в изоляции, чтобы я разрабатывал одной группе военных новое оружие против
другой? Собираются воспользоваться моими знаниями, как козырной картой во
взаимной убийственной игре?
И я с горечью думал, как странно повернулась моя жизнь. На своей
планете я вместе с Гамовым привел наше общество, наконец, к вечному миру.
А здесь мое появление подбавит огня в тлеющую борьбу, возможно, превратит
скудный жар во всемирное пламя. Меня используют как пылающую головешку,
брошенную в стог сена. "Великий миротворец!" - такой титул мне законно
присвоили на родине. "Проклятый пришелец, творец истребительной войны!" -
под таким названием мне войти в историю иномира. И мне примириться с таким
поворотом? Или я уже не ученик Гамова?
Нет, думал я, нет! Я стою ровно столько, сколько реально стою. Узнать
от меня больше, чем сам захочу открыть, никому не удастся. Усилить одну из
групп для победы над другой - за кого вы меня принимаете? Есть хорошее
слово, отвергающее все лукавые расспросы: не знаю! Не знаю ничего о наших
механизмах, не знаю, для чего и как они применяются, понятия не имею,
какова их конструкция! Вы же читали в моей книге, что кабина
предназначалась не для меня, откуда мне знать, что в нее положили для
вневременного межмирового рейса. Не надо, я не из тех, кто страшится
занесенного кулака. И смертью не пугайте, все должны умереть, какая
разница - немного раньше или немного позже? Да, пытка ужасна, я, как и все
вы, благородные господа, побаиваюсь боли. Но есть вещи непереносимей
телесной боли. О муках пыток никто не вспомнит после моей смерти. Боль
умрет вместе со смертью, но память о предательстве будет беспощадно долго,
мстительно долго преследовать меня и после смерти. Что перед этим ваши
награды за предательство, ваше избавление от пыток? Честолюбие, говорите?
Себялюбие, утверждаете? Ну, и что? Честолюбие происходит от чести, любить
свою честь - что может быть выше? Любить лучшее в себе, то, что полюбили в
тебе другие, - вот мое самолюбие. И это фундамент, на котором я
устанавливаю свое величие. Я и перед такой формулой не остановлюсь -
величие! И покажу величие вам, даже если придется извиваться под пытками
палача.
Так я укреплял свой дух горячечными мыслями. Мой мозг пылал, рождая
картины допросов, издевательств и пыток. Я почти реально переживал все,
что воображал, - и всюду, во всех картинах, оставался тем, кем
предназначил себе быть. И только устав, стал снова думать о другом исходе
- может быть, правители этой страны склонятся на предложение о дружбе
наших народов, может быть, увлекутся планами трансмировых рейсов. И тогда,
передав им все, чего мы достигли, я совершу лучшее, что мог бы совершить,
- и не будет больше причин горевать о неожиданной разлуке с родиной.
На другой день Леон Сеговия сообщил мне, что правительство готово
выслушать мои предложения - надо идти в зал заседаний.
За порогом моей квартирки, из которой я ни разу не выходил все дни
заточения, ко мне пристроились четыре охранника - два по бокам, два
позади. На следующем этаже Сеговия привел меня в обширный холл, распахнул
одну из дверей - около нее тоже стояли охранники - и пригласил:
- Зал правительства. Входите, пришелец из сопряженного мира.
В зале было полно сидящих людей. Все молча встали, когда я вошел,
молча стояли, когда я проходил к указанному мне месту. Я позволил себе и
некоторую свободу, чтобы продемонстрировать независимость. Вдоль торцовой
стены на столиках под стеклом были выложены трофеи из кабины: пакеты с
едой, отдельные механизмы и приборы, комплекты одежды и белья и особо
оружие - переносные вибраторы, резонансные снаряды, тормозные жилеты и
около десятка карманных импульсаторов с набором запасных разрядников. На
полу у крайнего столика возвышался метеоаккумулятор с энерговодой. Я
посмотрел на него и усмехнулся - уж этот-то механизм был излишним: в
кабину не поместили - да он и не влез бы в нее - подвижный метеогенератор,
а без него аккумулятор не мог ни вызвать настоящий дождь, ни даже убрать с
близкого неба крохотной мороси.
Пока я обходил столики с трофеями, все в зале стояли и молча следили
за мной. Вероятно, им казалось, что я, как хозяин всего этого добра, делаю
оценку - все ли имущество в сохранности.
Сеговия указал мне на пустой столик с одним стулом, стоящий на
некотором отдалении от выставки трофеев. Я сел. Теперь застекленные ящики
с оборудованием кабины были позади меня, а впереди весь зал. Сеговия
скромно присел у стены на свободное место с небольшим приборчиком в руках,
вероятно, переносным компьютером.
В том же не нарушенном пока молчании я обводил глазами зал. Среди
присутствующих были знакомые, приходившие ко мне в больницу, - в тех же
мундирах, но уже без халатов. Но большинство сидело в цивильных костюмах.
Люди были как люди, ни один не брал ни особой фигурой, ни выражением лица
- сидели, молчали, смотрели на меня и терпеливо ожидали, что я скажу. И
хоть их было много больше, чем бывало на Ядре, мне стало казаться, что я
вновь веду важное заседание и буду указывать, кому и когда говорить.
Наверное, это сказалось и на тех первых словах, с какими я обратился к
ним:
Добрый день! Начинаем нашу встречу. Кто хочет слова?
1986-1987
Калининград - Комарово
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг