Сергей СМИРНОВ
"ЭВОЛЮЦИЯ-2"
Бурый неподвижный силуэт посреди ледника... Его нельзя было не заметить:
день был ясен, солнце стояло в зените, ледник сиял матовой белизной - и
бурое пятно на нем казалось каким-то болезненно-инородным предметом...
Две недели я бродил кругами по горам, зная, что он должен появиться...
Снежный человек... гоминоид... йети... Который раз я ухожу на поиски... и
возвращаюсь ни с чем. Профессия эпидемиолога дала мне возможность побывать
в Азии... в Африке... да и в Англии - на конгрессах.
В наследство мне досталось завидное здоровье: я еще способен карабкаться
по скалам, бродить по непролазным чащобам. Но кому нужен очевидец, который
молчит, ибо доказательств того, о чем его долг поведать людям, у него до
сих пор нет... Вот что гнетет меня. Пока я не раскрою секрета, пока мои
коллеги не перестанут пожимать плечами, утверждая, что в привезенных мною
образцах "нет ничего особенного",- до того самого дня нечего завидовать
мне, единственному, быть может, из ныне живущих, посвященному в тайну.
...Маттео Гизе. Специалисту в области микробиологии это имя должно быть
знакомо... Выходец с юга Италии. Низкорослый, коренастый. Густая черная
шевелюра со спадавшей на лоб тонкой, чуть завивающейся прядкой. Карие,
очень живые глаза. Таким я его запомнил. Он часто заразительно хохотал и
жестикулировал как дирижер джаза. Ему бы побольше солидности, заносчивый
холодный взгляд - и он, пожалуй, стал бы необыкновенно схож с Бонапартом...
Я познакомился с ним летом двадцать девятого года, когда еще учился в
Московском университете и только-только начинал постигать тайны
микробиологии. Маттео Гизе был старше меня лет на пятнадцать, то есть
сравнительно молод, но о нем уже во всеуслышание уважительно отзывались
корифеи... В то лето он приехал в Москву с группой специалистов по
приглашению Академии наук и посетил нашу лабораторию.
Вновь я встретился с Гизе в конце тридцать четвертого года в Лондоне, на
международном конгрессе. А до этого прочел полтора десятка его статей: он
занимался влиянием радиоактивности на культуры бактерий.
Он первым заметил меня и подлетел с такой быстротой, будто боялся, что я
успею провалиться сквозь землю.
- Здравствуйте, дорогой большевистский коллега! - выпалил он так громко,
что все, кто оказался в тот момент в холле гостиницы, замерли и изумленно
посмотрели в нашу сторону.- О! Костюм солидного человека, умеющего
произвести впечатление. Галстук... туфли... Все с больщим вкусом.- Он
подмигнул мне и громко расхохотался.- Ты еще совсем молод, но, вижу, рано
пошел в гору... Это самое верное начало. В гору надо идти смолоду и сразу,
пока хватает дыхания, отдавать все силы на подъем... надо сразу подняться
повыше... Не оглядываясь, дорогой мой красный синьор, ни в коем случае не
оглядываясь. Иначе собьется дыхание... или, того хуже, испугаешься
высоты... Я читал, читал. Очень хорошо для начала! - добавил он и, увидев,
что я не понял, назвал две статьи, написанные мною в соавторстве с научным
руководителем.
Я, конечно, был польщен и в ответ рискнул высказать свое мнение о работах
профессора Гизе, которые довелось прочесть. Он слушал меня внимательно,
кивал, но вдруг стал загадочно улыбать. ся... Наконец он поднял руку,
вежливым жестом останавливая мой панегирик.
- Вы нравитесь мне, синьор Булаев,- сказал он с неожиданной серьезностью,
перейдя вдруг на "вы".- Я подозрителен, однако вы мне нравитесь. Многие
люди честны, но мне не по душе самолюбивая, заносчивая честность. Я - за
простую честность. Я вижу ее в вас... Простите меня за идиотский вопрос: вы
случайно не из ЧК? - Он так и произнес эти две буквы, аккуратно, с
расстановкой, с мягким итальянским "ч".
Я опешил.
Он улыбнулся и махнул рукой:
- Дурацкая шутка... извините... Вы уедете домой в свою Россию... И никто
не узнает о том, что я вам сказал. Я рос в бесхитростной семье, а теперь
мне приходится слишком многое скрывать... Я порядком устал.
Он подвинулся ко мне и зашептал, стараясь не жестикулировать:
- Предупреждаю вас, коллега, не читайте моих статей... Тех, которые
будут... Все они теперь... хм... как бы это вернее сказать?.. Камуфляж...
маскарад...
Я смотрел на рего с недоумением, и он грустно вздохнул:
- Вы не бывали в Шотландии?.. Нет?.. Появится возможность, обязательно
посетите эти прекрасные ландшафты. Особенно озеро Лох-Несс. Запомните:
Лох-Несс.
Он замолчал и долго смотрел мне в глаза, словно призывая догадаться о
чем-то... Желая скорее отделаться от роли ничего не понимающего
собеседника, я улыбнулся, вероятно, весьма принужденно:
- Вы говорите загадками, синьор Гизе. Надеюсь, вы не хотите сказать, что
вот-вот бросите микробиологию и уедете в Шотландию. Странно было бы
встретить вас в клетчатой юбочке.
Маттео Гизе взорвался хохотом, но тут же осекся.
- Нет, этого не случится. Я люблю свою науку. Скажу вам по секрету,
передо мной открываются колоссальные перспективы. Мне дают такие огромные
средства и штат, как если бы я не с пробирками возился, а строил "Титаник".
Меня пригласили в Берлин и предложили лабораторию, где все меня будут
слушаться беспрекословно.
Весть эта меня не обрадовала. Я хотел было тактично смолчать, но не
сдержался:
- Вы хорошо представляете себе, на кого вам придется работать?
Он долго пристально смотрел мне в глаза, словно пытаясь найти в них
осуждение... или презрение.
- У вас, красных, с пеленок на уме одна политика,- сказал он беззлобно.-
Между прочим, законы наследственности, теория относительности, всемирное
тяготение - все они и при нашем капитализме, и при вашем социализме
остаются таковыми, какие они есть.
Во мне вскипела обида, и я добавил, плохо скрывая сарказм:
- И при фашизме тоже?
Гизе снисходительно улыбнулся:
- И при фашизме. Тоже... К тому же не забывайте, кто правит у меня
дома... Я выбрал из двух зол то, на котором можно больше заработать. Я имею
в виду знание, а отнюдь не деньги, коллега...
- А я с трудом представляю себе, что нацистам нужна какая-нибудь другая
микробиология, кроме военной. Как насчет выведения смертоносных бацилл,
синьор Гизе?,.
- Нет,- усмехнулся Гизе.- Повторяю, коллега, я не политик, и перспектива
- наконец поработать в свое удовольствие - меня вполне устраивает... Судить
же станем по плодам.
Третья и последняя наша встреча состоялась четыре с половиной года
спустя, тоже в Европе. Париж, начало февраля тридцать девятого года.
В тот вечер я возвращался автобусом из Пастеровского института в
гостиницу.
- Разрешите, я пройду, - вдруг услышал я голос у самого уха.
Я сделал попытку посторониться, невольно насторожившись: голос был
знаком, но память еще не подсказала, чей он... Я вздрогнул, увидев прямо
перед собой глаза профессора Гизе. Он чуть пригнулся, прикрываясь широкими
полями шляпы, отогнутыми вниз, но я успел заметить, что он очень осунулся и
словно бы постарел лет на двадцать,
- Извините, извините,- пробормотал он и сразу же, не давая мне и рта
раскрыть, добавил очень тихо: - Не замечайте меня...
Я почувствовал, как он сует что-то в карман моего плаща.
- Держите крепче... Это вам. Не удивляйтесь.- И он, резко отвернувшись,
исчез в гуще толпы, заполнявшей салон.
Я был поражен и напуган. Тучи над Европой сгущались, все были
насторожены, и я понял лишь одно: Гизе тянет меня в какую-то темную
историю... Однако деваться было некуда, приняв возможно более невозмутимый
вид, я добрался до гостиницы.
В кармане плаща оказался свернутый трубкой номер развлекательного
журнала, между страницами которого я нашел листки бумаги с убористым
машинописным текстом, несколько фотографий и одну рождественскую открытку.
Невольно первым делом я перебрал фотографии. Одна из них была групповой:
посреди какого-то лабораторного помещения были сняты пятеро - трое в белых
халатах, остальные в черной форме офицеров СС. Среди "белых халатов" был и
Маттео Гизе. Все непринужденно, с оттенком делового довольства улыбались...
Остальные фотографии были портретами незнакомых штатских личностей с
нордической внешностью. Открытка содержала следующую надпись:
"Синьор Булаев! Простите меня за то, что доставляю Вам беспокойство. Но
Вы - тот самый человек, который волею случая избран моим душеприказчиком. Я
долго думал, прежде чем решиться на это, понимая, что в наше мрачное время
уже одним моим знакомством с Вами рискую роковым образом изменить свою
судьбу".
Потом я взял в руки письмо. Не могу пожаловаться на память: десятки лет
прошли с того вечера, а я помню его текст, который прочел всего дважды,
почти наизусть.
"Уважаемый синьор Булаев!
Однажды я осознал, что одного лишь Вас, красного атеиста, я могу сделать
своим исповедником, и страшно удивился своему открытию... Я пришел к
выводу, что только вы, русские, не подавленные фрейдизмом, не отягченные
мелочностью, благополучием и риторикой,- только вы будете способны изгнать
из Европы вселившегося в нее дьявола. Вы сделаете то, что уже не под силу
всем католикам и протестантам, праведным и грешным, прочитай они хоть
тысячу молитв.
Обратиться именно к Вам меня побудило чувство собственной обреченности. У
меня не осталось времени - только отсрочка. Я случайно узнал, что Вы
приехали в Париж, и понял, что это - мой последний шанс.
Последнее десятилетие объектом моих интересов были не бактерии, а
простейшие, особенно колониальные формы. Главная тема моих трудов и
размышлений осталась незыблемой: наследственность и радиоактивность.
Сразу перейду к существу дела, ибо пишу не мемуары нобелевского лауреата,
а скорее отстукиваю короткий сигнал SOS (хотя спасти мою душу сможет
теперь, по-видимому, только та служба, что некогда унесла из лап
Мефистофеля душу старика Фауста).
Итак, мне страшно повезло... С помощью направленного воздействия мне
удалось вывести формы простейших, которые были способны невероятно быстро
размножаться и при определенйых, заданных условиях образовывать самые
невероятные виды и объемы колоний. Когда формирование колоний завершалось,
размножение обычно сходило на нет.
Если Вас уже охватило сладостное предвкушение, вынужден Вас разочаровать:
я не предлагаю Вам быть моим наследником, синьор Булаев. Я не сообщу Вам ни
вида простейших, ни способа воздействия. Я унесу свою тайну в могилу, чтобы
вину свою не делить ни с кем и честно предстать с ней на страшном суде.
Передо мной открылась фантастическая перспектива: за кратчайший срок
повторить, смоделировать появление на планете многоклеточных организмов. Я
чувствовал себя демиургом, запускающим на Земле новый виток эволюции.
Мне не хватало новейшего оборудования и кое-каких средств. Меценат
нашелся на удивление скоро. Это произошло в конце двадцать девятого года
(признаюсь, в Лондоне я Вам откровенно соврал, что меня еще только
приглашают в Берлин...). Мне было предложено еще некоторое время
гастролировать по лабораториям Европы и писать статьи на любые темы, кроме
главной. Мое предприятие получило в секретных документах наименование
проект "ЭВОЛЮЦИЯ-2", что, увы, подстегнуло мое честолюбие.
Спустя два года после начала разработок я уже был готов к проведению
натурных испытаний. Я сообщил своему начальству, что хотя колонию "первого
поколения" легко дестабилизировать или уничтожить, полной гарантии контроля
и изоляции быть не может, поэтому эксперименты целесообразно вести за
пределами Европы: например, в глухих районах Африки или Латинской Америки.
Мой германский шеф в ответ на предостережения вкрадчиво улыбнулся и
заговорил со мной эпическим тоном, весьма свойственным современным
нордическим нибелунгам.
- В стороне от материка,- начал он,- в горах Шотландии, есть озеро
Лох-Несс, весьма глубокое и таинственное. Ходят легенды, что в нем живет и
прячется некое чудовище. Я предлагаю Вам (предложение прозвучало как
приказ) сделать эти слухи достоверными.
Так была проведена операция под кодовым названием "Гидра-1". Вскоре в
европейских газетах появилась первая фотография "озерного змея". Затем
родилась "Гидра-2": в африканских дебрях. Легко догадаться, что моих
"чудовищ" можно увидеть, сфотографировать, наконец, попросту испугаться. Но
поймать их, не зная секрета, не легче, чем солнечный зайчик. Колония
собирается и распадается сама собой, а команда "сборки" известна только
мне. Я не завидую энтузиастам, которые уже ринулись на поимку моих
драконов.
Последним этапом работы с простейшими было моделирование устойчивой
человекоподобной формы. Я не хотел спешить, но такое условие диктовал
контракт.
Передо мной оставалось одно серьезное препятствие: необходимость наличия
большого водоема. "Гидра-1" может существовать только в воде, "Гидра-2"
способна выбираться на сушу, но на очень короткий промежуток времени.
Удача, дьявольская удача продолжала сопутствовать мне, и вскоре я сумел
получить вид, способный жить и "собираться" на льду или на снегу.
Узнав об этом, шеф пришел в восторг. "О, это феноменально! - воскликнул
он.- Воин, встающий из толщи льда. Ваше исследование, repp профессор,-
лучшее доказательство теории "вечного льда" и происхождения разума". Все
они, наци, помешаны теперь на мистическом бреде проходимца Горбигера.
Итак, была разработана новая операция: "Зубы дракона" (надеюсь, Вам
известна эта легенда об армии бесстрашных смертников-головорезов,
вырастающих из посеянных в землю драконовых зубов). Однако даже это
название (какой намек, какое предостережение!) не образумило меня.
Операция началась. Место действия: Гималаи, Тибет.
Для меня остается загадкой, с какой стати немецкому практичному уму
понадобилась вся эта азиатская оккультная мишура.
Меня включили в состав одной из тибетских экспедиций, курируемых самим
фюрером. Когда посреди белого ледника поднялась в рост бурая фигура, двое
моих спутников (на групповой фотографии они в форме), откинув меховые
капюшоны, зааплодировали.
- Шлем! - засмеялся один из них.- Ему не хватает стального шлема и
арийского меча,
- Будет лучше, если вместо меча у него вырастет "шмайссер",- добавил
второй нибелунг.
Все это время вплоть до прошлой осени я работал не покладая рук. Я был
одержим. Я не замечал, что на площадях горят библиотеки, и не обращал
внимания на хриплый, истошный лай, доносившийся из всех радиоточек. Я
работал, синьор Булаев. Я просто РАБОТАЛ.
Но небеса были милостивы, ниспослав мне, правнуку ослепшего Фауста, еще
один, последний шанс.
Это произошло в сентябре прошлого года. Волею случая (случая?), то есть
не имея на то никакого желания, я попал на почетные трибуны стадиона, где
происходило массовое нацистское торжество. К каждому почетному месту
бесплатно прилагался отличный цейсовский бинокль. Когда пять тысяч
светловолосых мальчиков и девочек, выстроившихся на арене, дружно крикнули
"хайль!" и выбросили вперед руки, меня вдруг потянуло поднести к глазам
бинокль и я разглядел их лица!
Синьор Булаев! Меня прошило током! Рубашка прилипла к моей спине, а язык
- к нёбу, и галстук показался мне затянувшейся удавкой. "Боже!" - прошептал
я и прикрыл веки. Но потом вновь поднял их и в линзах с перекрестьями узрел
то же самое. Это не было страшным сном, это я видел наяву. Их глаза! Я не в
силах описать их!
Когда строй на арене смешался и спустя всего несколько мгновений из
бесформенной человеческой массы стала образовываться тысячеголовая
свастика, быстро принимая строгий геометрический вид, я чуть было не
застонал и выронил бинокль.
Вот она - моя идея в ее законченном мировом воплощении. Я оказался тлей
перед кастой "микробиологов", оперировавших не культурой клеток, но
несравнимо большим-культурой нации...
Превратить нацию в бесформенную массу одноклеточных и, воздействуя на
человеческое сознание "радиацией" идеи мирового расового господства,
объединить всех в одно колоссальное безмозглое чудовище!
Не стану рассказывать Вам о перерождении моей души, ведь я пишу не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг