возмущал безучастностью, поражал равнодушием в тех поворотных линиях
исследования, где - Рой твердо в этом был уверен - только и открывался
простор научному увлечению, только и становилась обоснованной придирчивая
старательность.
Андрей Корытин обладал удивительной способностью покидать намеченную
столбовую дорогу эксперимента ради того, чтобы нырнуть в случайно
открывшиеся боковые тропки. Его захватывала непонятность как таковая,
вообще непонятность, а не конкретные загадки конкретных тем. Если бы Рой
мог обойтись без Андрея, он и не подумал бы о друге. Но еще в звездолете,
на обратном пути с Марса на Землю, Рой понял, что Андрей необходим. Только
в лаборатории Корытина можно выяснить загадки аварии. Только там имеется
сложнейшая аппаратура для проверок вневременных передач, только там он с
Арманом найдет человека, этого самого Корытина, несравненно лучше их
разбирающегося в существе явления, породившего аварию. "Ради Андрея нам
придется примириться с Андреем", - со вздохом охарактеризовал Арману
ситуацию Рой.
- Рассогласование во времени команд с планеты и ответных действий
корабля вполне объясняет катастрофу, - прокомментировал Арман картины на
экране. - Но такое объяснение, в свою очередь, порождает столько новых и
сложных проблем...
Андрей прервал его нетерпеливым взмахом руки:
- Какие новые проблемы - чепуха! Пульсирующее течение времени -
вздор, плохо знают физику в вашем институте, никуда время не пропадает! А
сверхсветовые скорости - не исключено, я недавно выступил в передаче, надо
прислушиваться к новым идеям...
- Мы слушали ваше сообщение на Марсе, - вежливо сказал Арман. - И нас
поразило, как близки ваши исследования к явлениям, с которыми столкнулись
мы. Я еще на Марсе сказал об этом Рою.
- Я не слышал твоей передачи, - признался Рой. - Я был подавлен
несчастьем с Генрихом, ужасной картиной в морге... И что твои работы могут
пролить свет на наши загадки, я в тот момент и вообразить...
- ... не мог, знаю, иного и не ожидал: для воображения нужна работа
мысли, на это тебя всегда не хватало, Рой, говорю как друг, ты мыслишь
слишком медленно, это уже не подходит. Постой, дай сказать! - закричал он
на протестующий жест Роя. - Я же пришел не обсуждать тебя, не отвлекай!
Катастрофа на Марсе, точно, соприкасается с нашими работами, твой помощник
прав, только не прерывай, ненавижу, когда прерывают!.. Мы совершили
величайшее открытие века, и от такой формулировки не отрекусь, она самая
точная. Я полностью потерял покой с минуты, когда узнал, что дважды два
четыре!
- А ты раньше не подозревал, что дважды два равняется четырем?
Рой знал, о чем говорит Андрей, но не удержался от насмешки.
Андрей был незаурядным математиком. Он легко оперировал рядами Нгоро,
сложнейшие же суперматрицы Петровского были знакомы ему, как сам он
утверждал, "не только в лицо, но и за руку".
- Ты грубиян, Рой! Или хочешь, чтобы в потоке света, мирно льющемся
из скопления Кентавр-3, а оно на периферии Галактики, почти двадцать тысяч
парсеков от Солнца, нам сразу преподнесли высшую математику? Спасибо, что
хоть это удалось расшифровать!
И он с восторгом стал описывать, как приняли необыкновенное сообщение
из далекого шарового скопления. В тот день испытывали большую шифровальную
машину, разлагающую суммарный световой поток на отдельные фотоны. "Самая
совершенная станция приема из созданных человечеством!"- воскликнул
Андрей. Свет в ней используется как рабочее тело, но не как агент
передачи. Для космической связи свет не годится, свет движется слишком
медленно. Разумные цивилизации Вселенной разделяют тысячи, сотни тысяч,
миллионы светолет. Человечество успеет состариться и погибнуть, а Солнце
погаснет, пока от далеких собратьев придет ответ на вопрос, заданный при
помощи света на заре развития человечества. Космические цивилизации не
выберут в качестве агента связи медленный свет, это заведомо обречет на
неудачу попытки знакомства.
- Но ты же сам говоришь... - вставил реплику Рой.
- Не говорю, нет, отвратительная привычка вторгаться с пустячными
вопросами в объяснение, слушай и молчи!
Рой больше не задавал вопросов, и Андрей возвратился к большой
шифровальной машине. В их лаборатории заранее решили рассматривать все
виды электромагнитных излучений, поступающих из космоса, как некий канал,
внутри которого распространяется несравненно более быстрый реальный агент
межзвездной связи. Для ясности он приведет такой пример. Свет подобен
древней железнодорожной колее. Рельсы строились медленно, они продвигались
вперед на километры в сутки. Но потом по ним мчались быстрые поезда! Свет
тысячелетия, миллионы лет ползет от звезды к звезде, от галактики к
галактике. Но, протянувшись от светила к светилу, он становится
соединяющей их колеей, по ней можно пустить скоростные агенты,
самостоятельно не движущиеся в космосе. И тогда межзвездная связь
становится практически мгновенной. Между прочим, волны со сверхсветовой
скоростью были открыты еще в двадцатом веке, их тогда называли волнами
материи. Тогда же установили, что они не несут энергии, - и к ним потеряли
интерес. Предки воображали, будто все виды энергии исчерпываются теми,
какие им были известны. Их ошибок не повторили. Любое чудовищное
предположение принималось для проверки.
- Чего мы только не делали, Рой! Но эффект дало лишь замедление
света. Не изображай недоверия, Рой, знаю твои возражения. Да, свет
медлителен, но когда? Когда пересекает космические бездны! А для пленок,
на которых его фиксируют, слишком быстр! Частота световых колебаний даже в
видимом спектре так велика, что можно все человеческие знания, миллиарды
старинных книг, миллионы лент полностью уложить в десятиминутной передаче!
А теперь вообрази в том же световом потоке информацию от агента побыстрее,
да ведь тогда всю тьму человеческой премудрости впихнешь в микросекундную
передачу! Как же уловить ее начало, ее конец, не говорю - расшифровать
полностью!.. Вот и задача: замедлить свет, чтоб открыть в нем
сверхсветовые передачи! Мы теперь принимаем излучение по фотону: свечу,
зажженную на отдалении Веги, - вот такую яркость. Потом, естественно,
усиление, запись, анализ... И на диаграммах появились позывные первой
внеземной цивилизации, уровнем развития, вне сомнения, превосходящей
земную - наши звездные соседи, как ты знаешь, пока далеко уступают
человеку. Вот эта пульсация: два-два-четыре, два-два-четыре...
Он наконец выговорился и замолчал. Рой спросил с недоверием:
- Запись одноразовая или повторяется?
- Чудак ты, Рой, разве можно быть уверенным, что дважды два - четыре,
если бы непрестанно не повторялось все то же!
- И ничего, кроме этой арифметической истины, не принято?
- Пока ничего. Это же позывные, чего еще ждать от позывных!
- Чем ты объясняешь, что основная передача не принята?
Андрей стал терять живость речи:
- Вариантов тысячи, тысячи... А самый вероятный: мало ослабляем свет.
Не могут же позывные и основная передача идти в одном темпе - позывные
медленнее, только тогда их уловят малочувствительные приборы, не все же
цивилизации одинаково развиты! А привлек внимание - дело сделано, на
приемных станциях знают, что не просто свет, в нем информация, надо
настраивать аппаратуру на тонкое улавливание!
- Готовите проверку этого предположения?
- Готовим, готовим, эксперимент будет сложным, очень! - Андрей
повернулся к Арману: - Вы со мной, собирайтесь-ка поживей!
Арман вопросительно посмотрел на Роя. Рой усмехнулся:
- Так сразу? И зачем тебе нужен Арман?
- Не мне - ему самому нужно, вам всем: вы же интересуетесь
сверхсветовыми передачами, вневременными - так вы их по глупости
называете, только в моей лаборатории имеется подходящая аппаратура.
- Мы воспользуемся твоим разрешением, но раньше познакомим тебя с
последними болезненными видениями Генриха.
Андрей нетерпеливо дернулся.
- Мне хватит бреда Артемьева, до такой ерунды Генриху все равно не
добраться. Не хочешь в лабораторию, летим в санаторий, с радостью погляжу
на самого Генриха, нет времени на ваши пустые зрелища.
- Времени, потраченного на эти зрелища, ты не пожалеешь. Дело в том,
что в бреду Генрих проделал удивительное математическое вычисление.
2
На стереоэкране менялись краски и контуры, зрелище походило на
картину сумасшедшего художника - мир разноцветных призраков, пространство,
пронизанное взрывами, фигуры, напоминающие скорее диаграммы, чем живых
существа. Вскоре стало ясно, что это мысли, но закодированные не словами,
не чертежами, а как-то по-иному - полупредметное-полусимволическое
мышление.
Арман комментировал, тыкая указкой в экран:
- Вот здесь клубится фиолетовое облачко биологических переворотов,
расшифровка дала фантастическую картину диковинных существ. Обратите
внимание на бурно проносящиеся силуэты, это демоны физических
закономерностей; институтской машине понадобилось шесть часов, чтобы
разобраться, - рейс до Сириуса она рассчитывает за два часа. Результат:
школьная физика, Генрих мог бы сдать курс на четверку, но не больше. Зато
те красные змеи, крадущиеся в лиловом тумане, интересней. Приглядитесь к
извивам, к гребням на туловищах... Все эти обертоны мозгового излучения
после расшифровки оказались ответвлениями ряда Нгоро.
- Расшифровку! - нетерпеливо потребовал Андрей. - Змеи не интересуют,
давайте математику!
На стереоэкране засияла математическая структура: переплетения
посылок, разброс следствий, обобщенная конструкция результата. Рой
торжественно произнес:
- Ты видишь формулу движения трех тяготеющих тел вокруг общего
центра. Кроме того, Генрих вывел формулы для любого числа взаимно
тяготеющих тел, но они слишком сложны, чтобы показать на экране. Все
вычисления правильны...
Андрей вскочил и возбужденно заходил по комнате.
- Это же значит, что Генрих совершил открытие, которое не удавалось
ни одному математику! - крикнул он, останавливаясь перед Роем. - Он самый
выдающийся гений из живших на Земле!
- Никакой он не математик, - с досадой возразил Рой. - Тем более не
гений. Мы со всем тщанием проверили математические способности Генриха.
- Ты хочешь сказать...
- Да, именно! Ординар. Генрих так же способен создать новую
математику, как репа заколоситься.
Андрей с удивлением смотрел на Роя.
- Но тогда мозг его послужил приемником чужой мыслительной работы,
стал полем, на котором разыгралась не им порожденная буря?
- Похоже, так.
- Значит, все-таки есть этот гений, этот математический титан,
который добился огромного результата, но сам его не обнародовал, а навеял
в мозг твоего брата! Так в чем дело? Немедля вывести его на свет! Предки
выражались еще ярче: "При жизни поставить памятник!"
- Мы ищем, - невесело сказал Рой, - неведомого человека, настроившего
свое сознание на мозг Генриха, или непостижимое явление, превращающее
рядового жителя Земли в научного исполина... Мы ищем разгадку катастрофы
на Марсе, ибо ни я, ни Арман не сомневаемся, что гибель звездолета и
чудесные возникновения математических способностей у Генриха - звенья
одной таинственной цепи.
3
Генрих, помогая себе палкой, ковылял по аллее парка. Когда прилетели
Рой и Андрей, он радостно махнул рукой и заторопился, но ноги еще плохо
слушались его.
Рой, подбежав, успел поддержать брата. Он упрекнул Генриха:
- Не рано ли в бег? Тебе лежать и лежать.
- Бежать - рано, в остальном я здоров, - весело ответил Генрих.
Он опустился на скамью, Рой и Андрей сели рядом. Андрей молча глядел
на друга. Генрих похудел; в нервном, раньше легко менявшем выражение лице
появилась восковая оцепенелость, странно противоречившая глазам,
по-прежнему живым. Генрих усмехнулся: он знал, как выглядит.
- Когда человек рассыпается на атомы, Андрей, его трудно собрать в
старом виде, - сказал он.
- Да, конечно, конечно, - поспешно согласился Андрей. - Жуткая же
была авария, просто жуткая! И столько загадок, столько тайн, столько
всякой удивительности!..
И он опять замолчал, не отрывая испуганных глаз от Генриха. И
молчание всегда словоохотливого, импульсивно исторгающего из себя слова
друга показывало яснее любых слов, каким страшным кажется Генрих. Генриху
это даже понравилось. Плохой внешний вид соответствовал ужасу катастрофы.
Генрих по-человечески порадовался бы, если б Андрей счел, что он пышет
здоровьем: он тяготился болезнью, особенно в те первые дни на Земле,
когда, возвращенный в сознание, еще не знал, хорошо ли пойдет
выздоровление, и с опаской думал о будущем.
Сейчас каждая клетка тела ощущала возвращение здоровья, будущее было
светло, скверный внешний вид уже не соответствовал внутреннему состоянию;
он лишь свидетельствовал о глубине той ямы, из которой Генрих выбрался.
Генрих, с удивлением поймав себя на этой мысли, ощутил удовольствие, что
так напугал Андрея.
И он сказал шутливо:
- Насчет тайн и удивительностей промолчу. В том, что считать
удивительностью, а что стандартом, ты знаток выше нас всех. Но так
утомительно почти месяц бесцельно валяться на постели, когда другие...
Андрею почудилась в ответе Генриха не шутка, а жалоба. Он
запротестовал, чтобы не дать Генриху углубиться в жалость к себе - жалость
плохой помощник выздоровления:
- Не надо, Генрих, какие бесцельности! Ты столько во время болезни
сотворил поражающего воображение!..
Генрих грустно усмехнулся:
- Ты насчет моего превращения в великого математика? Это уже прошло.
Поболел гениальностью и выкарабкался в нормальность.
- Все-таки это твои открытия, - пробормотал Андрей.
- Вряд ли. Каким-то образом мой больной мозг стал приемником чужих
сокровений, к тому же плохим приемником: сразу же выплеснул их наружу. А
тот, кто реально генерирует великие мысли, носит их в себе. Так ведь, Рой?
Рой сдержанно сказал:
- Пока ты можешь еще претендовать на авторство.
- Это было бы слишком простое решение, Рой. А ты ведь сам доказывал,
что самое бесплодное дело - искать простых решений. Трудно и вообразить
себе, Андрей, как Рой мучил меня вопросами, расспросами, допросами и
повторными запросами с той первой минуты, когда я стал способен на
что-либо отвечать.
- А каков результат? - осторожно спросил Андрей. - Я имею в виду...
- Я знаю, что ты имеешь в виду. Моя память обрывается на моменте,
когда Спенсер стал приподниматься на диване. Что было потом, даже и не
представляю себе.
Андрей взглядом спросил Роя, не повредит ли Генриху дальнейший
разговор об аварии. Рой, отвернувшись, не поймал взгляда Андрея.
Поколебавшись, Андрей продолжал задавать новые вопросы, лишь постарался
говорить помедленней и наблюдал при этом за лицом Генриха, чтобы прервать
выспрашивания, если при каком-либо воспоминании оно болезненно исказится.
Но Генрих отвечал спокойно, то пожимал плечами, то недоуменно улыбался, то
задумчиво смотрел куда-то вдаль - такова была его обычная манера
разговора. Андрей понемногу успокаивался: Генрих был прежним, несмотря на
свой новый страшный вид.
- Твое сознание, однако, сохранило многие картины, Генрих?
- Знаю. Чьи-то дикие глаза. Они отпечатались в моем мозгу, а не в
сознании. Картинки любопытные, я их сейчас с интересом рассматриваю на
экране, но ощущение такое, будто ко мне они не имеют касательства.
- Что ты можешь сказать о Спенсере?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг