Генриха. Я приведу лишь один факт, чтобы вам стала понятна серьезность
события: за час музыкального сеанса Генрих похудел на семь килограммов,
так велик был отток энергии из тела.
В эти суматошливые дни борьбы Генриха с хворью я позабыл о Михаиле,
он тоже не давал знать о себе, даже не поинтересовался здоровьем Генриха.
Он словно бы не ушел, а бежал - и боялся снова с нами соприкоснуться.
Он появился недели через две. Генрих уже вставал на короткое время,
он хотел побольше ходить, но медики сомневались, полезно ли это ему, и я
не давал. Я, как вы понимаете, и работал и ночевал в комнате Генриха и
если выходил из нее, то ненадолго.
- Жив? - приветствовал я Михаила. - А мы думали, тебя взяла нелегкая.
Он понял "нелегкая" в смысле "нелегкая музыка" и торжествующе засиял:
- Мелодия губительная, но я превратил ее в свою противоположность.
Расскажите, как вы объясняете изобретение Альберта?
Я посмотрел на Генриха. Он прошептал:
- Говори ты.
Мы с Генрихом много размышляли о происшествии, я высказал не свое, а
общее мнение. Я начал с того, что человек и вправду познает окружающее и
себя не одним разумом, но и эмоциями, и среди них немаловажно музыкальное
восприятие. Вещи мира не только видятся, не только осязаются, не только
пахнут, но и звучат. Каждому предмету мира, каждой комбинации их
соответствует в психике человека особое музыкальное звучание. Древние
греки говорили о "гармонии сфер" - и они не были такими уж дураками. Один
поэт некогда писал:
И все звучит. На камень иль траву
Ступаешь, как на клавиши рояля.
И прислонясь к стволу, росу роняя
На звезды, облепивши листву,
Звучишь и сам.
Обратное тоже верно - каждому психическому состоянию человека
соответствует мелодия, выражающая это состояние. Разумеется, все эти
звучания - симфонии внешнего мира, музыкальные ритмы психики - обычно так
слабы, что составляют неопределенный шумовой фон восприятия и размышления.
Альберту удалось - и в этом сила его изобретения - гигантски усилить
внутреннюю музыку человеческого познания и страстей. Но изобретение таит в
себе и угрозу. Природа недаром скрыла музыку чувств и мыслей в
микрозвучании, растворила ее в шумовом фоне. Альберт распахнул зловещий
ящик Пандоры, скрывавший страсти души. И в своем натуральном виде эмоции
почти всесильны, под их действием люди гневаются, рыдают, тоскуют, впадают
в неистовство, бесятся, сходят с ума. Тысячекратно же музыкально
увеличенные, они убивают. Любое ощущение, крохотное и неприметное,
усилитель Альберта делает великим чувством. Человек не способен вынести ни
великое горе, ни великую радость, человек гармоничен, такова его природа,
- все чрезмерное губительно для человека. И сам Альберт, испытывая свой
аппарат, был сожжен гигантским наслаждением и, уже умирая, не понимал, что
гибнет, а не наслаждается. И Генриха едва не испепелила вечно тлеющая в
нем печаль об Альбине, когда печаль из обычного чувства выросла в
обжигающе громадную. И чтобы больше не повторялись такие трагедии, мы
теперь постараемся наглухо закрыть грозное открытие Альберта Симагина...
- Нет! - закричал Михаил. - Вы этого не сделаете! Я не позволю!
- Не позволишь? Между прочим, мы пригласили тебя в качестве
музыкального эксперта, а не на роль верховного судии. Улавливаешь разницу?
- Выслушайте меня! - попросил он. - Только об одном прошу: выслушайте
меня спокойно. Не надо так волноваться.
- Волнуешься ты, а не мы. Говори. Обещаю слушать без усиления эмоций.
Он говорил путано и торопливо, воспроизвести его бессвязную речь в ее
буквальности я не сумею. Он соглашался с нами: гениальный аппарат Альберта
- он так его и назвал - безмерно усиливает звучания, уже существующие в
психике, они и впрямь становятся опасными. Защищать усилитель Альберта в
его сегодняшнем варианте он не намерен. Но Симагин совершил великое
открытие, об этом надо твердить, об этом надо кричать: окружение порождает
в человеке музыку, в эти внешние звучания вплетаются мелодии психики -
удивительная, но, к сожалению, почти неслышная симфония творится в душе
каждого человека, индивидуальная его музыка, музыка его восприятия, его
мыслей, его чувств, не навязанная волей композитора. Он, Михаил, намерен
эту музыку сделать явной, не усиливая страсти души, а гармонизируя их.
Душа неизменно алчет не умножения того, что уже есть в ней, а
противопоставления. Если человек яростен, то все в нем жаждет усмирения,
если он горюет - радости, если буйно весел - тишины.
- Гасить страсти? - сказал я. - Так, что ли? На огонь лить воду, под
лед подводить пламень?
- Не так! - запротестовал он. - Не гасить, а гармонизировать, неужели
вы не понимаете? Совмещать противоположности, свет отчеркивать тенью.
Полная, совершенная гармония - и особая для каждого человека!
- В идее звучит неплохо. А как в осуществлении?
- Уже осуществлено! - объявил он торжественно. - Я написал
изумительную вещь, никто еще до меня... С принудительной музыкой отныне
покончено, только та, что создается самим слушателем... Называется "Твоя
собственная симфония". Публичный концерт - через месяц, первого мая.
- Придем, - пообещал я. - К тому времени Генрих поправится. А пока
извини, разговор затянулся.
- Пожалуйста, - поспешно сказал Михаил, но не ушел. Лицо у него стало
жалким.
Генрих удивленно взглянул на меня. Всю беседу он промолчал, это с ним
случалось. Но если собеседником он бывал не отменным, то слушателем
образцовым. Я нетерпеливо сказал:
- Говорю тебе, мы придем. Что еще?
- Без вашей помощи концерт не состоится, - промямлил Михаил. - Дело в
том, что... Мне нужен аппарат Альберта. Я его немного переделаю...
Знакомые конструкторы обещали... Понимаешь?
Я обернулся к Генриху. Генрих засмеялся.
- Отдай, - сказал он с облегчением. - И пусть он покрепче
переделывает эту чертову машину. Сказать по совести, я боюсь смотреть на
нее.
7
О первом концерте индивидуальной музыки мне говорить нечего, он у
всех вас в памяти.
И вы, конечно, помните речь, произнесенную Потаповым перед концертом.
Я лишь добавлю, что Генрих смеялся, а я удивлялся. Михаил держался
заправским оратором. Он так развязно нападал на музыку прошлых веков, что
уже это одно покорило молодых буянов, начинающих утверждение своей
личности со словечка "нет", обращенного на все и на всех. Тогда впервые
публично и прозвучал изобретенный Альбертом термин "принудительная
музыка", отныне столь обычный, что уже не замечают его ругательной
природы. Зато общепринятое сегодня название "индивидуальная музыка" Михаил
употребил всего раз или два; он напирал на формулы "свободная музыка" и
"музыкальное самопознание".
Что до самого концерта, то меня смешило, что в зале собралось почти
двадцать тысяч человек и все молчат и чего-то ждут, а ничего не
происходит: оркестра нет, наушники тоже отсутствуют и только на сцене
возвышается небольшой деревянный ящик - переделанный аппарат Альберта. Во
мне индивидуальная музыка всегда звучит слабо, я, вероятно, воспринимаю
мир не музыкально, а рационально. Михаил не раз сетовал, что я феномен и
его творения не про меня.
Но эта забавная музыка все-таки зазвучала и во мне. Я назвал ее
забавной, потому что во мне она скорее была иронической, звуки смеялись,
особенно когда я опять озирал сосредоточенно молчавший зал. Генрих же,
когда концерт закончился, оказал мне со вздохом:
- Опять те же печальные мелодии! - Он увидел, что я забеспокоился, и
добавил: - Но не было ничего страшного, на такую музыку я мог бы ходить
каждый день.
Пока мы выбирались наружу, я прислушивался к разговорам вокруг нас.
- Гигантское произведение! - говорил один, растерянно улыбаясь. -
Нет, это поразительно, почти сверхъестественно! Никогда в жизни не слышал
такой величественной симфонии!
- Я плакал, - признавался другой. - Я ничего не мог с собой поделать,
слезы лились сами. Просто невероятно, как Потапову удалось построить такую
большую вещь на вариациях одного траурного мотива, правда нежного и
красивого, этого отрицать не могу.
- Вот же было веселье! - восторгался третий. - Если бы не соседи, я
пустился бы в пляс, так хороши те радостные мотивчики! А тебе они
понравились? - спрашивал он свою подругу, немолодую женщину.
- Веселые? - переспросила она. - Я что-то их не услышала. - Она
содрогнулась. - Больше я на такие концерты не пойду. Звуки были грубы,
некоторые мотивы непристойны. У меня впечатление, будто меня раздевали и
освистывали. Если и слушать такую музыку, то запершись в одиночестве.
- Этот концерт нужно слушать в постели, а не в зале, - утверждал еще
один. - Удивительно успокаивающая вещь, после нее хорошо заснуть.
Впрочем, я ломлюсь в открытую дверь: вы не хуже моего знаете, как
действует индивидуальная музыка. И что она теперь публично не исполняется,
а стала интимным занятием, совершаемым в одиночестве, по-моему,
естественно. Мы с Генрихом не раз потом говорили об этом с Михаилом. Он,
как вы знаете, долго боролся против переселения его индивидуальной музыки
из концертных залов в спальни, он видел в этом реванш, взятый ненавистной
ему классической принудительной музыкой".
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг