компонент... Список А? Вопервых, он был для меня труднодоступен -
отчетность у нас была прямо-таки иезуитская, как в Треблинке. Во-вторых,
смертельная доза должна быть достаточно большой - чтобы наверняка. Я стал
листать справочники и указатели. Завотделением с некоторым удивлением, но
не без благосклонности смотрела на кипы литературы в моем кабинете.
Можно было попытаться пойти по второму пути. Скажем, если у человека
запор - запор можно, в принципе, сделать закупоркой, с последующим
заворотом кишок, что чревато в конце-концов смертью. Ну, это я так, шутки
ради. При каждой болезни есть противопоказания - вот на них и сыграть.
Вместо корвалола - кордиамин. Вместо нош-пы - препараты стрихнина. Вместо
димедрола - гистамин... Вариант всем был хорош - жаль, что не давал
никакой гарантии. Да и выбор лекарственных средств был не так велик - это
сейчас море разливанное: что захотел, то и купил, были бы бабки. А тогда
государство заботилось, чтоб все было по принципу "не навреди". Хотя и
тогда за деньги можно было многое достать - благо, Питер город морской, да
еще и приграничный: Финляндия в двух-трех часах езды. Все флаги в гости,
так сказать.
И я снова и снова копался в научной литературе, изучал "фармочку",
наводил справки.
Так прошел месяц.
* * *
Олимпиада Петровна позвонила мне прямо во время приема - меня соединили
из регистратуры - и сказала:
- Беда у нас, Алексей Дмитрич. Афоню по "скорой" увезли.
- Что случилось?
- Говорят, третий инфаркт...
Помнится, я испытал тогда облегчение и едва не перекрестился.
* * *
Жизнь шла своим чередом. Я обслуживал уже два участка - доверили.
Заведующая так прямо и сказала: "А вы молодец, Алексей Дмитриевич. Всего
семь жалоб за неделю..." - и разрешила взять еще три девятиэтажки.
Однажды вызвали к умирающей бабке. Ей оставалось жить от силы сутки.
Племянница бабуси попросила больничный - дождаться, пока помрет и заняться
хлопотами. Обычно в таких случаях выписываются справки - по уходу, до 10
дней. Но... Сами понимаете, какая ситуация. Выписал больничный на пять
дней. У дверей племянница сунула в руки пакет. Вроде, увесистый.
Развернул на лестничной площадке - две бутылки коньяку. А ведь за
больничный тогда такса была 50 долларов...
Впрочем, и коньяк сгодился.
Олимпиада Петровна больше не звонила и не вызывала. Но я все думал о
ней, и о том, как каким способом лучше всего помогать людям тихо и навеки
уснуть... Из подручный средств, пожалуй, годился только атропин.
Во-первых, инъекций не надо, а значит, внешних следов никаких. Во-вторых,
достать его можно было довольно легко. Другое дело - гарантия... Хорошо,
если сразу остановка сердца. А если еще помучается?
Короче говоря, помог случай. Копался вечером в районной библиотеке, в
открытом фонде. И от нечего делать - прямо, будто кто под руку толкнул -
заглянул в брошюрку "Политиздата". Тогда таких брошюрок издавалась тьма.
Серийные.
Что-то вроде "Черный список преступлений империализма" или даже
"Звериный оскал капитализма" - хоть убейте, не помню.
Однако в этой скромной брошюрке содержалось описание видов смертной
казни в Америке. У них там казнят в разных штатах поразному. И в некоторых
штатах (В Техасе, что ли?) - с помощью инъекции. Так вот, автор-политолог,
ничтоже сумняшеся, добросовестно привел состав смертельной инъекции -
переврав, правда, некоторые названия. Так вот, "смертельный укол" (а
точнее - капельница) содержал: тиопентал-натрий, бромид натрия и хлористый
калий. Тиопентал - для общего наркоза, препарат, который можно было
заменить чем-нибудь попроще. Бромид - ну, тоже, не баре. Наш мертвяк и так
уснет, и боль потерпит.
Значит, нужен был один хлористый калий - а уж его в тогдашних аптеках
выдавали хоть ведрами. Штука-то вполне безобидная, но в умелых руках...
В общем, через пару дней я приготовил мензурку с раствором, и теперь
оставалось лишь ждать подходящего случая.
* * *
Кошку, конечно, было жаль. Она от прежних хозяев осталась.
Ленивая и пакостная тварь, надо сказать. Как ни придешь с работы -
что-нибудь да натворит. То нагадит на ковер, то на плинтус (аж обои
лохмами - затирала свою мочу, гадина), а однажды заварочный чайник
сбросила со стола и расколотила.
Чайника было особенно жаль - литровый, я его из Казахстана привез.
Короче говоря, надумал я совершить научный эксперимент.
Орала она, и царапалась, правда - чуяла, о чем речь идет.
Пришлось заклеить морду и лапы лейкопластырем. Шприца не пожалел -
вколол двадцать пять кубиков. Ноль эмоций. Только извивается на половике и
на меня косится налитым кровью глазом. Я подождал-подождал - и вколол еще
двадцать пять. Сам включил телевизор. Закурил, лежа на диване. И задремал.
Только слышу - странные звуки какие-то. Я не сразу и понял.
Глаза разодрал - батюшки! Из кухни, сокращаясь червяком, ползет это
несчастное животное, и мычит почти человеческим голосом. Кончик языка
вылез из-под лейкопластыря, и пена лезет. Подползла - у меня, честно
скажу, мурашки по коже - еще раз взглянула мне в душу. И околела.
Я завернул ее в газету, газету положил в целлофановый пакет.
Вынес и положил в мусорный бак. Хоть и вредная была кошара, а все-таки
жаль. Мученица науки.
Я в ту ночь гулять ушел. Весна была, ночи становились все короче. Я
дошел до Гражданки, свернул на Непокоренных, потом на Кондратьевский,
доехал на трамвае до Финляндского вокзала, и оттуда - на Арсенальную и
прошел на Пироговскую. Было очень поздно, но на набережных кучковался
народ, гуляли парочки.
Дошел до гостиницы "Ленинград". И там ко мне привязалась проститутка.
Не то, чтобы привязалась - ее, кажется, из гостиницы выкинули.
Юбка грязная, фингал под глазом, размалеванная.
- Чего уставился? - спросила она, поднимаясь. - Не видал, что ли?
Я всякое видал. И отвернулся. В реке отражались огни стоявшей у
противоположного берега "Авроры". Неподалеку веселились иностранцы, орали,
пили из горлышек экспортную водку из граненых бутылок и пробовали
материться по-русски. А потом одна дама присела на парапет - помочиться.
Ее держали за руки, с визгом и хохотом.
Я сразу вспомнил рассказ моих блокадников, и мне стало тошно.
Менты от гостиницы глупо ржали, не вмешиваясь. Ну как же, гости города!
Полные карманы долларов - кто же их тронет?
Другое дело - наша малолетняя давалка...
- Ты откуда? - спросил я, поворачиваясь к ней. Она стояла у парапета,
пытаясь стереть грязь с коротенькой белой юбочки.
- А тебе чего?
- Так, - сказал я. Кивнул в сторону веселой кампании. - Вон те, видать,
из Финляндии...
- Гады, жмоты, жлобы немые! - ругнулась проститутка. Потом покосилась
на меня: - Курить хочешь?
Я кивнул. Она достала из кармана кожаной курточки "Мальборо".
Мы закурили.
- Вообще-то я из Вологды, - сказала она через некоторое время.
Я молчал, пускал дым в сторону кампании, удалявшейся по набережной
Фокина.
- Ну, не из самой... Из Сокола... - она повернулась ко мне. - Город
такой - может, слышал?
Я покачал головой.
- Ну, не из самого Сокола... - неуверенно сказала она. И замолчала.
Я разглядел ее получше. Годов неопределенных - в смысле, от пятнадцати до
двадцати пяти, под краской не видно. Одежка вроде модная, а значит,
дорогая. Слегка обкуренная.
Я докурил, сказал:
- Клиент сорвался?
Она неохотно ответила:
- Ну... Да так себе клиент, трепло, да еще педик. И небогатый, видно.
Спустил штаны и бегал с голой задницей по номеру. Он думал, я возбуждаюсь,
а я со смеху помирала.
- А много тебе платят?
- Заплатить, что ли, хочешь? - покосилась она на меня.
- Ну... смотря сколько.
Она махнула рукой, сплюнула.
- Куда тебе...
- Зря, - я покачал головой. - Не гляди, что я по-простому одет. Может,
я прибедняюсь, а дома - чемоданы с деньгами.
Она округлила было глаза, потом засмеялась. Смеялась, пока тушь не
потекла.
- А ты где живешь-то?
- В районе Гражданки.
- Далеко...
- Не пешком же...
Она подумала.
- Вообще-то, мне отработать надо. А то завтра эти волки сюда не пустят,
- она кивнула в сторону гостиницы.
Потом сказала:
- Сотню дашь?
- Пятьдесят, - сказал я. - Ну, а если понравится, то и сотню.
- Ну ладно.
Она деловито щелкнула замочком, достала из косметички зеркальце,
посмотрела на себя, припудрила фингал.
- Не бойся, я не заразная. Заразных отлавливают и бьют. Чтоб клиентов
не отпугивать. А если сомневаешься - презервативы у меня с собой...
* * *
Мы остановили такси и поехали.
Она молчала всю дорогу, только однажды спросила:
- А выпить есть?
- Коньяк устроит?
- Устроит... По вашей бедности...
Водила виду не подавал, косяка не давил. Все-таки я от него старался
отворачиваться. И высадить попросил за несколько кварталов. Даже сказал,
будто случайно:
- Ну вот и приехали.
Пошли коротким путем, дворами и скверами. Она молчала, только цокали
каблучки, как копытца.
* * *
Пришли. Она заперлась в моем совмещенном, а я на кухне разлил коньяк,
приготовил яблок на закуску.
Она - глазастая - выйдя из ванны, спросила:
- А ты что, доктор, что ли?
- Доктор.
- Не гинеколог, случайно?
- Нет, терапевт.
- А-а... - протянула. - А я смотрю - у тебя тут лекарства везде. Дома,
что ли, принимаешь?
- Бывает, - соврал я.
Выпили. Я - пару рюмок, она - три или четыре. И улеглись на мой
временно холостяцкий диван. Все было нормально, она даже постонать успела
вполне натурально, позиции меняла сама.
Перекурили - и снова.
Было четыре утра. Я принес ей в кровать коньяку, яблоко, пепельницу.
- А колес у тебя нет? - спросила она.
- Чего нет, того нет.
- А еще доктор...
Она выпила, покурила.
- Слушай, я посплю, а? Тебе во сколько на работу?
Я сказал.
- Ну, разбуди...
И уснула мгновенно, младенческим сном. Даже похрапывать начала.
А я стоял у окна и смотрел, как серый рассвет вползает в город, как
загораются окна в домах напротив; вот захлопали двери подъездов, во дворе
раздался лай: хозяева пошли выгуливать собак. Питерских собак, наглых и
сытых, которых я ненавидел.
До утра пил кофе, потом постоял под душем. Потом разбудил ее.
Она чесалась и зевала, от нее скверно несло перегаром.
Опохмелилась коньяком, выпила кофе, оделась. Кстати, юбку надела новую
- у нее в сумке оказался целый вещевой склад.
- Ну, понравилось? - спросила она лениво.
Я молча протянул ей 50 рублей.
Она вытаращила глаза:
- Это что?
- Деньги.
- Да какие это деньги? Я о баксах говорила!..
Я пожал плечами. Она взяла деньги, спрятала, и, собираясь, все ворчала:
- Вот свяжись с такой деревней. Чмо.
Я молчал.
Она правильно поняла молчание. Сказала:
- Ну, привет, - и ушла.
Experimentum in corpus vile не получилось.
И, между прочим, эта сучка сперла у меня непочатую бутылку коньяку и
пару стеклянных шприцов. Надо же - а я и не заметил.
* * *
Олимпиада Петровна вызвала меня. Я перезвонил ей, она сказала:
- Афоню выписали домой, умирать...
Когда я пришел - был уже вечер, - Олимпиада Петровна встретила меня
словами:
- Совсем плох...
Я вымыл руки, прошел за занавеску к Афанасию Неофитовичу.
Лицо его было неподвижным и синюшного цвета. Он приоткрыл рот и долго,
мучительно выговаривал одну единственную фразу:
- Вы уж... не обижайте... Липа все сделает...
Я посмотрел: ему прописали омнопон, десяток ампул лежали в коробке на
тумбочке, здесь же были одноразовые шприцы - неслыханная по тем временам
роскошь. Впрочем, блокадников тогда обеспечивали по высшему разряду.
Я пошел на кухню, где ждала Олимпиада Петровна. У нее тряслись руки,
когда она доставала из шкафчика сберкнижку, распухшую от вложенных в нее
"сотенных".
- Алексей Дмитрич, - сказала строгим, но предательски дрожащим голосом.
- Мы решили. Помогите ему, а потом - мне.
Я покачал головой.
- Я не смогу, Олимпиада Петровна. Одна смерть еще как-то может сойти с
рук, а две подряд, да еще со следами инъекций... Вы уж простите.
Она села за кухонный стол и беззвучно заплакала. Это продолжалось, как
мне показалось, очень, очень долго. Потом раздался слабый зов Афанасия
Неофитовича. Я не сразу понял, что он говорит, только когда подошел,
догадался по губам:
- Сынок!..
Я вколол ему омнопон - сразу две ампулы. Он успокоился и уснул. Дыхание
было неровным, со свистом. И лицо угрожающе синело, губы сжались в белые
ниточки.
Вернувшись на кухню, я сказал, отводя глаза:
- Я принесу вам все, что нужно сегодня ночью. И научу, что нужно
сделать.
Она вцепилась в мою руку и стала трясти ее, всхлипывая и долго не
выпуская.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг