поездок к нему явится наш человек и вручит крупную сумму от "Общества
сочувствующих промышленников". Если он примет взнос, нетрудно будет
доказать, что такого общества не существует, деньги вручил ему наш агент
и, стало быть, сам он является нашим агентом. Установление этого факта
предоставим полиции Аментолы, она постарается угодить президенту.
- А если Бернулли оправдается?
- На это потребуется время.
- Повторяю, Павел, а если он оправдается? Ведь это усилит его позиции
в стране.
- Еще до того, как он оправдается, мы его похитим. Вот тут похищение
сработает в нашу пользу. Изобразим исчезновение Бернулли как побег от
наказания за предательство. Кстати, Павел, деньги на обман Бернулли я
возьму из твоего фонда в Клуре. И в дальнейшем буду черпать из сумм,
предназначенных на борьбу с Гамовым.
- Не возражаю. Итак, дело за мной. Я должен внушить Войтюку, что у
нас важный агент в Кортезии. А когда ты выполнишь провокацию с деньгами,
Аментола догадается, что таинственный агент, о котором туманно доносил
Войтюк, и есть его злой враг Бернулли. Так?
- Примерно. Когда будешь говорить с Войтюком?
- Сегодня. Ты не узнал, встречался ли Ширбай Шар с Войтюком?
- Дважды. Вскоре после приезда, разговор был долгим. И вторично, на
другой день после нашего вторжения в Кондук. Ширбай, пренебрегая
осторожностью, кинулся к Войтюку, и они на полчаса заперлись. От Войтюка
Ширбай направился к Вудворту. Какой там совершился разговор, мы видели на
экране.
Павел ушел, и я вызвал Войтюка.
- Садитесь! - Я показал на кресло, сам сел в другое. - Передайте
вашим хозяевам благодарность за сто миллионов диданов. Я уже
воспользовался частью этой суммы.
- Можно поинтересоваться - для каких надобностей? - Он спрашивал
осторожно, но это не маскировало наглости вопроса. Видимо, то был прием -
начинать с наглости, авось сойдет, и откроется что-то важное.
- Нельзя. Вы для меня, а не я для вас. Я борюсь с Гамовым для блага
Латании, а не против нее.
- А можно спросить о борьбе с диктатором?
- Можно.
- Вам не кажется, что вы проигрываете эту борьбу? Референдум очень
укрепил власть Гамова. Мы, - он сделал ударение на "мы" - тонкое, чтобы
его не сочли за наглость, и достаточное, чтобы я понял его значение, -
вывели вас из зоны неприемлемости для коалиции... В "Декларации о мире"
упомянули только Гамова, Гонсалеса, Вудворта... Каждый мог понять - с вами
коалиция поведет переговоры... А результат?
- Результат в пользу Гамова. К сожалению, "Декларацию" составляли
люди, не сведующие ни в истории, ни в психологии латанов. Ограниченность
этих людей равнозначна глупости. Даже многие недоброжелатели Гамова
проголосовали за него, он в ореоле лидера сопротивления, защитника чести
родины. Я сам проголосовал за него. Что же говорить о других?
- Вы разрешите мне передать эти ваши высказывания? - Войтюк даже не
старался скрыть иронии. - Подразумеваю, глупость авторов "Декларации", их
невежество в вопросах истории и психологии...
- А для чего я вас вызвал? Передайте и не стесняйтесь в выражениях.
Один древний дипломат, человек тонкий, сказал послу вражеской державы:
"Ваши пушки внушают ужас, ваша дипломатия - смех!". Это тоже передайте. И
не как историческую цитату, а как мои слова.
- Слушаюсь. А если я добавлю, что "Декларация о мире" не облегчила
вам путь к власти, а затруднила?
- Вот так и передавайте.
- И что в результате просчетов заокеанских политиков вы отказываетесь
от борьбы за власть?
- А вот это - нет! Именно потому, что популярность Гамова так
возросла, нужно активней бороться с ним. Он способен своими
экстравагантными действиями - он называет их неклассическими - привести
Латанию к поражению. Я приведу ее к процветанию.
Войтюк осторожно нащупывал тропку к нужной информации.
- Что, по-вашему, нужно сделать, чтобы подорвать авторитет Гамова?
Подразумеваю действия, вредящие лично ему, а не Латании...
- Отвечаю. Нужно, чтобы за океаном точно уяснили себе планы Гамова -
те планы, против которых я восстаю.
- Вы считаете, что за океаном не видят этих планов? Либо не способны
их понять в силу... скажем, интеллектуальной ограниченности?
- Точная причина! Не поняли стратегии Гамова, и сами способствуют ее
успеху. Гамов поворачивает на юг и восток, там государства послабей.
- А зачем ему поворачивать на юг и восток?
- Поглядите на карту. Фронт продвигается в глубь Латании, одну
область за другой захватывает противник. Вакселя надо остановить, ибо мы
можем потерять всю промышленность центра, а Гамов строит запасные
помещения в тылу - принимать эвакуированные заводы. Наши поля затопляются,
урожая не собрать. Разве это политика? Гамов скоро завоюет и Торбаш, и
Лепинь, и Собрану... Пример - Кондук. Для захвата этой несчастной страны
Гамов не побоялся показать, что мы построили воздушный флот - и весь, до
последнего исправного водолета, бросил в бой. Я протестовал против
авантюры с Кондуком, он отверг мои протесты. Он сказал: Ваксель губит наш
урожай, мы конфискуем урожай у его союзников, там огромные
продовольственные ресурсы. Но разве это разумная политика? Ввергнуть
собственную страну в страдания - и лечить их ценой страданий других
народов. Никогда с этим не примирюсь!
Войтюк слушал меня с таким напряжением, что перестал дышать. А во мне
нарастало странное состояние. Я честно выполнял свою задачу - снабжал
врага информацией, полезной нам, а не ему. Но я не лгал, я обманывал врага
тем, что не обманывал его. Я вдруг ощутил, что и вправду, будь я на месте
Гамова, принудил бы историю шагать по другой дорожке.
Я помолчал, стараясь разобраться в самом себе - не порчу ли игру?
Войтюк заговорил сам:
- Вы считаете, что коалиция сама способствует успеху Гамова?
Я сказал с горечью - и удивился, горечь была актерским ходом, я ее не
должен был испытывать, но что-то похожее на горечь испытал:
- А у вас сомнения? Аментола перетянул наших бывших союзников на свою
сторону, прихватил и колеблющихся нейтралов. Но ограничился незначительной
помощью им. А что получилось на деле? Кондук завоеван, к концу лета мы
завоюем Торбаш, Собрану и Лепинь, все ресурсы этих стран, все их
продовольственные запасы будут в нашем распоряжении. Тогда всей мощью на
запад - и горе Вакселю!
- Вы говорите так, словно поддерживаете Гамова в его политике
завоевания соседних стран.
- Нет, я против завоевания стран, изменивших союзу с нами. Они должны
поплатиться за измену. Тут я с Гамовым. Но я и против того, чтобы победа
достигалась ценой страданий моих соплеменников. Будь я у власти, я бы
этого не допустил.
- Но пока допускаете?
Я сделал вид, что впадаю в раздражение.
- Войтюк, вы не понимаете главного: Гамов - диктатор, а Аментола -
только президент. Аментола встречает не только критику, но и
сопротивление. Гамов не допустит организованного противоборства у себя, но
с радостью стимулирует любую оппозицию Аментоле.
- Вы сказали - стимулирует?
- Удивляюсь вашей наивности! Неужели вам не ясно, что такой умный
политик, как Гамов, имеет своих агентов в Кортезии? Как-то он намекнул,
что один влиятельный политик - тайный его сторонник.
- Он не назвал его фамилии?
- Естественно. А если бы и назвал, я бы вам не сообщил. Будущее
темно. Если мне удастся заменить Гамова, этот его приверженец может
перейти на службу ко мне.
Я помолчал. Опять заговорил он:
- Простите, вы мне еще?.. В смысле указаний? Или информации?
- Разве вам мало? По-моему, я сказал все, что надо было. И боюсь,
даже больше того, что надо. Вы ловкий человек., Войтюк. Временами я
забываю, что вы агент наших врагов и, следовательно, мой личный враг, и
делюсь с вами, как с другом. У вас природное мастерство задуривать
собеседников и развязывать им языки. Идите, Войтюк.
Не знаю, принял ли он всерьез похвалу его шпионским умениям, но
удалился с поспешностью. Видимо, не терпелось передать новость, что захват
Кондука - не импульсивный ответ на уничтожение мирного городка Сорбаса, а
обдуманная стратегия поворота военных усилий на юг и восток, трагедия
Кондука - лишь начальный акт новой стратегии.
Меня вызвал Гамов. Он выглядел очень хмурым.
- Вам не понравилась беседа? Считаете, что я сделал ошибки?
Он с усилием усмехнулся.
- Игра, как всегда, проведена отлично. Был один момент... Я почти
поверил сам, что вы восстаете против меня... Когда говорили, что
несогласны с отвлечением наших сил с западного фронта на союзников. Очень
правдоподобно звучало. Но если так подействовало на меня, то еще сильней
должно подействовать на того подонка.
Я снова убедился, что Гамов обладает дьявольской интуицией. Он
усомнился во мне в момент, когда я сам в себе усомнился.
- Что с вами, Гамов? У вас похоронный вид. Случилось новое несчастье?
Ваксель прорвал нашу оборону?
- Случилось то, что ни вы, ни я вообразить не могли. Восстание в
тылу.
- Восстание? Кто восстал? Где восстали?
- Восстали водолетчики. Арестовали командиров, нагрузили боевыми
снарядами водолеты и пригрозили, что открывают военные действия.
- Что собираетесь делать?
- Лечу с вами и Прищепой усмирять бунт.
10
Водолетные базы размещались в горных и лесистых районах, далеко от
населенных пунктов. Не было у нас объектов, более засекреченных, чем эти
базы. Если бы враг дознался о количестве размещенных на них водолетов,
если бы он хотя бы отдаленно представил себе, какой уже создан воздушный
флот и как он непрестанно умножается, рухнули бы наши надежды на скорую
победу. Ни одна база не имела ни номера, ни названия; люди, призванные
туда служить, теряли право переписки с родными, встреч с посторонними
людьми, ни телефонные, ни телеграфные линии на базы не шли. Территория
окружалась частоколом непроходимых и непролазных насаждений, и в гуще
кустов таились датчики Прищепы, фиксировавшие каждого, кто приближался -
отдельно человека, отдельно зверя. Прищепа по передатчику, настроенному на
его индивидуальное излучение, принимал информацию с баз и передавал в
штаб. Ни перехватить такие передачи, ни скопировать передатчики - каждый
выпускался лишь в двух экземплярах - ни практически, ни теоретически было
невозможно, как невозможно полностью, до каждой клетки, скопировать
человека, как невозможна пока и задача проще - повторить на своем живом
пальце линии пальца другого человека.
В водолетчики мы подбирали парней, не обремененных семьей, здоровых,
сильных, проверенных на выносливость, на быстроту реакций, даже на
смелость и самоотверженность - и для таких испытаний имелись тесты. Эти
ребята были элитой нашей военной молодежи. И вот на крупной водолетной
базе они арестовали своих командиров, захватили водолеты и готовятся к
каким-то военным действиям. Поверить в это было невозможно!
- Мой связной вчера передал по своему каналу, что среди ребят
волнение, - в водолете рассказывал мне Прищепа то, о чем раньше
информировал Гамова. - Сообщил, что идет выяснить причины смуты. Часа два
никаких сообщений, затем торопливое: "За мной гонятся, командиры
арестованы, склады взломаны, водолеты захвачены, готовятся к военным
действиям..." И связь прервалась. Очевидно, связного арестовали.
- Передавал ли раньше ваш связной о готовящихся выступлениях? Хотя бы
о том, что у ребят скверное настроение?
- Передавал только, что ребята горячо обсуждают положение на фронте.
Еще передал, что всех взволновало вторжение в Кондук. Но он не нашел
ничего предосудительного в высказываниях.
- Под арест дурака! - гневно сказал Гамов. - Заметить волнение,
услышать горячие разговоры - и не установить, по какому случаю горячатся,
что волнует! Никудышные у вас сотрудники!
Прищепа промолчал.
Водолет опустился на площадь, окаймленную торцами обширных
двухэтажных казарм. Всего казарм, уходящих в глубину леса, было шесть. С
востока базу защищали горы, со всех остальных сторон - леса. Где-то в
чащобе высоких деревьев таились и склады с боеприпасами, и подземные
ангары на сто двадцать водолетов - такова была мощность этой базы, уже
полностью укомплектованной - по первому же приказу можно поднять все
машины в бой.
Наш водолет окружили беспорядочной толпой вооруженные водолетчики. Ни
у одного я не заметил ни почтительности, ни простой приветливости. От нас
не ожидали одобрения и нам не обещали доброго приема.
Гамов обратился сразу ко всем:
- Вы меня узнаете?
Ему ответило несколько голосов:
- Узнаем. Вы Гамов! Еще бы не узнать! Вы наш диктатор!
- Правильно - я ваш диктатор. Вы меня знаете. Я вас не знаю, вас
слишком много. Кто зачинщики бунта, выходите вперед.
Никто не двинулся. Гамов нехорошо засмеялся.
- Думал, вы похрабрей. Как же вас выпускать в бой, если вы и
поговорить страшитесь?
Из толпы выдвинулись четверо.
- Называйте свои фамилии, если хватит храбрости.
Они отчеканили:
- Альфред Пальман! Иван Кордобин! Сергей Скрипник! Жан Вильта!
- Пальман, Кордобин, Скрипник и Вильта - так? Слушайте мой приказ:
немедленно освободите арестованных командиров и доставьте их сюда. -
Зачинщики переглянулись, в толпе пронесся угрожающий шепот. Гамов возвысил
голос: - Вы и мне отказываетесь подчиниться?
Иван Кордобин вытянулся перед Гамовым.
- Вам подчиняемся. Пилоты, за мной!
Четверо ушли. Оставшиеся подтягивались, беспорядочная куча
превращалась во что-то похожее на строй. Водолетчики не вытянулись в ряд,
не разместились по ранжиру, но каждый - кто позади, кто спереди - старался
стать плечом к плечу с другим. Все это совершалось в полном молчании, они,
видимо, поняли, что держались не по-военному, и теперь старались
выправиться. Гамов повернулся к ним спиной и сказал мне:
- Не желают усугублять вины командиров, допустивших такое нарушение
дисциплины, и хотят хоть внешне показать, что те их чему-то научили.
- Учили, учили... И доучили до того, что были схвачены и посажены под
арест. Не командиры, а кислое тесто. Я посоветую Пеано всех отозвать в
столицу, а там разжаловать и отдать под суд.
Прищепа, молчавший с момента выхода из водолета, подал голос:
- И расшифруете, что у нас имеются особо засекреченные части. Уж не
думаете ли, что в столице не заинтересуются, что это за новые офицеры и за
какие провины их отдают под суд? Разведка врага не ограничивается одним
Войтюком, Семипалов.
Это было верно, конечно. Я пожал плечами. Гамов сказал:
- Наказать командиров надо, но за что и как? Пока не узнали, почему
затеяли бунт, нельзя выносить решений.
Командиры, в отличие от водолетчиков, чеканили шаг. Они выстроились,
отдали по форме честь. Гамов только кивнул им, а я и Прищепа тоже отдали
честь. Явное неуважение Гамова подействовало на командиров, все опустили
головы. Четверо зачинщиков воротились к своим, теперь это был настоящий
строй, к такому и старые служаки не могли бы придраться. В рядах, как
волна, пробежал шепот и замер, когда Гамов вдруг стал прохаживаться перед
строем.
Он прошелся в одну сторону, там стояли отдельно от пилотов командиры.
Гамов всматривался в водолетчиков, словно хотел запомнить каждое лицо, на
освобожденных офицеров не бросил и взгляда, словно их не существовало.
Потом, встав перед серединой строя, намеренно негромко заговорил:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг