчивости,  с
какой Сомов стремился заранее воздействовать чужими  мнениями  на  мое  не
сложившееся пока собственное мнение.
     - Кажется, вас беспокоит, что мое заключение будет сильно  отличаться
от того, какое вы хотели бы получить?
     Он хладнокровно снес мой выпад.
     - Почему вам так кажется?
     - Ну знаете, Карл-Фридрих!.. Наши с вами отношения  никогда  не  были
дружескими. Эдуард острил, что если всюду, где вы говорите "да", поставить
"нет", то будет сносно. Но до этого с вами трудно.
     - Ширвинд хорошо острил, мне часто нравились его шутки. И отношения с
вашей блестящей четверкой могли быть лучшими, чем реально были.  Но  какую
это имеет связь с сегодняшней беседой?
     - А ту, - резко сказал я, -  что  мы  всегда  были  вам  нежеланны  в
институте. И особенно был неприятен я.  Разве  вы  не  жаловались  на  мою
бесцеремонную прямоту еще больше, чем на грубость Кондрата? И  сомневаюсь,
что вам нравились остроты  Эдуарда!  Уверен,  что  из  всех  кандидатур  в
расследовании трагедии с ротонами моя - самая для вас  неприемлемая.  Могу
представить себе, какой нажим оказал директор на вас, чтобы вы согласились
привлечь меня, а не другого.
     - Вашу кандидатуру предложил я, а не Ларр, - холодно возразил он. - И
могу информировать, что он согласился только под моим нажимом.
     Я бы жестоко соврал, если бы сказал, что ожидал такого признания.  На
какую-то минуту я растерялся. Сомов пристально и спокойно глядел на меня.
     - Все-таки, думаю...
     Он прервал:
     - Будет еще время разобраться во всех "почему" и "отчего". Сейчас  вы
знаете, что я сам пожелал вашей кандидатуры, и это облегчит мою просьбу  к
вам.
     - Вы сказали - "просьбу"?
     - Я сказал - "просьбу". Она такова. Со временем  ваши  выводы  станут
известны всем. Но пока они не отлились в окончательную форму, не  делитесь
своими соображениями ни с кем. Особенно с  вашими  друзьями  Войцехович  и
Ширвиндом. Они, вы сами понимаете, пристрастны.
     Я  снова  сделал  ошибку.  В  этот  первый  день  расследования   мне
предстояло непрерывно ступать на тропки, уводящие от истины.
     -  Я  толкую  ваши  слова,  Карл-Фридрих,  что   посвящать   в   свои
предварительные соображения я должен только Ларра и вас?
     - Вы неправильно  толкуете  мои  слова,  друг  Мартын.  Только  меня.
Академик Ларр относится  к  тем,  кого  нельзя  знакомить  с  фактами,  не
получившими завершенной оценки. И скажу откровенно: я настаивал  на  вашей
кандидатуре  не  только  потому,  что  вы  лучше  всех  знаете   ротоновую
лабораторию, но еще и потому, что с вами надеялся легче,  чем  с  другими,
достичь такой договоренности.
     - Карл-Фридрих! Что кроется за вашими странными просьбами?
     - Только одно. Огюст Ларр - выдающийся энтузиаст чистой науки.  Но  я
опасаюсь, что в вашем  расследовании  обнаружатся  обстоятельства,  весьма
далекие  от  специфических  научных  задач.  Зачем  подвергать   испытанию
глубокую мысль и чуткую совесть нашего руководителя?
     Нет, решительно в  этот  день  мне  суждено  было  нагромождать  одно
заблуждение на другое!
     - Это звучит так, словно вы опасаетесь раскрытия каких-то  преступных
действий, задевающих вас лично!
     - Преступных действий? И задевающих меня лично? Уж не подозреваете ли
вы, что какие-то мои административные решения вызвали взрыв в лаборатории?
     - Во всяком  случае,  не  буду  поражен,  если  обнаружится  что-либо
похожее. Вы столько мешали нам, столько...
     - Ставил вам палки в колеса, так? - Он кивнул  на  дисплей,  там  еще
сияла моя программа. Я резким нажатием кнопки  погасил  экран.  -  Что  ж,
исследуйте и это, друг Мартын.
     - Не премину, - с вызовом отозвался я. Впервые он улыбнулся. В улыбке
было больше печали, чем сарказма. Что-что, а печаль  мало  соответствовала
его характеру.
     - Вот видите, вы уже сами  готовы  признать,  что  в  трагедии  могут
появиться побочные  к  науке  обстоятельства.  Это  меня  устраивает.  Для
полноты укажу вам еще одну тему из таких побочных. Имею в виду вашу личную
роль в лаборатории.
     - Вы, кажется, считаете, что я причастен к взрыву?
     - А почему  бы  и  нет?  Вы  глубже  всех  разбираетесь  в  специфике
ротоновых  исследований,  вы  были  близким  другом   Сабурову...   И   вы
поссорились с ним, да еще так, что и слышать не хотели о ротонах,  создали
собственную, принципиально иную лабораторию. Сабуров, вы это сегодня  сами
узнали, не отменил вашего  входного  шифра,  он  оставил  вам  возможность
возвращения, но вы возненавидели его лабораторию и его самого. Отсюда один
шаг до мщения. Логическая цепь, не правда ли?
     Я засмеялся. Мой смех звучал, наверно, невесело.
     - И вы верите в правдоподобность этой любопытной цепи?
     Он встал.
     - Я верю, что вы исследуете и эту  логическую  цепь  и  доложите  мне
первому выводы, к каким придете. У меня нет  причин  сомневаться  в  вашей
человеческой и научной честности.
     Сухо кивнув, он ушел.



                                    5


     Многое мог  я  вообразить,  только  не  то,  что  меня  самого  можно
заподозрить в причастности к катастрофе. И самым,  вероятно,  удивительным
было, что логика в таком подозрении имелась. Наша ссора с Кондратом  прямо
наводила на такую мысль. Я вдруг понял, каким искаженным  может  выглядеть
мой уход из лаборатории. И я  не  мог  опровергнуть  такое  искажение.  Не
объявить же: Кондрат стал непереносим, потому я и покинул его. Звучало  бы
слишком уж по-детски. Я сам в ходатайстве об уходе  указал  иную  причину:
охладел к ротоновой тематике, хочу поэкспериментировать в другой  области.
Ларр с Сомовым понимали, что причина не в охлаждении к ротонам, а в чем-то
более важном. Но в чем? Сомов  только  что  объяснил:  испугались-де,  что
эксперименты ведут к катастрофе, и заблаговременно сбежали. И  я  не  могу
возмутиться, не могу на оскорбительное подозрение ответить  оскорбительной
дерзостью, ибо реально не  было  серьезной  причины  для  моего  ухода  из
лаборатории! Прав, нрав сухарь и недоброжелатель  Карл-Фридрих  Сомов,  он
точно нащупал больную точку, безошибочно ударил в нее. Он  сообразил,  что
сам я неспособен оценить свои поступки, и предлагает взгляд со  стороны  -
вот  эти  официальные  отчеты,  рабочие  журналы  да  в  придачу  дневники
Кондрата, такие же путаные и пристрастные, каким был  Кондрат,  какими  мы
оба с ним были.
     Я положил в ящик стола принесенный Сомовым пакет.
     - Не удалась ваша подсказка, дорогой Карл-Фридрих, - сказал я  вслух.
- И не удастся! Понимаю, понимаю вашу цель! Представить трагедию если и не
в (светлых одеждах, то хотя бы как благородный научный риск. Даже  вызовет
уважение - ах как опасна их работа на наше общее  благо,  вот  они,  герои
науки, благоговеть перед ними! Нет, Карл-Фридрих, слишком уж  элементарная
задумка! Хотите знать правду? Правда в том, что я понятия не имею,  какова
правда. Но постараюсь узнать. Это единственное, что обещаю.  -  Я  включил
дисплей. На экране  снова  засияла  намеченная  мной  программа.  -  Итак,
встреча четырех на лекции Клода-Евгения Прохазки.  Слушаю  себя.  Что  еще
скажешь о Прохазке?
     Но мне нечего было говорить о Прохазке, кроме того,  что  существовал
такой научный скандалист, невысокий, почти четырехугольный, дико лохматый,
крупноносый, толстогубый человечище. И что он приехал  в  нашу  прекрасную
Столицу  из  древнего  города  Праги  и  мощнотрубным  голосом  крушил   с
университетской трибуны фундаменты космологии. И что  мы,  четверо  юнцов,
были  покорены  и  красочным  обликом  профессора,  и  громоподобным   его
голосищем, и яркостью революционных теорий. И что  космогоническая  теория
Прохазки наконец стала общепринятой, а сам он умер вскоре после того,  как
ему поставили в его родном городе первый памятник.
     - Вот и все, что я знаю о великолепном  научном  буяне,  -  сказал  я
вслух экрану. - Что там следующее? Туманные идеи Кондрата?  Но  ведь  если
они туманные, что-либо ясного о них не сказать.
     Я закрыл глаза и задумался. Закрытые глаза мало  помогали  мысли,  но
так лучше вспоминалось прошлое.
     ...Я шел по  университетскому  парку.  На  свободной  скамейке  сидел
Кондрат. Я присел рядом, он недоброжелательно посмотрел на меня.  Я  решил
это перетерпеть. На всякий случай сказал:
     - Мы недавно познакомились. Вас зовут Сабуров, верно?
     - Кондратий Петрович Сабуров, - ответил  он  хмуро.  -  А  вы  парень
этой... Клавдии Войцехович?
     - Адели, а не Клавдии. Нет, я сам по  себе,  а  не  чей-то.  Надеюсь,
возражений не будет?
     - Ну и оставайтесь сами  по  себе,  мне  какое  дело,пробурчал  он  и
отвернулся.
     В парке весна преобразовывалась в лето. Время шло к полудню. В вышине
торчали неподвижные золотые тучки, и от этого все небо  казалось  золотым.
Вспомнились две строчки древнего поэта:  "Я  послал  тебе  черную  розу  в
бокале золотого, как небо, Аи". Мне никогда не приходилось  видеть  черных
роз, и я не знаю, что такое Аи - просто лимонад или  покрепче,  но  насчет
неба поэт не ошибся, оно сегодня было таким.
     - Почему вы молчите? - вдруг с негодованием спросил Кондрат.
     - Вы тоже молчите, - огрызнулся я. На возражение умнее я не нашелся.
     - Я размышляю.
     - Вы считаете, что размышлять свойственно только вам!
     - Ничего вы не размышляете! - Он все больше сердился. - У вас  пустые
глаза. Вы любуетесь небом и цветами, вот что вы делаете! Это  даже  слепой
увидит.
     - А вы, естественно, не слепой. Если хотите, чтобы  я  ушел,  скажите
прямо. Не буду навязывать своего присутствия.
     - Я не гоню, оставайтесь.
     - Благодарю за разрешение. Какие еще веления?
     В нем совершилась перемена. Потом я привык к скачкам его  настроения,
но в тот день удивился. Кондрат произнес очень дружески:
     - Послушайте, помогите мне. Вы сможете.
     - А какого рода помощь?
     - Простая. Нужно совершить одно  великое  открытие.  Оно  у  меня  на
языке, но никак не формулируется. Помните вашу Адель?
     - В каком смысле надо ее помнить? Я с ней дружу уже несколько лет. Но
она, между прочим, не моя, а тоже своя собственная. И очень своя, могу вас
уверить.
     - Это хорошо. Я хотел бы, чтобы вы вспомнили ее маленькое вычисление.
Поразительный результат, не правда ли?
     Мне показалось тогда, что я понял нового  знакомого.  Этот  сумрачный
верзила с таким переменчивым настроением, видимо, не знает меры в оценках:
какую-то - несомненно мелковатую - идею называет великим открытием, да еще
уверяет, что совершать великие открытия  очень  просто.  А  в  примитивном
арифметическом подсчете обнаружил поразительные результаты. Я  постарался,
чтобы моя ирония дошла до него.
     - Адель непрерывно  что-нибудь  вычисляет.  Для  этого  она  и  носит
крохотный   компьютер   в   сумочке.   Вычисление   -   рабочая   площадка
астронома-теоретика. Разве вы этого не знали?
     Он нетерпеливо отмахнулся.
     - Знаю, знаю! И что она готовится в теоретики. И что вы  тоже...  это
самое... ядерщик! Я говорю о расчете, что она сделала на лекции  Прохазки.
Все думаю и думаю о нем.
     - И в результате этих дум пришли к великому открытию?

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг