Александр Смолян
НЕ СМЕЙ!
- Людочка? Говорит Грачев. Август Иванович у себя?
- Да, Михаил Михайлович. Соединяю вас.
"Людочке", секретарше ректора, было уже за пятьдесят, но на правах старого
приятеля, к тому же - годившегося ей в отцы, профессор Грачев называл ее
так же, как тридцать лет назад. Впрочем, не он один.
- Слушаю вас, Михаил Михайлович, - раздался в трубке голос ректора с чуть
заметным латышским акцентом.
- Здравствуйте, Август Иванович. Могу ли я явиться к вам послезавтра на
прием? И - если могу - в котором часу это было бы вам удобнее? Минут на
десять-пятнадцать. По личному делу.
- Вы, я вижу, стали придерживаться мудрой поговорки: "Зачем откладывать на
завтра то, что можно сделать послезавтра".
- Нет, просто послезавтра - ваш ближайший приемный день.
- А вы приходите в неприемный. Сейчас вы не очень заняты?
- Нет, я свободен.
- Жду вас.
Через несколько минут - ровно столько, сколько нужно было, чтобы пройти из
корпуса биологического факультета к ректору, - профессор Грачев был уже в
кабинете своего бывшего ученика.
Август Иванович вышел из-за стола, крепко пожал руку, усадил в глубокое
кресло в той части кабинета, которая предназначалась для неофициальных,
дружеских бесед.
- Итак? - спросил он, опускаясь в кресло, стоявшее напротив.
- Итак, пришла мне пора уходить из университета.
- Что вы, Михаил Михайлович! У ученого совета совсем другое мнение.
- Пора, пора. Вот доживите, Август Иванович, до семидесяти, поймете тогда,
что это значит.
- Прямо - как обухом по голове! Какие-нибудь неприятности на факультете?
- Никаких, все в полном порядке.
- Так что ж это вы заторопились? На кого вы оставите кафедру?
- Это, вы сами знаете, не проблема. На кафедре два профессора кроме меня.
И оба гораздо моложе. У вас будет прекрасный выбор. Надо давать дорогу
молодым.
- Даем, даем. Но вы-то любого за пояс заткнете! Да вам, помнится,
семидесяти еще и нет.
- Меньше года осталось.
- Вот хоть годик этот и поработали бы еще. Без вас мне просто трудно
представить себе наш университет. Справим ваше семидесятилетие и тогда уж,
если не раздумаете, торжественно проводим вас на пенсию. Как говорится, на
заслуженный отдых.
- Вы достаточно знаете меня. Август Иванович, чтобы понимать и то, что мне
совершенно не нужны торжественные проводы, и то, что я не пришел бы к вам
с этим заявлением, если бы мог продолжать руководство кафедрой, чтение
лекций...
- Сергей Никодимович лет на двенадцать старше вас, девятый десяток
разменял, и то мы не отпускаем его на пенсию.
- Сергей Никодимович - уникум, - сказал профессор Грачев. - В последние
годы он уже и внешне перестал стариться...
"Никодимыч, конечно, уникум, - думал в это время он. - У него по-прежнему
блестящая память, студентов по-прежнему поражает его эрудиция. Но никаких
открытий он уже не сделает. Впрочем, у него их, кажется, не было и в
прошлом. А я не уникум, мои годы сочтены. И нельзя больше растрачивать их
зря. Нет, я не уникум, зато я знаю нечто такое, чего еще не знает никто!.."
Вслух он добавил только:
- А вот Юлию Карловну вы выперли на пенсию, едва ей пятьдесят пять
исполнилось.
- И то еле дождались! - усмехнулся Август Иванович. - Что она могла дать
студентам?
- Август Иванович, если я не прекращу преподавания, скоро студенты начнут
вам жаловаться на меня так же, как жаловались на нее.
- Но что же все-таки случилось?
- Случилось... Случилась старость, Август Иванович. Да, да, у одних она
наступает раньше, у других позже... Я утратил интерес к делам кафедры, к
студентам... Вы помните, наверно, как я любил студентов, сколько всегда
возился с ними. Этого больше нет, а если что и тянется, так это -
формально, по инерции. Это мне теперь неинтересно, скоро студенты
почувствуют мое охлаждение и в свою очередь потеряют интерес ко мне.
- Ну а если мы освободим вас от кафедры... От лекций, от семинара...
Профессором-консультантом вы останетесь? Руководить парочкой аспирантов,
а? Иногда...
- Нет, Август Иванович, всякое дело надо делать целиком, а не наполовину.
Вы сами любите говорить, что пропасть нельзя перепрыгнуть в два прыжка.
Зачем же... Друзей-ровесников, товарищей у меня в университете не
осталось, а друзья-ученики...
- Это - нечто иное, понимаю. Ну что ж, Михаил Михайлович, если вы твердо
решили...
- Но это не все. Я прошу отступного.
- Ай да молодец! Сами бросаете нас, да еще и отступное вам плати!
- Да. Я прошу оставить мне мою лабораторию. Учебный процесс не пострадает:
на факультете ведь еще две биохимические лаборатории. Да и недолго я тут
проканителюсь: годика два. Максимум - три.
- Эксперимент?
- Да. Мне сейчас не хотелось бы конкретизировать. Весьма вероятно, что
ничего не получится. Но не исключено, что удастся под занавес прославить
наш университет.
- С деканом вы говорили?
- О теме эксперимента?
- Нет, об уходе своем с кафедры, о лаборатории...
- Да. Григорий Григорьевич попросил меня самого с вами побеседовать. "Все
равно, - говорит, - Август Иванович не станет решать, не выслушав вас".
- Хитер! Ну что ж, я рад, что вы не вовсе порываете с университетом, хоть
лабораторию за собой оставляете. Вам нужна лаборантка?
- Нет, спасибо. Я обойдусь один. Уборщица - она у нас одна на весь
коридор, на десять лабораторий. Тетя Дуся. Вот зайдет на полчасика в день,
уберет. А больше мне ничего не нужно. - Профессор Грачев посмотрел на часы
и поднялся. - Я не обманул вас, мы уложились ровно в десять минут.
- Прошу вас, Михаил Михайлович: если возникнут какие-нибудь осложнения...
С материалами, может быть, или что-нибудь в этом роде - не забывайте обо
мне.
- Спасибо, Август Иванович.
* * *
Михаила Михайловича студенты за глаза называли Михмихом. Он знал это и
нисколько не обижался: педагогический опыт свидетельствовал о том, что
подобным образом конструируются обычно прозвища тех, к кому не пристают
почему-либо обидные клички. К примеру, декана биофака Григория
Григорьевича Григоренко называли Грикубом, а секретаршу ректора Людмилу
Юрьевну - именем, взятым, казалось, из романа об инопланетянах: Люю. За
много лет Михаил Михайлович настолько привык к прозвищу, что мысленно и
сам называл себя так. И в семье - пока была семья - его так называли. Жена
давно умерла, сын - профессор Киевского университета - и сейчас каждое
письмо начинает обращением: "Мой дорогой Михмих!".
Михмих сказал ректору правду: он действительно потерял интерес к делам
своей кафедры, факультета. Собственные лекции стали казаться ему столь
скучными, что он искренне удивлялся долготерпению студентов. Но оживлять
чем-либо лекции не было уже никакого желания.
Только в одном Михмих был не вполне откровенен со своим бывшим учеником: в
глубине души равнодушие свое к факультетским делам он объяснял вовсе не
старостью. Нет, не старостью, а скорее напротив: страстью. Экспериментом,
поглотившим все его существо, все его помыслы, не оставившим места для
каких-либо иных интересов. Все остальное потускнело рядом с его открытием.
Ибо это было именно открытием - экспериментом Михмих называл это только из
вящей осторожности, только временно, пока не придет пора пригласить в
лабораторию членов ученого совета, представителей Академии, журналистов...
В лаборатории профессора Грачева уже дважды работал... (Нет, работал - не
то слово: работают и машины... Функционировал? Тоже не то... Жил?)
Профессору Грачеву удалось создать в своей лаборатории Большой Мозг и уже
дважды обеспечить на некоторое время его нормальную жизнедеятельность и
нормальную работу.
Большой Мозг - это определение было бы довольно точным, но Михмиху оно
казалось и слишком лобовым, и несколько опошленным: ведь даже компьютеры,
жалкие компьютеры, называли "электронным мозгом".
Электронно-вычислительные машины, усовершенствованные арифмометры, ничего
больше. Всяческая штампованная дребедень, запрограммированная от и до.
Нет, профессором Грачевым был создан настоящий мозг, но гораздо больший и
гораздо более мощный, чем обычные! Никакой электроники, только биохимия.
Никаких токов, кроме биотоков. Не электронный, а подлинный, живой,
нейронный, так сказать.
"Ладно, окрестят, за этим дело не станет", - думал, улыбаясь собственным
мыслям, старый ученый. Ему хотелось, чтоб его позднее детище носило имя,
похожее на человеческое. "Мсье Бомо" - так называл он пока что в дневнике
эксперимента Большой Мозг. То, что находилось в лаборатории, в нижней
камере опытной установки.
Уже дважды Михмих имел честь беседовать с Мсье Бомо. К сожалению, обе
беседы были крайне непродолжительны: первая длилась всего две минуты,
вторая - три минуты семнадцать секунд. В этом-то и состояла теперь самая
большая трудность: как удержать Мсье Бомо, как продлить его жизнь? Сначала
казалось, что главное уже сделано, принцип найден, а продление каждого из
сеансов - вопрос, в сущности, количественный, технический. Хотя бы до
десяти минут! Михмих решил, что обнародует свое открытие лишь тогда, когда
научится удерживать Мсье Бомо по крайней мере десять минут. Но выяснилось,
что пути к этому очень сложны. Найти их пока что не удавалось.
* * *
Открывая собственным ключом дверь лаборатории, Михмих взглянул на
примелькавшуюся за многие годы табличку: "Биохимическая лаборатория
профессора М. М. Грачева". Он не был тщеславен, но не без удовольствия
подумал: "А табличку-то им придется через несколько лет сменить. Напишут:
"...имени профессора М. М. Грачева". Впрочем, почему "профессора"?
Возможно, что "академика". Вполне возможно".
Васька, спавший возле батареи, поднял голову ему навстречу. Внимательно
следил за Михмихом, пока он ходил по лаборатории, а когда он сел за стол,
встал, сладко потянулся, подошел на своих мягких лапах, вспрыгнул на
колени, с колен на стол и сел с таким видом, который мог означать только
одно: "Ну что ж, работать - так работать".
Кот, собственно, был общефакультетский, сперва чаще всего его можно было
встретить в буфете, там Михмих с ним и подружился. Несколько раз, обходя
факультет, кот заглядывал в лабораторию, а потом и вовсе переселился сюда.
Кроме Васьки здесь бывала иногда - к счастью, недолго - тетя Дуся. Она
была непоколебимо уверена, что университет существует лишь вследствие
недоразумения, по недосмотру начальства, что молодым здесь "совершенно
зазря голову всякой юрандой забивають". При ее появлении Васька
фантастическим образом исчезал. Пока тетя Дуся убирала, ни за одним
шкафом, ни в одном из закоулков лаборатории Михмиху обнаружить кота не
удавалось, но после ее ухода он появлялся откуда-то как ни в чем не
бывало. Поскольку долго Михмих ни разу не видел их обоих одновременно, он,
рассуждая логически, предположил, что либо это одно существо, способное
превращаться то в противную бабу, то в очень славного кота, либо это два
существа, отношения которых в прошлом чем-то настолько омрачены, что одно
из них предпочитает не встречаться с другим. Михмих склонялся ко второму
из этих предположений.
В том, что это так и есть, он убедился, когда наконец увидел их
одновременно. Васька в этот раз почему-то потерял бдительность и получил
такой предательский удар ногой, что отлетел в дальний угол лаборатории. На
вопрос: "Зачем вы это сделали?" - тетя Дуся коротко ответила: "Пусть
знает". Тон ее ясно говорил о том, что она была бы не прочь пополнить
знания и самого профессора.
Когда Михмих сказал ей однажды: "Тетя Дуся, не надо шваброй по установке!
Я ведь просил вас не делать этого, здесь уж я как-нибудь сам", - она
размахалась еще ожесточеннее и ответила: "У меня швабра чистая, не то что
ваша паршивая кошка! Тварь поганая!" Михмих почувствовал, что от нее несет
водочным перегаром.
Правда, пол после уборки выглядел свежее и чище, но ни одного прибора
нельзя было найти на обычном месте. Михмих давно отказался бы от услуг
тети Дуси, если бы не боялся, что, обидевшись, старуха подстережет
где-нибудь Ваську во время его экскурсий по факультету и выместит на нем
свою злобу. Михмих и без того всегда тревожился, когда кот выходил на
прогулку.
Но сейчас тети Дуси не было, Васька мирно сидел на столе, можно было
спокойно поработать. Как всегда, Михмих начал с того, что достал из
портфеля дневник эксперимента (он никогда не оставлял дневник в
лаборатории) и стал перечитывать самые важные записи.
"Вторник, 9 апреля, 10 часов. Итак, я решился дать в нижнюю камеру удар
такой силы, от которой любой обычный мозг сразу бы погиб. Невольно
зажмурившись, я нажал кнопку... И Бомо ожил! Нет, скажем точнее: родился!
Все датчики свидетельствовали о нормальной жизнедеятельности Большого
Мозга. Заработал самописец энцефалографа, поползла энцефалограмма...
Записываю, пока ничего не забыл, наш разговор:
Я: Приветствую тебя, Бомо!
Он: Здравствуй.
Я: Как ты себя чувствуешь?
Он: Отлично. Никаких отклонений от нормы.
Я: Ты знаешь, кто ты?
Он: Да.
Я: А кто я?
Он: Ты - биохимик. Профессор биохимии. Михаил Михайлович Грачев. Ты
совершил открытие, равного которому еще не было в твоей жизни.
Я: Ну, ну, Бомо, не надо комплиментов. Будем говорить, как мужчина с
мужчиной. Впрочем, ты сказал о моей жизни, только о моей. Разве в жизни
других ученых бывали открытия подобного значения? Если такое бывало, Бомо,
то не часто!
Он: Пока еще трудно сравнивать. Если уж говорить, как мужчина с мужчиной,
то сравнивать еще рановато.
Я: Ты прав, Бомо, ты совершенно прав. Разреши мне задать тебе несколько
вопросов.
Он: Задавай.
Я: Назови мне формулу каротина.
Он: Це сорок, аш пятьдесят шесть.
Я: Верно. А каким уравнением теория относительности определяет
соотношение энергии и массы?
Он: Е равно эм це квадрат. Где це - это скорость света в вакууме.
Я: Да, да, конечно. Прости, что я сомневался... А к какому семейству
относятся мангусты?
Он: Вы относите их к виверовым. Думаю, что вы ошибаетесь.
Я: Вот как?! Почему же?
На этом разговор оборвался: Бомо не ответил. Я увидел, что энцефалограф не
работает, вспомнил, что уже несколько секунд замечал перебои в его работе,
но, увлеченный разговором, не понимал, что это значит.
Такой вот дурацкий вышел разговор. Он продолжался ровно две минуты, с 9.00
до 9.02. По времени это не так уж мало для первого сеанса, на большее я на
этот раз и не рассчитывал. Но простить себе не могу, что не разработал
заранее тематики разговора, не подготовил вопросов. Видимо, несмотря на
точность всех теоретических построений, я до сегодняшнего утра не вполне
верил в успех, боялся сглазить, спугнуть предстоящий успех такой
деятельной подготовкой. И вот от радости, от волнения повел себя так,
будто беседую со второкурсником, принимаю экзамен. Многолетняя привычка
сказалась, что ли? Конечно, надо было выяснить, как он мыслит, что знает,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг