один за другим и уходили в город. Небо светлело. Медики вступили в свой
первый день в Кара-Сарджо.
К Квашнину подошли главврач и Брусенс. Главврач обнял тяжелой рукой за
плечо, спросил:
- Ну как? Все хорошо?
- Хорошо, - ответил автолог тихо. И вдруг добавил: - Килограммов восемь
скинул. Неплохо бы сейчас поесть.
Главврач засуетился, потащил его в салон самолета.
- Конечно, конечно! Остальное организуем позже. После встречи с
правительственной делегацией...
От далекого здания аэропорта подкатил закопченный израненный бронефургон.
Из него вылезли военные в черной форме с золочеными пуговицами в два ряда, в
золоченых фуражках и человек десять гражданских в серых плащах. Впрочем,
одежда на многих была обгорелой и изодранной, лица в синяках и ссадинах.
Приехавшие тянули к медикам смуглые руки, открыто улыбались. Вперед выступил
невысокий седой мужчина с грустными, усталыми глазами. И сказал сначала
по-русски, потом по-английски:
"Здравствуйте, друзья..."
3
Ночь уходила. Брусенс смертельно устал. И новый день не сулил облегчения.
Десять палат нейробольницы в бывших казармах президентской гвардии, которые
обслуживал он, Питер Брусенс, по расчету вмещали сто пятьдесят больных.
Сейчас их было триста тринадцать, а они все прибывали и прибывали.
Санитары и медсестры были местные, их тоже не хватало, да и в аппаратуре
они не разбирались. А традиционного обслуживания: накормить, вымыть,
переодеть больных, перенести с места на место, подложить судно, дать
прописанные врачом лекарства, убрать помещения - сейчас было мало.
Уже неделю Питер спал по два часа в сутки, питался лишь во время
просмотра томограмм, да и то под давлением старшей сестры - немолодой
мужиковатой сарджанки с тридцатилетним больничным стажем. Она одна не
боялась вот так запросто подойти к этому угрюмому повелителю машин и сунуть
в руку чашку с куриным бульоном или бутерброд с сыром, в любой подходящий
момент поставить перед его носом стакан с дымящимся кофе и застыть в
угрожающей позе, пока он не выпьет.
Еще десять палат обслуживал Цойбален. Друг с другом они почти не
виделись, лишь секундные встречи в коридоре и редкие совещания по поводу
чрезвычайных случаев. Цой гораздо больше доверял автоматике, поэтому спал
три часа в сутки и имел получасовой перерыв на обед. Питер завидовал ему
черной завистью, но собственного режима не менял. Слишком многое теперь
доверяется машинам, а они бездушны и способны выйти из строя в самый
критический момент.
Сеанс лучевой терапии проводился одновременно на всех десяти установках
"Светол". Брусенс распорядился по селектору, санитары прикатили койки с
больными в светооперационную. Питер обошел излучатели, выслушал дребезжащие
механические голоса: "Установка подготовлена, работает нормально".
"Параметры "теплого света"? - запрашивал он. - Колебания лазерного
светопотока? Программа?"
И компьютеры установок тараторили в ответ параметры, уверяли, что
колебания в минусовом допуске, программа заложена для истории болезни номер
такой-то.
Сарджанцы, бывшие в сознании, хоть и были в светооперационной не впервые,
встревоженно озирались. Пришлось объяснить через транслятор (в который уж
раз!), что их только погреют лечебными лучами.
Одна за другой задвигались койки в разинутые пасти светокамер. Заработали
излучатели. Потоки света были промодулированы так, чтобы успокоить и быстро
усыпить пациентов. Вступили в действие цефалофиксаторы, системы биодатчиков
экспресс-анализа. На патогенные зоны автоматически нацелились лазеры.
Началась бомбардировка. "Светолы" работали по программе, но Питер не
переставал следить за параметрами лучей и состоянием больных. На огромном
экране контроля все шло нормально. Неожиданно на пульте засветился сигнал
вызова. Брусенс недовольно мотнул головой и не тронулся с места. Вызов
повторился. Потом за спиной раздались знакомые шаги.
- Ну что? - спросил Питер, не оборачиваясь.
- Тут такое дело... - пробормотал Цойбален. - Принесли Мидзо Касаёси.
Только что от реаниматорщиков... Теперь вот к нам...
- Ранение? - вскинулся Питер.
- Нет-нет, - покачал головой Цой. - Переработал...
- Как это? - не понял Брусенс.
- Детей лечил. Взвалил непосильную ношу. В крайней степени истощения взял
на себя злокачественную мозговую опухоль и ртутное отравление. И не смог
долечить. Из клинической смерти вывел его Август Кройцер. Злорадно
провозгласил: "Достукались! Вот к чему приводит в медицине игра в
добродетель..." - и откачал. Все как по нотам проделал. Отличный
профессионал.
- Теперь, значит, пойдет по цепочке, от одного специалиста к другому -
так, что ли? Цойбален кивнул.
- Ну, хорошо. Я скоро закончу сеанс. Приготовь пока противораковую
приставку к "Светолу". Вот и обновим ее... Кто бы мог предположить, что
первым пациентом "Антиканцера" в Кара- Сарджо станет член медотряда, да еще
здоровяк-автолог?!
...Касаёси лежал на каталке. Он был похож на мертвеца: туго обтягивающая
кости иссушенная желтая кожа, ввалившиеся почерневшие глаза... Обессиленному
сердцу помогал автоматический дублер, слабеющее электрическое поле мозга
подпитывал прилепившийся к виску малюсенький генератор. Без современной
техники Мидзо просто бы не выжил!
Загудел зуммер, на связи был главный врач.
"Пользуясь всей полнотой власти в медотряде, я принял решение временно
приостановить деятельность автологов. Пусть двое суток отлеживаются,
приходят в норму. Пациентов придется разобрать. Ничего не поделаешь... Как
будете выкраивать время - не знаю".
Видеофон отключился.
- Я проверил приставку в рабочем режиме. Готова на все сто процентов, -
объявил Цой.
- Тогда начинаем... - сказал Питер. Из всего сказанного главврачом он
сделал только один вывод: спать сегодня и завтра не придется вовсе.
Маленькую бритую голову Мидзо омывали ручьи золотистого света. Сотни
солнечных зайчиков водили хороводы по его землистому лицу. А лазерный
скальпель был снайперски нацелен на опухоль. Не трогая кожи, капиллярной
сети, костей черепа, луч мгновенно вонзился в сгусток атипичных клеток,
поражая их одну за другой, отсекая от источников питания, от коммуникаций,
чтоб не породили метастазы...
Когда Питер, закончив первый сеанс бомбардировки, вышел из операционной,
он стал свидетелем бурного разговора по видеофону. Шестеро исхудавших, даже
каких-то бледно-зеленых автологов наседали на главврача: "Вы... вы не можете
запретить нам работать, если вы гуманный человек, если вы врач! Там же дети
умирают, беременные женщины, старики. Отобраны самые экстренные случаи!" -
"Мы сами ими займемся. А вы должны долечиться, отоспаться, отъесться,
наконец". - "Мидзо слишком впечатлительная натура. В детском отделении он
потерял над собой контроль. А мы контроля не теряли, долечивать нам нечего.
Поставим на ноги Касаёси и целый час истратим на восстановление сил!"
Эти слова не произвели впечатления на главврача. Он стоял на своем. И
тогда Квашнин начал снова: "В госпиталях и так жуткий перегруз. Вам же
физически не управиться. Такой эксперимент будет стоить жизни десяткам
людей!" - "Делайте что хотите! - не выдержав, безнадежно махнул рукой
главврач. - Думал, как лучше... Потом пеняйте на себя!"
Цойбален выкатил каталку в коридор. Автологи обступили Касаёси. Квашнин
выбежал на улицу и с помощью санитара стащил по ступенькам Трансформатор в
пластмассовом кожухе.
- Подышим? - неожиданно предложил Брусенсу Цойбален. Тот неуверенно
кивнул.
На дворе ветер крутил желтые листья. Серая штукатурка домов намокла и
пошла пятнами. Нависшие над городом тучи копили влагу к очередному дождю.
Питер поежился, потом спросил Цоя:
- Слушай, как это им все-таки удается?
- Что именно?
- Трансформация.
- Ага, любопытно стало... - усмехнулся Цой. - О законе сохранения
биополей слышал небось? Его еще по-другому называют: закон биологической
компенсации. Автолог и пациент обмениваются своими полями. Подпитываемое
Трансформатором биополе моментально перестраивает организм согласно своей
структуре.
- И все же мне не понять, каким образом у больного в один миг совершенно
исчезает болезнь и переходит на здоровенного мужика...
- Электричества в свое время тоже многие не понимали, но это не мешало
зажигать лампы и ездить в трамваях.
В этот момент автологи под руки вывели из госпиталя Мидзо Касаёси. Он
беспомощно улыбался и едва-едва передвигал ноги.
- И нам пора, - сказал Брусенс и направился в операционную.
4
Харасские горы - всего в ста километрах юго-западнее залитой дождями
столицы, а на небе ни облачка. Ярко светит солнце, оно кажется
переливающейся золотом раскаленной сковородой. Дорога выползает из тени
ущелья и, взобравшись на уступ, стелется по гребню базальтовой скалы. В этом
месте небо встречается с землей.
Полотно дороги чуть расплывается в глазах от струящихся потоков нагретого
воздуха. Изредка на скалах стреляют трескающиеся от жары камни. Мотор
школьного автобуса натужно ревет, и машина медленно взбирается на гребень.
Дети наконец-то притихли, спят, откинувшись на спинки сидений. Двое
сопровождающих их учителей дремлют, накрыв головы газетами. Духота.
Вентиляторы не дают даже эфемерной прохлады. Водитель щурится, все ниже
надвигает на лоб козырек фуражки. Глаза заливает пот. Спина взмокла.
Сарджанец едва может уследить за дорогой - куда уж тут глядеть по сторонам.
Все привычно - в этот день, как и двести раз в году.
Грохот донесся после. Его мало кто услышал. Бандиты, залегшие у дороги,
разом выстрелили из противотанковых базук. Автобус ударило одновременно с
двух сторон - распоров обшивку, выплеснулись в салон фонтаны пламени. На
бортах вздулись нарывы, лопнули, шевеля рваными краями, обнажили красное
мясо огня. Чудо, что машина не сорвалась вниз, не покатилась по склону -
замерла, протащившись по инерции десяток метров, и горела, чадила резиной
покрышек, потрескивала пластиком обшивки. Бандиты недолго глядели на дело
рук своих - промелькнули среди камней, показались много ниже, на уступе,
спустились в ущелье и пропали.
Патрульный "джип" выехал из-за поворота. Трое сарджанцев выскочили из
машины, подбежали к горящему автобусу и, выломав дверь, начали вытаскивать
детей на воздух. Радист раз за разом вызывал оперативный штаб, оттуда
наконец ответили, уловив слабый, искаженный горами сигнал.
...В городе был комендантский час. Редкие прохожие пугливо прижимались к
серым стенам домов, окоченевшие за ночь патрули кутались в плащи. Дождь,
холодный, беспрестанный, сыпался от горизонта до горизонта. Ветер свинцовой
дробью бросал этот дождь в лица, загонял в подворотни, в тесные квадраты
дворов-колодцев. Брусенс видел, как шевелятся побелевшие губы Квашнина,
сидящего на переднем сиденье. Автолог словно бы молился. Питер разобрал в
конце концов: "Только бы успеть..."
Мимо иссеченных водяными иглами окон фургона проносились грязные с
обсыпавшейся штукатуркой стены, поваленные и разбитые мусорные баки,
закопченные и смятые в лепешку остовы автомобилей. И снова стены, но теперь
уже заклеенные грубыми трехцветными плакатами, черно-белыми кляксами
воззваний и декретов. Машина мчалась на военный аэродром, где уже ждал
взлета большегрузный армейский вертолет.
Наконец фургон миновал КПП, выехал на летное поле и резко затормозил у
трапа. Автологи бегом вкатили Трансформатор в грузовой отсек, закрепили
рядом с реанимационным комбайном. И вертолет тут же оторвался от земли. Он
устремился к Харасским горам, форсируя мощность двигателей. Машину бросало в
воздушные ямы, стены и пол пассажирского отсека ходили ходуном.
Квашнин только сейчас смог оглядеться. За четверть часа главврач успел
собрать шестерых автологов и дюжину врачей. Мрачнолицые, они сидели,
вцепившись руками в петли предохранительных ремней. Лишь немногие пытались
переговариваться. Квашнин расслышал приглушенный голос сидящего неподалеку
Августа Кройцера:
... - Словно бы и не люди, а биологические автоматы. Все у них: и
организм, и сознание - подчинено одному-единственному. Превратили самих себя
в инструмент...
Геннадий подумал с тоской: "Господи, до чего же надоело..." Кройцер
спорил с Цойбаленом, без малейшего сомнения отметал все его аргументы.
- Какой тут, к черту, гуманизм, если эти здоровые, ни в чем не виноватые
парни должны страдать от чужой боли? Вы не автолог, вы не отдаете своего
здоровья, вам легко говорить! Да, эти эскулапы- самородки сами рвутся
лечить. Но они же по сути своей дети, их кредо - непосредственность, игра в
большом и малом! А мы, люди трезвые, обязаны остановить это издевательство
над собой!
- Да почему же издевательство?! - не выдержав, все-таки подал голос
Геннадий. - Мы получаем огромное удовольствие, когда видим плоды своего
труда. В восторг мы приходим - не в ужас! Никакая другая профессия не
способна дать столько радости: ведь лишь автолог чувствует, как в другом
человеке живет часть его силы, здоровья, его самого... Это чувство можно
сравнить разве что с материнством. А вот вы всего лишь операторы перед
пультом машины, расстреливающей болезнь!
Кройцер смотрел на него, как на ребенка, кивал. Цойбален отвернулся. Он
понимал всю бесполезность спора.
Летчик, едва не промахнувшись, посадил вертолет на дорогу. Возле автобуса
пахло гарью и кровью.
Отборные головорезы низложенного год назад шейха Карифа все чаще и чаще
перебирались через границу и наносили предательские удары в спину. Спускаясь
с перевалов, они устраивали засады и убивали всех подряд не разбираясь. Шейх
мстил за то, что народ не захотел больше терпеть кучку истязавших его
палачей. В годы правления Карифа "священная гвардия" со зверской жестокостью
карала за любое проявление недовольства, а теперь эти вторжения не давали
стране вернуться к нормальной жизни. Убийцы уже не в силах были повернуть
историю вспять, но обескровить Кара- Сарджо еще вполне могли.
Медики хватали носилки, выскакивали из вертолета, мимо черного остова
машины бежали к распластанным на камнях обгоревшим и окровавленным фигуркам,
бережно укладывали их и бегом несли к Трансформатору и реанимационному
комбайну, спущенным на дорогу через грузовой люк вертолета.
"Вот этот еще дышит", - сказал Питеру Брусенсу патрульный. Невесомое тело
мальчика положили на носилки.
Комбайн был раскочегарен на полную. Насосы закачивали в сосуды
искусственную кровь, инъекторы с камфарой целились в раскрытые грудные
клетки, сердца содрогались в конвульсиях электрических разрядов, пальцы
автоматических манипуляторов ритмично двигались, проводя открытый массаж. И
сердца начинали биться, и возобновлялось дыхание.
Вытащенных с того света детей предстояло теперь долгие недели выхаживать
в больницах, борясь с ожогами и ранениями. По- другому лечили автологи.
Выстроившись в очередь, они сменяли друг друга у Трансформатора. Худой
мускулистый торс в единый миг покрывался страшными ранами. А ничего не
понимающего выздоровевшего ребенка уводили в тень вертолета. Не дожидаясь
самоизлечения, парня оттаскивали в сторону. Освободившееся у Трансформатора
место тут же занимал следующий автолог.
...Автологи сделали все что могли. Трансформатор встал. А к комбайну
вслед за ранеными продолжали приносить и недавно умерших. Большинство из них
было уже не спасти, но все равно пытались, пока оставался хотя бы один шанс
из тысячи. Здесь была и маленькая девочка с редкими для сарджанцев голубыми
глазами. Она лежала у самых ног Брусенса. Волосы ее спеклись от крови, а
тельце было едва прикрыто ошметками синенького платьица в белый горошек. В
глазах девочки отражалось солнце. И они искрились, блестели, словно
продолжая жить.
Брусенс всего насмотрелся за свою жизнь, но смириться с тем, что умирают
дети, никак не мог. Убить же ребенка... Это было выше его понимания. А ведь
убивали, и едва не каждодневно. В Кара- Сарджо нашлось достаточно людей,
способных убить ребенка. Шейх Кариф умел воспитывать убийц, ничего не жалел
для них. И теперь "священная гвардия" добросовестно отрабатывала его щедрую
плату. Питеру хотелось ринуться в самую гущу работы, но нейрохирург без
своей чудодейственной техники был сейчас совершенно беспомощен. Он мучился,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг