Изнутри на каютной двери загремел засов.
Пообедав в одиночестве, мичман отправил для переговоров со старшиной рода
двух поморов, знающих туземный язык, и вместе со шкипером Рубцовым
тщательно осмотрел все корабельные помещения.
Через полчаса палуба заполнилась местными жителями. Одни помогали матросам
грузить бочки с водой, другие дарили членам экипажа разные изделия из
кости, тонкие и изящные, как кружевные манжеты князя Белозерского. Самоди
охотно брали взамен стальные ножи, топоры, багры и другие необходимые в их
несложном хозяйстве предметы. Хоть и надеялся Дмитрий Ефимович Рубцов на
своих подчиненных, но не уходил с палубы, внимательно следя, чтобы
туземцам не было никаких обид и чтобы кто-нибудь из матросов не пустил в
обмен судового запаса водки.
А у каюты мичмана старики благодарили князя за подаренные им абордажные
кортики. И они предупредили:
- Худо будет. Большой ветер пойдет и великие льды сдвинет. Туман глаза
отведет. Снег землю закроет. Начальник хороший человек. Начальнику в воде
умирать не надо.
- Худо будет, - поддакивал старейшина. - Сиди у нас.
Ночью погода заметно испортилась. Пошел густой снег. Старинные приметы не
солгали.
Запас воды был пополнен, но ни мичман, ни шкипер не решались покинуть
остров.
Однажды на палубе появился Гольденберг, эакутанный в длинную шубу.
- Долго мы будем... как это по-русски?.. морозить тараканов? Может быть,
вам, господин Рубцов, и доставляет особенное удовольствие проживать здесь
вместе с этими скотами, а мне нет.
Шкипер показал на обледенелый рангоут:
- Мачты и реи замерзли, господин начальник. Наипаче замерзнем мы с вами.
Сквозь снег даже птица не пробьется к своему гнезду.
- К черту этот остров!-топнул ногой Гольденберг.- Пока мы отсюда не
тронемся, я даже на палубу не выйду. Не желаю мерзнуть в этой щели...
Дверь в каюту заскрипела.
- Слава те, господи!-прошептал стоявший у судового колокола седобородый
матрос.-Хоть бы век не видеть твоей злющей хари!
Дмитрий Ефимович приложил палец к губам, а потом погрозил им седобородому.
Корабль застрял на месяц.
Из запертой каюты начальника экспедиции частенько просачивался запах
дешевого табака и тминной настойки. Иногда посланный с обедом матрос
приносил кушанья обратно. Даже свежее оленье мясо, приобретенное у ненцев,
не прельщало обалдевшего от пьянства начальника. И днем и ночью от него
можно было услышать либо ругань, либо невнятное бормотание:
- Проклятая страна! Зачем я поехал в эту Россию?..
- Что будем делать?-спросил Рубцов у мичмана.- Июнь на исходе, а мы летом
зимовку устроили. По началу судить не приходится. Из Архангельска шли -
радоваться надо. Бойко щи хлебали, а до каши так и не добрались.
Мичман тяжело вздохнул:
- Отойдем с острова - посмотрим. Коли вперед дороги нет, назад
возвращаться придется.
Судно обогнуло остров с юга. Долго перед глазами матросов темнели ненецкие
чумы, выглядывавшие из-за корявых ветвей кустарника. Долго по берегу
бежали местные жители, приветливо махая руками.
Когда островок скрылся за горизонтом, путь кораблю преградили плывущие с
севера, размытые водой и иссеченные ветрами ледяные поля. Корабль, обходя
их, пытался прорваться к Большой земле, но с каждым часом льдины все
плотнее обступали его.
Рубцов вопросительно взглянул на Белозерского, а тот молча показал
подзорной трубой на запад.
Слегка накренившись, корабль сделал петлю и лег на обратный курс. Мимо
островка ненцев прошли ночью, и даже марсовый не заметил его.
Гольденберга мучила жажда. Проснувшись рано утром и не найдя в своей каюте
воды, он, против обыкновения, спустился в трюмное помещение, где отдыхали
свободные от вахты матросы. На пустом рундуке колыхалась вода в белой
костяной чаше. Жадно глотая успевшую согреться влагу, он увидел на тонком
ободке бегущих оленей, преследуемых лыжниками в высоких пимах.
- Что это такое есть?-толкнул он локтем храпевшего рядом седобородого.
Тот протер светло-карие глаза:
- Чашка.
- Сам знаю, что это есть чашка. Откуда?
- Да с острова.
- С какого острова?
- Да где мы воду брали.
- У кого ты ее украл?
- Да господь с вами, господин начальник! Чего пристали? Чашку-то старик
один нашему шкиперу подарил. Евон-ная она, чашка-то.
Схватив чашку, Гольденберг побежал на омываемый солеными брызгами мостик.
Крутя ее перед собой, он подскочил к стоявшему у штурвала Рубцову;
- Что это такое есть?
- Чашка.
- Я не то спрашиваю. Я спрашиваю, знаешь ли ты, что это за чашка?
- Ее подарил...
- К черту подарил! Это знаменитая слоновая кость.
- Мы называем ее рыбьим зубом.
- К черту дурацкие названия! Много этого рыбкина зуба на острове?
- Поди, полным-полно, коли чашки из него делают.
- Гром и молния! Куда мы едем?
- Возвращаемся обратно, в Архангельск.
- Как-в Архангельск?
- Его сиятельство приказали, поскольку льды дорогу преграждают.
- Ах, вот что... От острова далеко?
- Почитай, верст свыше сотни махнули. На шум, поднятый Гольденбергом,
появился мичман. Собрались и остальные мореходы.
- Вот и вы, князь, кстати.Слушайте мою команду; вернуться на остров и
загрузить трюм слоновой костью. Именем его сиятельства герцога
Курляндского.
Матросы заволновались.
- Ишь ты! Разбоем ее, что ли, достать? За борт тебя, собачьего сына! -
раздались голоса.
- Кто сказал за борт? Перепорю всех! Слово и дело! - визжал, брызгая
слюной, Гольденберг.
Пальцы мичмана, сжимавшие подзорную трубу, побелели, а в серых глазах
сверкнули искры.
- Стоп! Отставить за борт! А вы, господин хороший,- обернулся он к
Гольденбергу,-всех не арестуете. Словом и делом на море не бросаются.
Приказание ваше исполнено быть не может: самоедь подданными Российской
империи числятся, и никто на них руку без особого государственного
решкрипта не поднимет.
Рубцов закивал головою:
- Правду говорит. Мы сами потом в ответе будем.
- Хорошо. Но на остров вернуться приказываю второй раз.
- Ин быть по-вашему, - решил Белозерский. - Готовь, Ефимыч, к повороту!
Рубцов удивленно посмотрел на князя. Тот незаметно подал знак подзорной
трубой.
Недоумевающая команда по приказу шкипера полезла на ванты. Корабль лихо
развернулся и пошел к востоку.
- Когда бросим якорь, - прохрипел Гольденберг срывающимся от радости
голосом,-доложить мне. В каюте загремел засов.
- В чем дело, ваше сиятельство?-удивился шкипер.
- Так надобно. Ты, Ефимыч, хочешь с подручными Андрея Ивановича Ушакова
познакомиться? Вижу, хочешь из Архангельска в Санкт-Петербург кандалами
прогреметь, а там с начальником Тайной канцелярии, вися на дыбе,
побеседовать? Приказ исполнять надо.
- А остров?
- Леший его знает, на каком он градусе и на какой параллели затерялся.
Карта-то рукописная, соврать может. Читал я в одной книге об острове, на
коем французские монахи от норманнов спасались. Сколько те святых отцов ни
искали, найти не могли. Остров уплывал от разбойников подобно кораблю.
Может, самоедь на таком же плавающем острове обретается. Наш начальник не
горазд координаты определять, а потому придется мне оным делом заняться.
В ответ Рубцов насмешливо скосил глаза на запертую каюту.
Наполненные попутным ветром паруса не беспокоили команду, и люди хорошо
отдохнули. Только мичман почти не выходил из каюты, занятый сложными
вычислениями.
На третьи сутки, в полночь, корабль подошел к плывущему с севера ледяному
полю.
- Буди немца, Ефимыч! -приказал князь. Гольденберг выскочил на палубу.
- Остров?
- Никак нет, господин начальник,-отрапортовал Бело-зерский. - Подошли к
ледяной полосе. Прикажете пробиваться дальше или возвращаться?
- А где же остров?
- Не нашли.
- Не может быть!
- Счислял будто правильно, для верности возвращался назад, отклоняясь от
курса, а острова не обнаружил.
- Что за черт! Тут дело неладное. Придется мне самому проверить. Где мы
сейчас?
- Милях в двухстах восточное острова.
- Командуйте поворот. Мы проверим каждую, как говорится, ложку воды.
Должны найти остров. Я не буду спать месяц и не сойду с мостика, пока не
появится остров.
Обратно пришлось идти против ветра. Корабль, меняя галсы, принужден был
отклоняться далеко к северу и к югу, снова возвращаться почти к исходному
положению и, таким образом, имел возможность проверить пространство до
ложки воды. На марсе и по бортам стояли наблюдатели. Гольденберг не
спускался с мостика.
При каждом бое склянок мичман определял место и, волнуясь, исписывал
мелкими цифрами аршинную грифельную доску.
Через неделю, увидев Рубцова, склоненного над якорным клюзом, он прошептал
растерянно:
- А острова-то в самом деле нет. Гольденберг выходил из себя:
- Гром и молния! Такие чудеса могут быть только в России! Я понимаю, когда
бегают крестьяне от помещиков... Но когда бежит целый остров - это
возмутительно.
Выругавшись по-русски, он устало махнул рукой:
- Все потеряно. Остается возвращаться домой. Белозерский прошел в каюту к
немцу. Вышел он оттуда, обмахивая разгоряченное лицо какой-то сложенной
вдвое бумагой.
По прибытии в Архангельск Рубцов был вызван к губернатору. В приемной
никого не было, и шкиперу открыл дверь кабинета плотный лакей с толстым
носом и густыми бровями. Сидя в глубоком кресле, начальник губернии потер
гладко выбритый подбородок и сказал скрипучим голосом:
- Вот что, Дмитрий Ефимов... ты, кажется, житель Ста-росельска...
Рекомендую тебе во избежание неприятностей пожить некоторое время у
себя... на родине...
- Ваше превосходительство, разрешите узнать, в чем дело?
- Да ты, Дмитрий Ефимов, ни в чем не сомневайся. Тебе... м-м... и господин
Гольденберг, и мичман князь Белозерский отменную аттестацию дали.
В это время сменные ямщицкие лошади уносили в Петербург Белозерского и
Гольденберга.
В Санкт-Петербурге один из членов Адмиралтейств-коллегий, двоюродный дядя
мичмана, отвел его в библиотеку и тщательно запер дверь.
- Что там у вас произошло, Глебушка? Белозерский рассказал о неудачной
экспедиции.
- Какие дела творятся на Руси, не приведи господи! Ну, что немец-то
опростоволосился - туда ему и дорога, а остальные-то при чем? Конюх-то
этот, Курляндским герцогом называемый, дюже осерчал... Следствие хотел
затеять. Спасибо, губернатор, приятель мой, Рубцова вашего с глаз упрятал.
Теперь тебе придется в Старосельск прогуляться. Со временем все образуется.
Князь удивленно посмотрел на дядины морщинистые желтые щеки.
- Чем провинился шкипер Рубцов? Дядя скосил черные выпуклые глаза на ярко
начищенную решетку камина и, как бы нехотя, произнес:
- Сам знаешь, в какой чести немцы у герцога. Невзлюбил ваш-то господина
шкипера и перед отъездом донос на него написал... чтобы по возвращении...
ну, сам понимаешь... А потом, как ты рассказываешь, передумал, что ли... И
твоя аттестация помогла. Но уехать Рубцову следовало подальше.
- А со мной что, дядя?
- Ты за компанию с этим Гольденбергом попал. Хорошо, что в помощниках у
него числился. Тебе приказано уходить в отставку. Сделай милость, уезжай,
пока в верхах не передумали. Время смутное.
- А немец?
- Я тебе и говорю, что немец-то опростоволосился. Проболтался герцогу о
рыбьем зубе. Тот и рассвирепел. Экое богатство из-под носа уплыло!
Немец-то у него по приобретательству подручным был. Со злости послал он
Гольденберга обратно в Ригу, мясом торговать. Ногами топал и кричал так,
что в приемной слышали: "Тебе не экспедицией командовать, а говядину
отвешивать!" Вот дела-то какие...
Получив отставку, князь удалился в свое Старосельское поместье.
Но часто старосельские кумушки удивлялись его золоченой карете, стоявшей у
серого бревенчатого дома с тяжелой одностворчатой дверью, обитой железными
полосами.
Князь проводил время в гостиной, пропахшей старым деревом, воском и гарным
маслом. Рубиновая лампада перед божницей отражалась в двух трюмо и
освещала стариков, сидевших в обитых коричневым репсом креслах орехового
дерева.
Хозяин дома, голубоглазый старик с окладистой седой бородой, каждый раз
обращался к гостю, наливая душистое вино в глубокие резные чашки из кости
мамонта:
- Сколько раз мы ни встречаемся, ваше сиятельство, а вы мне об одном так
поведать и не изволите: чего ради наш старый приятель, немчура, внезапно
гнев на милость переложил и мне добрую аттестацию отписал? По тем временам
кандалы да плети в награду за службу обильно раздавались. Думал я, что сия
награда и меня не минует. А тут истинным чудом все обернулось. Не вы ли
чуду тому сопричастны? Сам видел, как вы аттестацию немца исхлопотали.
Гость, бритый старик, сдвигал тонкие брови и хитро улыбался.
- Неладные времена были, Ефимыч. По тем временам, кабы не дядя мой
уворотливый, обоим нам горький кус на обед бы достался. Не помогай мы друг
другу, живьем бы нас немцы слопали. Видишь, чудо тут невеликое, а проще
сказать-никакого нет. Вот я другого в толк не возьму: куда Остров наш
запропастился? Скажу по чести, Ефимыч, вначале хотел я схитрить и провести
корабль мимо острова, потом рассудил: если бы его милость господин
Гольденберг заупрямился, мы бы высадили его там, коль ему резная кость по
нраву пришлась. Самоедь бы с ним как-нибудь управилась. А вот на тебе, не
нашли его. Видно, взаправду он плавающий.
- Эх, ваше сиятельство! Стоит ли сетовать на это? Вначале вы схитрили, а
потом я схитрил, вот он, остров-то, и уплыл. По моему разумению, остров
для русских рук приспособлен, а в руки жадного немца даваться не хотел.
Поверьте, будем мы его держать, как сии чаши держим.
Рассказ о капитане Ван Страатене, прозванным Летучим Голландцем
Ты ли, Голландец Летучий,
Вновь распустил паруса?
Э. Багрицкий
Ветер рвал паруса невидимого корабля.
Далекая музыка гобоя отмечала путь
Летучего Голландца в неведомых водах.
П. Мак-Орлан
В начале нашего века мой дядя, Иван Иванович Веретенников, работал в одном
парижском издательстве. Владельцы этого издательства интересовались
бретонскими легендами, материалами по истории Арморикского королевства и
средневековыми хрониками, посвященными герцогству Бретани.
По делам фирмы дядя частенько бывал в местах, почти не известных
географам, и привык к маленьким тихим приморским городам с кривыми
улочками и домами, глядящими в прошлое. В летние дни он с наслаждением
вдыхал запах гаваней, крепкий запах разогретой солнцем корабельной смолы,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг