С. Смирнов
ГНИЛОЙ ХУТОР
______________________________________________________________________
Смирнов Сергей Анатольевич (Москва)
С.Смирнов. Гнилой Хутор. Авторский сб. "Память до востребования",
приложение к журналу "Молодая гвардия", 1987.
Сборник "Темная охота" (М., 1990), с.365-416.
OCR и редакция Dauphin, июнь 2003.
______________________________________________________________________
Шутка ли, пропал институт!
Без году десятилетие стоял на окраине города крепкий
железобетонный корпус, обнесенный столь же крепкой железобетонной
оградой - и вдруг в одночасье не стало ни корпуса, ни ограды...
Остался только вахтерский стол и сам дежурный вахтер, в испуге долго
озиравший заросли густого бурьяна, что раскинулись вокруг на месте
только что процветавшей научной организации... Множество комиссий и
экспертиз разгадывали тайну исчезновения, но одна за другой терпели
фиаско.
Институт был обыкновенный: научно-исследовательский. Название он
имел тоже вполне обыкновенное: НИИФЗЕП, научно-исследовательский
институт физиологии земноводных и пресмыкающихся. Почему бы в самом
деле не интересоваться ученым физиологией пресмыкающихся? Ведь знание
- сила... Особенно удивляет, как мог исчезнуть институт в разгар своих
успехов: в последний год своего существования он выпустил работ вдвое
больше, чем за все предшествующие годы...
Научные сотрудники НИИФЗЕПа, старшие, младшие, лаборанты, завлабы,
тоже казались вполне обычными людьми. Они ставили опыты над
бессловесными тварями, земноводными и пресмыкающимися, устраивали
чаепития и сдавали разные отчеты. В последний год они были деятельны
как никогда: защиты диссертаций происходили в институте едва ли не
ежедневно.
Место, где стоял НИИФЗЕП, не отличалось аномальной активностью: в
небе над ним никогда не исчезали самолеты, смерчей и землетрясений
здесь не случалось. Однако факт остается фактом: здание НИИФЗЕПа
пропало на глазах у двух сотен сотрудников, оставшихся целыми и
невредимыми...
Несколько лет спустя двое очевидцев, знавших истинную подоплеку
события, открылись автору этих строк.
- Наверно, кроме нас, еще кто-нибудь знает правду, - предположила
бывшая лаборантка института Марина Ермакова. - Но рассказать... разве
поверят?
- Все началось с того, - начал свои "показания" бывший аспирант
НИИФЗЕПа Николай Окурошев, - что старший научный сотрудник нашей
лаборатории Хоружий, придя утром на работу, обнаружил на своем столе
готовый отчет. Он должен был уже давно написать его и сдать, но все
тянул...
I.
Борис Матвеевич Хоружий, старший научный сотрудник пятидесяти трех
лет от роду, был рьяным садоводом. Настраиваясь на трудовой лад, он
начинал свой рабочий день с подшивки журнала "Приусадебное хозяйство".
Однажды, придя поутру в институт, он увидел на своем столе, рядом
с подшивкой, готовый отчет... Он так растерялся, что сунул в зубы не
тот палец и нечаянно отгрыз длинный холеный ноготь мизинца.
Испугавшись, что за ним подсматривают, он судорожно обернулся на
плотно закрытую дверь и, почувствовав слабость в ногах, боком
опустился в кресло.
Несколько минут он просидел в полном недоумении и, наконец
опомнившись, нервно и протяжно зевнул.
Кто-то из сослуживцев сыграл с ним странную шутку... втихую
подбросил готовый отчет - с умыслом, подло, как в спину плюнул!..
Отчет был отпечатан великолепно: на шестнадцати листах прекрасной
финской бумаги ни помарки, ни подмазки, ни подтирки. Стиль отчета был
образцом до неправдоподобия...
Борис Матвеевич скосил взгляд на пол и прикрыл отчет папочкой.
Лаборантка Оля так печатать не способна - разве что под
гипнозом... Впрочем, если очень попросить... Так примерно потянулись
мысли Бориса Матвеевича по руслу расследования, и спустя минуту сеть
новых лабораторных интриг разрослась в его голове до масштабов почти
что франкмасонских.
Главные подозрения пали на Ирму Михайловну Пырееву, маленькую,
нервную курящую женщину, которую мужчины института злобно и
уважительно называли между собой "противотанковым ружьем". Полмесяца
назад Пыреева получила новую японскую аппаратуру, однако сама теперь
своему приобретению была не рада: держать заморские чудо-игрушки было
негде. Потолок в комнате, которой владела Пыреева, часто протекал и
климат ее грозил любому прихотливому прибору, как болото
туберкулезнику. Единственным заповедным местом в лаборатории, годным
для обитания дорогого оборудования, была комната Хоружего...
Лет пять назад, верно оценив обстановку, Борис Матвеевич всеми
правдами и неправдами завладел ею. С тех пор вся лаборатория, да что
лаборатория - весь отдел побывал у него с поклоном: уникальная комната
его, не ведавшая протеканий, вымораживаний и прочих стихийных
бедствий, - плодов недомыслия строителей и проектировщиков - виделась
во сне любому сотруднику отдела, кому подходил срок браться за
отчетные дела. Владея этой замечательной комнатой, Борис Матвеевич
приобрел непоколебимый научный авторитет, внушительное число печатных
работ и право на далеко не эпизодические роли в некоторых серьезных
монографиях. Про себя Хоружий называл свою комнату
"скатертью-самобранкой"... Только Ирма Михайловна держалась стойко, ни
разу не потревожив Бориса Матвеевича просьбами и предложениями. За это
в отделе уважали ее по-особому и даже прощали ей презрительные взгляды
на просителей Бориса Матвеевича. И вдруг отчетная гроза застала
Пырееву врасплох. Заведующий лабораторией Ираида Климовна Верходеева,
готовясь к завершению пятилетней темы, потребовала немедля провести на
новой аппаратуре ряд экспериментов. Для этого дела понадобился
аспирант Пыреевой Николай Окурошев и комната Бориса Матвеевича...
Именно Ирме Михайловне как никому иному выгодно, чтобы отчет
Хоружего был сдан вовремя, ведь завлаб пообещала ей временные права на
комнату Хоружего сразу после завершения его экспериментов. С противной
стороны представлять отчет на этой неделе никак не входило в планы
Бориса Матвеевича: прилежность в этом деле грозила ему недельной
командировкой в самый разгар весеннего труда на дачном участке.
Итак, неприятельский выпад исходил скорее всего от Пыреевой.
Подчиненные Хоружему мэнээс Мясницкий, инженер Гулянин и лаборантка
Оля вряд ли бы додумались и сумели сыграть с ним столь недобрую шутку.
Впрочем, необыкновенность события так ошеломила Бориса Матвеевича, что
он вполне разумно подозревал всех подряд: и инженера, и младших
научных, и Олю, и шефиню свою, затеявшую, быть может, странную
проверку дисциплины труда своих сотрудников; и даже третьего старшего,
Елену Яковлевну Твертынину, он тоже стал подозревать, хотя она никогда
не была сильна в канцелярской грамоте, а Хоружего недолюбливала просто
так, без всяких козней, за его худенькую и чересчур робкую жену.
И вовсе утонул бы Борис Матвеевич в топи безнадежных размышлений,
если бы не раздался стук в дверь.
Хоружий вздрогнул. Дверь раскрылась. На Бориса Матвеевича медленно
накатилась куполообразная фигура Твертыниной и замерла прямо над его
головой. Хоружий наклонил голову к плечу и, приподняв веки,
вопросительно развел брови в стороны.
- Звонила Климовна, - загудел сверху лавиной голос Твертыниной. -
Через час приедет.
- А я как раз сегодня хорошую заварку принес, - удовлетворенно
сообщил Борис Матвеевич; шея его заныла в неестественном изгибе, и он
подпер голову ладонью.
- Боря, а как насчет отчета? Если он у тебя готов, я бы по нему...
кое-что и у тебя... - Твертынина, конечно, замялась: никому в
лаборатории и в голову бы не пришло, что у Бориса Матвеевича может
вдруг сам собой появиться отчет. - У нас ведь из той работы с
болотными черепахами в целом...
- Ах отчет... Тут он, сейчас найду. - Хоружий небрежно пошарил по
столу всякие бумаги и наконец отодвинул в сторону маскировочную
папочку. - Вот. На прокат до приезда Климовны.
Твертынина подержала отчет за скрепочку и с любопытством заглянула
в листы, переворачивая их, как страницы художественного альбома.
- А кто печатал? - поинтересовалась она в легком изумлении. - Уж
не ты ли?
- Хм... А вот я... А что? - И Борис Матвеевич весь обратился во
внимание.
Ни единой тени не промелькнуло на широком лице Твертыниной, только
правый уголок тонких ее сухих губ вдруг затрепыхался, словно крылышко
комара, увязшего в паутине, и спустя мгновение замер.
"Не ее работа", - решил Борис Матвеевич и равнодушно отвернулся.
В эту самую минуту в тяжелой оторопи пребывала Ирма Михайловна
Пыреева. Чуть сгорбившись, она застыла над своим столом. Дым сигареты,
тлевшей под самым подбородком в плотно сжатых пальцах, окутывал лицо
ее и клубился в мелко завитых волосах. Она тяжело, до бледности вокруг
век, щурилась, острые, угловатые брови ее иногда вздрагивали.
На столе перед ней лежала запись биотоков мозга шишкохвостого
геккона, который попросту не могло существовать...
Накануне Ирма Михайловна и младший научный сотрудник Люся Артыкова
безуспешно пытались наладить новую "методику энцефалографии
шишкохвостых гекконов в свободном поведении". На запись постоянно
лезла необъяснимая наводка, электроды не желали надежно крепиться на
плоской головенке безмолвного существа; да и само оно в этот неудачный
вечер отказывалось вести себя "свободно" - лишь уныло приваливалось
боком к стенке террариума и безучастно созерцало чужой, застекленный
мир... Решили отложить все хлопоты до завтра.
И вот утром следующего дня Ирма Михайловна обнаружила эту
необходимую для отчета запись биотоков на своем рабочем столе.
Качество записи пугало своей безупречностью. Невольно Ирма Михайловна
подумывала о подделке, однако гнала эту мысль прочь: подделать столь
мастерски все показатели биотоков человеку не под силу. Такого
"чистого" результата Ирма Михайловна не встречала даже в работах
классиков: прямо хоть сейчас режь запись на любое количество отрывков
и клей хоть в статью, хоть в докторскую диссертацию - куда душе
угодно. Более всего настораживала одна странная особенность записи:
все указующие пометки были сделаны не от руки - по почерку легко было
бы узнать самозванного автора, - а отпечатаны на машинке, вырезаны в
виде аккуратных квадратиков и приклеены в нужных местах. Ни Люся
Артыкова, ни аспирант Окурошев никогда не отличались столь
рафинированной опрятностью.
Ирме Михайловне было не по себе. Она скрупулезно, с дотошностью
злого криминалиста обследовала всю комнату, сантиметр за сантиметром.
Сомнений не осталось: кто-то здесь вечером серьезно поработал,
прочистил забитые перья энцефалографа, сделал запись, прилежно прибрал
за собой, развесил электроды на планочке, покормил гекконов - и
скрылся...
Ирма Михайловна давила ногтями сигаретный фильтр и, замерев у
стола, дожидалась очной ставки с Люсей.
Тем временем Борис Матвеевич начал проверку следующего
подозреваемого. Когда в комнату впорхнула лаборантка Оля Пашенская, он
с нею поздоровался первым. Будь Оля чуть пособраннее, она сразу
насторожилась бы: Хоружий никогда так не поступал. Однако Оля, даже не
взглянув на Бориса Матвеевича, машинально ответила ему каким-то
неопределенным птичьим возгласом, швырнула на свой стол маленькую
заплечную сумочку и присела к телефону.
- Оля, - ласково повысил голос Борис Матвеевич, пытаясь
перехватить внимание лаборантки до телефонного разговора. - Ты вот
тут... вчера... Черновик отчета я вроде оставлял. Не попадался он
тебе, а?
- Что? Что отчет? - дернулась Оля, не отнимая трубки от уха. -
Нет... Какой отчет?
- Черновик я оставлял, - вежливо повторил Борис Матвеевич.
Оля подумала что-то плохое и угрожающе выставила на Хоружего
острую коленку. Это был изведанный прием: Борис Матвеевич растекся по
коленке, как медуза, брошенная на камень.
- Нет, не видела, - последний раз предупредила Оля и отвернулась.
- Элька, ты? Что так долго не подходишь? Разбудила?..
- А заявки? - донесся до нее чуть севший, чуть жалобный и совсем
примирительный голос Бориса Матвеевича. - Ты их подготовила!
- ...Ну да, вчера у Генки... - Оля, словно отмахнувшись от мухи,
указала Хоружему на свой стол. - Там гляньте, я не помню... Нет, Эль,
не тебе... И что Алик?
Борис Матвеевич глянул на Олин стол и едва не хлопнул себя ладонью
по лбу: заявки были готовы и отпечатаны столь же образцово, что и
таинственный отчет.
- Ты печатала? - как можно ласковее проговорил Борис Матвеевич,
раз уж Оля не могла видеть всю отеческую приветливость его лица.
- Ну, конечно, на "манке". А какого цвета? - Оля бросила косой
взгляд на бумаги, которые Борис Матвеевич держал на весу, протянув к
ней руки, и, по близорукости не вникнув толком в суть дела,
неопределенно дернула плечиком. - Но, это же сумасшедшие деньги!
Борис Матвеевич был удовлетворен.
"Печатала она... Стерва... Теперь узнать бы: с чьей подачи..." -
подытожил он свои наблюдения и, вспомнив ненароком острую коленку,
невольно расстегнул ворот рубашки и тяжело вздохнул.
Пыреева стояла недвижно и напоминала жрицу, окутанную
благовониями. Взгляд ее внушал дрожь.
- Здравствуйте Ирма Михайловна, - сказал аспирант Окурошев; голова
его медленно просунулась в комнату, в то время как тело осталось в
коридоре.
- Здравствуй Коля, - разжав сизое облако, деловито ответила Ирма
Михайловна. - Заходи, пожалуйста.
Аспирант Окурошев проник в комнату весь.
- Ты перья на приборе проверял? Там как будто есть забитые?
- Проверял некоторые... - ускользая от взгляда Пыреевой, ответил
Окурошев.
Ирма Михайловна усмехнулась и тронула запись:
- Это вот интересные результаты. - Она сумела не сделать ударения
ни на одном слове, искусно учитывая любую степень причастности
аспиранта к появлению записи, притом выставляя себя лицом, во всем
прекрасно осведомленным.
- Можно взглянуть? - Взор аспиранта выражал подчеркнутую
заинтересованность, но за деланным взором Пыреева сумела разглядеть
нечто очень важное.
"Его вечером тут не было, - уверенно подумала она. - Ну, Люська!..
Вот уж не ожидала".
Окурошев был послан по разным делам, а Люся появилась двумя
минутами позже. Подпуская ее на самое близкое расстояние, Ирма
Михайловна позволила ей спокойно подготовиться к новому рабочему дню
и о записи поначалу не проронила ни слова.
Люся устало переобулась в босоножки, задвинула подальше под стол
сумку с утренними покупками, положила в верхний ящик стола раскрытую
книгу, поправила перед зеркальцем прическу...
Все это время Ирма Михайловна словно сквозь оптический прицел
разглядывала Люсин затылок. Сигаретный фильтр в ее ногтях превратился
в бесформенный ворсистый комочек.
- Люся, - сказала Ирма Михайловна.
Та стремглав обернулась.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг