Анна Курсай встала, но не торопилась покинуть кабинет. Я с удивлением
смотрел на нее, она медленно краснела.
- Вы чем-нибудь недовольны?
- Нет, не то... Так все неожиданно... Я даже после освобождения
опасалась преследований, думала, куда бы мне теперь скрыться. А вы - такое
доверие!.. Не знаю, как благодарить...
- Зато я знаю, - сказал я с улыбкой. - Когда-нибудь вы придете ко мне
и скажете: генерал Семипалов, я так счастлива, что молния моего
импульсатора лишь скользнула по вашей груди, а не пронзила ее. И это будет
мне лучшей благодарностью!
Она пошла к двери. Я смотрел ей вслед. Я не понимал себя. Еще
несколько часов назад я сердился на Гамова за то, что он поставил служить
в свою охрану офицера, пытавшегося его убить. В этом поступке была такая
уверенность в своем абсолютном возвышении над всеми, что любой
приближенный к нему человек, уже друг или еще враг, не мог не проникнуться
сознанием его превосходства. И вот, негодуя на Гамова за театральный
поступок, я сам совершил точно такой же. И даже его словами говорил о
покушении на меня. Во мне уже назревало несогласие с Гамовым, но во всех
действиях я еще подражал ему как ученик. И его ослепительное актерство
командовало пока и моими поступками.
Я чувствовал, как велика моя зависимость от Гамова и как она из
недавно радостной и легкой становится все больше нежеланной и тягостной.
Забыв об Анне Курсай, как только она вышла, я думал о себе и о
Гамове, и весь внутренне сжимался - я страшился хода событий...
5
Прошло несколько месяцев.
Это были трудные и радостные месяцы. Два главных события заполнили их
- нигде не велось военных действий, нигде не проливалась кровь; и страшная
эпидемия не дошла до наших границ. Правда, в Нордаге гибли дети и наши
оккупационные солдаты; и прибрежные города Клура подверглись опустошению -
из них в панике бежало население; в Родере вводили строгие карантины, даже
в Патине были смертельные случаи. Штупа действовал: от Адана до океана за
все лето не выпало ни одного дождя, даже вечные болота пересыхали. Великие
трудности сулила потом такая мобилизация метеоэнергии, но Гамов и слышать
не желал об ослаблении: на его столе ежедневно возобновлялась сводка
заболевших в соседних странах детей, она определяла поступки. И если
раньше его редко можно было увидеть вне дворца, то сейчас посещение
больниц стало важным делом - он вылетал для этого в Родер и Нордаг, ближе
просто не было больниц для лечения водной аллергии. Я как-то хмуро
заметил, что он слетал бы даже в Клур и Корину, там больниц побольше. Он
не уловил иронии - да, слетал бы, но ведь это воюющие с нами страны, а
мира пока нет. Боюсь, что ему порой казалось, что мир вот-вот как-то сам
наступит. И он сердился на Пустовойта, что сбор грудного молока идет
медленней, чем требовали врачи. Добряк Пустовойт огрызаться не научился,
но оправдывался уже красноречиво - у нас, говорил он, в связи с войной
огромное падение рождаемости, то же и в других воюющих странах, а женщины
нейтралов даже за высокую плату неохотно расстаются со своим молоком.
Нужно, просил он, поэнергичней тормошить женские Комитеты. И Гамову, и ему
мерещился в них прообраз будущего мирового правительства. Я не разделял их
увлечений. Эту женскую самодеятельность власти в любой стране только
терпят. А чуть обстановка изменится, мигом прихлопнут.
Однажды у меня попросили конфиденциального приема Павел Прищепа,
Готлиб Бар и Альберт Пеано.
- Конфиденциальное - значит тайное, - сказал я, когда они разом
явились. - От кого же будем таиться? От товарищей по Ядру? Или от
диктатора?
- От Гамова, - ответил за всех Прищепа.
- Кто будет говорить первый? - спросил я. - Готлиб Бар, вы?
По Бару, в стране назревала новая катастрофа. Штупа в борьбе за сухое
лето на континенте исчерпал все запасы энерговоды. Урожай этого года
невелик - результат все тех же действий Штупы по спасению больных в Корине
и Клуре. От накопленных Маруцзяном богатств давно ничего не осталось.
Скоро золотой лат будет стоить не больше старого калона. Еще хуже со
средствами Акционерной компании Милосердия. Они казались огромными, сейчас
они мизерны - Пустовойт назначал фантастические цены за грудное молоко.
Отчисления от передач военнопленным, вначале значительные, сейчас
поубавились - много вражеских пленных обменено на наших, лагеря
сократились. И только одно государство, королевство Торбаш, вступило в
ведомство Пустовойта, притока иностранной валюты нет. У Гонсалеса с
финансами не лучше, чем у Пустовойта, но он скрывает свои расходы. Общий
вывод: экономика страны очень ослабла.
- Твое мнение о новой военной кампании? - обратился я к Прищепе.
Он был настроен мрачнее Бара. Военная передышка была выгодней
Аментоле, чем нам. Он быстро оправился от поражения, мы ресурсы потратили
на борьбу с эпидемией. Кортезия все свои возможности подчинила усилению
военной экономики. Сейчас у нее водолетный флот, превосходящий наш. Запасы
энерговоды колоссальны. Оснащенность армий Фердинанда Вакселя и Марта
Троншке покажется просто жалкой в сравнении с тем, как вооружает Кортезия
свои новые армии. Если мы весной ринемся на Клур, чтобы завершить войну на
континенте, мы встретим армию гораздо мощней армии Вакселя.
- А если не ринемся? - спросил я. - Если удовлетворимся тем, что
война замерла без решения в чью-то пользу, как на это надеется Гамов?
- Тогда военные действия начнет Аментола, - ответил Пеано. - И начнет
в Клуре. К весне у него там будут такие силы, что он легко пройдет Родер и
Ламарию и снова захватит Патину. А из Корины, которую мы сейчас спасли,
высадится в Нордаге экспедиционная армия кортезов. Не забывайте, что у нас
нет своего океанского флота, а у кортезов он огромен. Но это еще не все.
Аментола восстановил поставки вооружения отколовшимся от нас союзникам.
Великий Лепинь превращается в первоклассную военную державу. Лона Чудина
вы знаете, Семипалов. Он мечтает о владычестве над половиной континента. А
его братец Кир Кирун дышит гарью сражений, как мы свежим воздухом. Весной
на нас набросятся со всех сторон. Победитель зазнаётся и успокаивается,
побежденные хорошо учатся. Гамов, боюсь, слишком увлечен величием одной
нашей победы. Мы должны первые начать военные действия. И не весной, а
сейчас. Пока я могу гарантировать известное военное превосходство над
врагом и неожиданность, которая так часто помогала нам. Враги наблюдают
психологические атаки Гамова и уверены, что мы и не помышляем поднять
войска.
Я спросил сразу всех:
- Вы докладывали Гамову о своих оценках положения?
- Только поодиночке - каждый по своему ведомству, - ответил Прищепа.
- Он отвергает наши опасения, даже когда соглашается с оценками. Он
убежден, что война исчерпала себя, что ныне эффективны только сражения в
душах. Меня он уверял, что Аментола склоняется к такому же пониманию, а
нагромождают вооружения его генералы, они ничего другого не умеют.
- Значит, поставить вопрос о возобновлении военных действий на Ядре?
Вы уверены, что нас поддержат все члены Ядра?
- Нет, Андрей, мы уверены в обратном, - сказал Прищепа. - Пустовойт
поддержит Гамова, если тот не согласится с нами. Гонсалес будет за Гамова,
потому что он всегда за него, чтобы наш диктатор ни совершил. Вудворт
будет против нас, ибо мечтает о замирении со своей бывшей родиной. Штупа
израсходовал слишком много средств и потребует отсрочки, чтобы набрать
запасов. Исиро склонится к Гамову, потому что привык перед ним
преклоняться.
- Невеселая раскладка, - сказал я. - Если Гамов не согласится с нами,
то шестеро против четырех. Наше поражение гарантировано.
- Постарайтесь его убедить, - сказал Пеано. - Он считается с вами
больше, чем с любым из нас.
- Это естественно, я его заместитель. Но замещать его я могу, лишь
пока продолжаю его политику. Он не потерпит заместителя, который не
продолжает, а отвергает его. Все должности при Гамове - лишь служебные
функции. Подумайте о другом, друзья. До сих пор мы верной стайкой шли за
ним. Мы воистину были прочным Ядром, в котором он играл роль
одухотворяющего керна. Но если расстроится согласие, то это раскол.
Мы помолчали.
- Хорошо, - сказал я и поправился: - Плохо, а не хорошо. Созываю Ядро
и ставлю наш общий доклад о возобновлении военных действий. Докладывать
буду я, вы меня поддержите.
Я дал себе два дня на размышление и ничего не сказал Гамову до того,
как все заняли свои места за правительственным столом.
Ядро закончилось, как я и предполагал, нашим поражением. Гамов
отказался возобновлять военные действия, его поддержали пятеро.
Предсказанное мной соотношение шести к четырем означало раскол
правительственной верхушки. Гамов перед голосованием произнес очередную
блестящую речь. Передам основные его идеи - они показывают, как мыслилось
в тот день Гамову ближайшее течение мировой политики.
- Мы дошли до такого момента, когда можно избежать войны, если сами
окажемся на достойной нас высоте! - вдохновенно описывал он ближайшие
перспективы. - Война уже исчерпала себя, хотя армии лишь ждут приказа,
чтобы ринуться друг на друга. Я намеренно употребляю формулу "друг на
друга", а не "враг на врага" - и не потому, что таков словесный шаблон, а
по той причине, что в этом сочетании она уже не шаблон, а новое явление,
ныне определяющее весь ход истории. И если продолжится война, то воевать
будут уже не враги, а друзья, ибо мы, еще не заключив мира, уже совершали
акции, немыслимые на войне - помогали своим врагам спасать их детей.
Появились новые органы, пока не оснащенные формальными атрибутами власти,
но уже располагающие властью реальной. Вдумайтесь, друзья, ведь женские
Комитеты Помощи и Спасения - организации национальные, но они возглашают
международное единство. Они не дадут правительствам двинуть на нас весной
свои армии. А вы хотите сами начать военные действия. Вы хотите погубить
все то, что мы с таким трудом растим в душах, - сознание абсолютной
ненужности войны, а это даже больше, чем уже доказанная нами преступность
ее. Нет, друзья, пока вы не лишили меня власти, я не отдам приказа на
военное наступление! Это была бы измена себе, нам всем, всем народам мира.
Вот такая речь - яркая, впечатляющая, как и все вдохновенные речи
Гамова. Она не убедила ни меня, ни Бара, ни Прищепу, ни Пеано, но
остальные проголосовали против нас. Я коротко объявил от имени нашей
группы, что мы остаемся при прежних убеждениях, но покоряемся большинству.
Гамов попросил меня остаться, когда все поднялись со своих мест. Он с
тревогой смотрел на меня.
- Семипалов, вы ничего не хотите сказать мне дополнительно?
- А чего вы ждете, Гамов?
- Опасаюсь... Политики, не получившие поддержки правительства, подают
в отставку.
Я невесело засмеялся.
- Можете этого не опасаться, Гамов. Я ваш ученик - отвергаю
классические методы. Добровольно в отставку не подам.
Он повторил то, что уже говорил мне:
- Не представляю себе, как бы мне работалось без вас.
6
Слишком знойное лето кончилось. Осень пришла естественная, а не
метеогенераторного производства - тучи, холод, дожди. Прищепа, раньше
спешивший с докладами к Гамову, теперь засиживался у меня. Пеано тоже
посещал меня без приглашения. Я с тревогой изучал сводки разведки,
ответные действия Пеано. Гамов - это становилось все очевидней -
переоценивал свое психологическое наступление. Жена Торкина, оправданная
судом присяжных, разъезжала по всей Кортезии, кляла и своего застреленного
мужа, и Аментолу, грозила новыми выстрелами. Но Прищепа докладывал, что ни
одного солдата не добавилось в охрану президента, который игнорировал
угрозы полубезумной женщины. И женские Комитеты, вместо того, чтобы
сталкивать правительства, стали терять популярность. Эпидемия водной
аллергии была задушена. Нужда отталкивать мужчин и брать на себя
государственные заботы у женщин слабела. Женская революция не совершилась.
Зато все очевидней виделось, что после тяжких поражений противники
планируют победу. На всех границах воздвигалась такая сила, что, приди она
разом в движение, противостоять ей мы не сумеем. И не было больше
сомнений, что эта сила ударит не позже весны.
Я сказал Прищепе, Пеано и Бару, что попытаюсь снова убедить Гамова в
том, что немедленные военные действия станут единственной гарантией
сохранения наших побед.
Но в то утро, когда я собрался к Гамову, произошло нечто, изменившее
весь ход событий. Аментола объявил, что прекращает экспорт продовольствия.
Сто лет Кортезия снабжала своими продуктами половину мира. Главная
промышленная держава, она наводняла своими машинами все страны. Но главной
статьей ее экспорта оставались сельскохозяйственные продукты. Село, а не
могучая индустрия образовали благосостояние этой страны, село, а не
заводы, питало ту широкую реку денег, что непрерывно лилась в Кортезию. И
вот Кортезия прекращала этот благотворящий поток - закрывала свои порты
для вывоза продовольствия. И не только для нейтралов, но и для своих
союзников - Корины и Клура.
Омар Исиро через каждые четыре часа передавал обращение Аментолы к
миру.
Он, конечно, обвинил нас во всех своих новых бедах. Это мы принудили
Кортезию сконцентрировать все средства в военной промышленности и на время
ослабить заботы о сельском хозяйстве. Это мы, разрешая помощь попавшим в
плен, грабили три четверти помощи - он не мог противодействовать такому
наглому грабежу, ибо тогда погибли бы от голода и болезней его солдаты.
Это мы, очищая от туч небо над союзниками Кортезии, нагоняли на Кортезию
массу циклонов, и он не мог отбросить их обратно, ибо это привело бы к
ливням в Клуре и Корине и буйству эпидемии, губившей детей. Он, Аментола,
ныне решил остановить разбой, прикрываемый помощью. Знойное лето в Корине
и Клуре наполовину снизило урожай в этом году - такова цена внешне
бескорыстной помощи детям. Дождливое лето в Кортезии на треть уменьшило
хлебные сборы - такова цена Кортезии за непротиводействие метеопиратству
Латании. Дальнейшее пособничество нам способно серьезно ослабить военное
могущество Кортезии. Он понимает, что и Клур, и Корина без энтузиазма
воспримут прекращение экспорта продовольствия. Но они не могут не знать,
что в этом повинно и то, что они поддались на шантаж врага. Война вступила
в окончательный период. Он готовит победу Кортезии и ее союзников. Победа
без жертв не бывает. Надо с жертвами примириться.
Вот такую речь произнес президент Кортезии.
Я поспешил к Гамову. Он был в чрезвычайном волнении, у него даже
нервно дергалась щека - я впервые видел это.
- Аментола признает свое поражение! - чуть не закричал Гамов. - Он
объявил, что силы его слабеют.
- Наоборот, он возвещает, что нанесет удар гораздо мощней прежних. И
что ради такого удара готов кое-чем и пожертвовать. Вижу здесь не
признание в военном поражении, а уверенность в военной победе.
- Я говорю о новом психологическом поражении Аментолы.
- А я говорю о том, что мы в последние месяцы одержали излишне много
психологических побед, но ослабили свои военные возможности. Гамов, мы
упускаем уже завоеванные победы! Аментола прекращает экспорт
продовольствия, но экспорт военной техники не прекратил.
- Вы слишком малое значение придаете борьбе за души, Семипалов.
- А вы слишком малое значение придаете борьбе армий. А ведь вы были
еще недавно первоклассным военным.
- Давайте разберемся в ситуации объективно, Семипалов.
- Только об этом и прошу.
У Гамова была хорошая особенность - приступая к объективному анализу
обстановки, он превращался из оратора в ученого. Никаких воодушевляющих
речей, пафоса и актерства! С Гамовым анализирующим мне было легче, чем с
Гамовым ораторствующим. Оратора Гамова приходилось только слушать, не
споря.
И он начал анализ с повторения, что признание в неурожае не
бахвальство, а жалоба. Прежде Аментола не призывал к жертвам ради победы,
он спокойно уверял свой народ и союзников, что все для окончательного
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг