космических болезней. Особой склонности к теоретической работе он не имел
и все дни только и делал, что писал у себя в каюте своеобразный
юмористический дневник, напичканный разными анекдотами и происшествиями.
Мы иногда смеялись над тем, что к моменту возвращения на Зургану у нас
будет не только серьезный, академический бортовой журнал, записываемый в
памяти главного электронного мозга, но и дневник Лари-Ла, рисующий нашу
экспедицию в весьма своеобразном освещении.
- Однажды от безделья,- заговорил Лари-Ла, когда Сэнди-Ски сел в кресло,-
я превратился знаете в кого? В колдуна! Да-да! Не удивляйтесь: в древнего
колдуна. Это было, конечно, на Зургане. Я работал одно время врачом в
археологической экспедиции. Археологи - неприлично здоровый народ, и меня
томила скука. От одного из археологов я узнал, как выглядели и чем
занимались древние колдуны. И вот я решил напугать археологов, сыграть с
этими здоровяками злую шутку. Однажды ночью археологи сидели около костра.
Я же в это время, спрятавшись в кустах, наспех переодевался и
гримировался. Вы только представьте себе такую картину: темная ночь,
тревожный шум кустов, первобытный костер и разго воры о древних суевериях
и прочей чертовщине. И вдруг перед археологами из-за кустов появился самый
настоящий колдун - в живописном костюме, с густой и длинной, до колен,
бородой и с нелепыми телодвижениями. Вы бы только посмотрели - эффект был
поразительный!
И Лари-Ла показал нам, как он изображал перед оторопевшими археологами
колдуна. Лари-Ла обладал незаурядным актерским талантом, и все мы смеялись
от души. Его артистическому успеху способствовал сего-дняшний костюм. Он,
единственный у нас, зачастую нарушал форму астронавта. Мы все носили
простые, крепкие и удобные комбинезоны. А Лари-Ла питал пристрастие к
праздничной одежде, иногда крикливой и сверхмодной. Сегодня вечером, как
нарочно, он был в живописном, экстравагантно красочном костюме, сильно
смахивавшем на одеяние древних колдунов.
- А вот еще один случай...
Но в это время снова раздался трехкратный звон, и все жилые помещения
корабля наполнились звуками ночной мелодии. Это своеобразная музыка,
ласковая и усыпляющая. В ней слышатся звуки ночной природы: и шелест
травы, и легкий перезвон листвы, и мягкое шуршание морского прибоя.
Лари-Ла больше уже ничего не рассказал. Он строг и придирчив, когда дело
касается режима.
- Об этом случае завтра,- сказал он.
Все разошлись по каютам. Лишь молодой штурман Тари-Тау остался дежурить у
пульта управления.
Вечер в кают-компании мне понравился. Смешно, что у меня возникли какие-то
нелепые подозрения. И все же... Все же мне почему-то грустно и немножко не
по себе. Почему - и сам не знаю.
Звуки ночной мелодии становятся все нежней и нежней. Невольно слипаются
глаза. С завтрашнего дня буду вести дневник систематически. А сейчас спать.
11-й день 109-го года Эры Братства Полюсов
Утро!.. Трудно сказать, что мне больше нравится в нашей строго размеренной
жизни: уютно-интимные вечера в кают-компании или бодрые утренние часы.
Проснулся я от громкой, медно-звенящей утренней мелодии. В
противоположность усыпляющей - ночной - она полна энергии и бодрости, в
ней много ликующих, солнечных звуков.
Быстро одевшись, я поспешил в кают-компанию и присоединился к членам
экипажа, которые проделывали гимнастические упражнения. После гимнастики
мы, весело толкаясь, вошли через узкую дверь в кабину утренней свежести.
Кабина утренней свежести - это бассейн, наполненный морской водой и
прикрытый сверху серебристой полусферой-экраном. Раздевшись, мы
выстроились на песчаном мысе. Было холодно и неуютно. Но вот Али-Ан
дотянулся до кнопки у двери и нажал ее. И вмиг все преобразилось.
Мы по-прежнему стояли на песчаной отмели. Но перед нами был уже не
бассейн, а бескрайний океан. Вода, до этого неподвижная, заколыхалась, и
наши ноги начал лизать пенистый прибой. Блестящая полусфера превратилась в
беспредельный голубой небосвод. Оттуда полились жаркие лучи искусственного
солнца, так похожего на солнце родной планеты. Далеко впереди зеленел
островок, покрытый густой растительностью. С той стороны подул ветер,
чудесный соленый ветер, несущий аромат трав и древних морских
приключений...
Здесь, в кабине утренней свежести, мы забываем, что находимся на
звездолете, затерянные среди холода безграничных пространств. Каждой
частицей своего тела мы ощущаем родную планету...
На песчаной отмели становилось жарко. Мы бросились в воду и поплыли
наперегонки. Вперед вырвался Лари-Ла. Меня всегда изумлял этот
располневший увалень: плавает он превосходно. Я кое-как догнал его. Но
далеко плыть нельзя: впереди все же ненастоящий морской горизонт, а экран,
создающий иллюзию бесконечной стихии.
Когда мы, освеженные и веселые, вышли на песчаную отмель, хлынул дождь,
который сменился ультразвуковым душем. Ультразвуковые волны, пронизывая
тело, то сжимают, то растягивают каждую клетку организма. Получается
исключительно приятный и полезный микромассаж.
Натянув комбинезон, я первым вышел из кабины - вышел бодрым и свежим, как
росистое утро. Вслед за мной выскочил Сэнди-Ски. Его густые, мохнатые
брови забавно шевелились: Сэнди-Ски испытывал блаженство.
- Словно заново родился,- рассмеялся он.- Кабина мне напоминает остров
Астронавтов. Удивительный остров!
- На Зургане ты отзывался о нем несколько иначе,- возразил я.-
Предполетную подготовку, доказывал ты, астронавт должен проходить в
суровых условиях, где-нибудь в пустыне или в горах, а не на этом тепличном
острове, где разнеживается человек, размягчается его воля.
- Я говорил тогда чистейший вздор. Я переменил свое мнение после одного
случая, помнишь?
И Сэнди-Ски ушел в рубку внешней связи, а я уселся в кресло перед пультом
управления. Сэнди-Ски напомнил почти забытый мною эпизод. Я живо
представил этот трудный переход через остров, вспомнил, как мы
преодолевали густые заросли, стремительные реки, скалистые горы. Сэнди-Ски
передал все скрупулезно точно. И в то же время в его рассказе чего-то не
хватало, чего-то конкретного, живого, трепещущего...
На минуту мной снова овладела тревога, снова зашевелились подозрения,
сдобренные изрядной порцией страха, отвратительного, липкого страха.
Надо посоветоваться с Лари-Ла. Ведь мнительность - один из признаков
расстройства нервной системы...
Я был настолько погружен в невеселые мысли, что не услышал, как сзади
подошел Али-Ан.
- Извините, капитан,- Али-Ан коснулся моего плеча.
Я обернулся и внимательно посмотрел на него. Только сейчас я заметил, как
постарел Али-Ан. На лбу и около глаз появилось множество морщинок. А ведь
в начале полета это был почти юноша.
- В чем дело, Али? Вы хотите сесть в кресло? Ваша очередь дежурить?
- Да. И, кроме того, капитан, вам необходимо побывать в рубке внешней
связи. Оттуда иногда доносятся едва слышные, но крепкие выражения.
Сэнди-Ски чем-то, мягко говоря, недоволен.
И на бледных губах Али-Ана вспыхнула обычная улыбка, острая, как клинок, с
оттенком тонкой и чуть надменной иронии.
Я зашел в рубку внешней связи и застал Сэнди-Ски в сильном гневе. Он
отчаянно и виртуозно ругался. Я рассмеялся, все мои недостойные подозрения
мгновенно исчезли. Ведь это же Сэнди-Ски! Мой необузданный друг Сэнди-Ски!
В полной мере я мог оценить всю живописность его метафор.
- Что случилось, Сэнди?
Сэнди-Ски, успокоившись, проворчал:
- С экраном творится что-то неладное. Видимо, торможение все же отразилось
на его дьявольски нежных блоках.
- Но вчера же он работал.
- Работал на пределе. А сейчас посмотри, какая чертовщина!
Изображение планет на экране двоилось, троилось, было расплывчатым и
туманным. Наконец, экран совсем погас.
Пришлось позвать бортинженера. Рогус долго просвечивал каждый блок. Потом,
виновато взглянув на нас, сказал:
- Повреждения серьезные. И не в одном, а в нес кольких блоках. Ремонт
займет два-три дня.
Сэнди-Ски еще раз выругался и, махнув рукой, ушел в рубку управления, к
экрану локатора. Но этот экран невелик, да и работает на ином принципе. На
нем видны лишь очертания планет.
Почти весь день Сэнди-Ски ходил, насупив брови, молчал. И только вечером
он оживился. Дело в том, что Сэнди-Ски, как и я, до самозабвения любил
поэзию. И сегодня вечером в кают-компании мы были очевидцами рождения
гениального поэта.
А случилось это так. Али-Ан сделал свой короткий и четкий доклад. Лари-Ла
лениво пошевелился в кресле и уже открыл было рот, чтобы рассказать
очередную смешную историю или анекдот. Он считает, что смех полезен для
членов экипажа, особенно перед сном. Но ему помешал штурман. Тари-Тау
встал и смущенно попросил разрешения прочитать свои стихи из космического
цикла. Он хотел узнать наше мнение.
- Конечно, читай! - воскликнул Сэнди-Ски, с любопытством глядя на
Тари-Тау.- Читай! Мы слушаем.
Лари-Ла снисходительно согласился послушать, как он выразился,
"убаюкивающие" стихи. Чтение таких стихов перед сном он тоже находил
полезным делом.
Мы давно знали, что Тари-Тау, этот не очень общительный, углубленный в
себя юноша, пишет стихи. Но никто из нас их ни разу не слышал.
Штурман вышел на середину кают-компании и сначала робко, а потом все более
уверенно стал читать стихи.
Мы были буквально ошеломлены, ничего подобного никто не ожидал. Стены
корабля словно раздвинулись, и мы почувствовали безграничный Космос, его
ледяное и манящее дыхание... Стихи таили в себе глубокую философию.
Сэнди-Ски не выдержал и бросился обнимать поэта. Даже Али-Ан, холодный и
рассудочный Али-Ан, горячо и искренне поздравил Тари-Тау.
Сейчас, сидя у себя в каюте за клавишным столиком и вспоминая этот вечер,
я испытываю хорошую зависть. Да, я завидую этому мечтательному юноше,
почти мальчику. Я тоже иногда пишу стихи. Но какое это убожество по
сравнению с поэзией Тари-Тау! Ну что ж, придется примириться с тем, что я
всего лишь астронавт и ученый. Великую, сказочную радость художественного
творчества я всегда считал привилегией редких счастливцев. Таким
счастливцем оказался Тари-Тау. Я рад за него.
Прекрасный, незабываемый день пережил я сегодня, начиная с солнечного утра
в кабине утренней свежести и кончая вечером. Правда, на минуту я поддался
какому-то нелепому страху и тревоге. Но быстро взял себя в руки. А вечер в
кают-компании окончательно развеял сомнения.
12-й день 109-го года Эры Братства Полюсов
От наблюдения за планетами мне и Сэнди-Ски пришлось отказаться. Рогус до
винтика разобрал аппаратуру экрана внешней связи.
Но Сэнди-Ски нашел занятие. Весь день он ходил по кают-компании и шептал
стихи Тари-Тау, изредка восклицая:
- Молодец! Какой молодец! Просто удивил.
Лари-Ла вчерашний успех Тари-Тау считает своим поражением. Ведь все время
он буквально царил в кают -компании, по праву считаясь остроумным и
веселым рассказчиком. Впрочем, сегодня вечером Лари-Ла взял реванш. Он
рассказал сначала одну любопытную историю, случившуюся на Зургане, а потом
два анекдота, умных и невероятно смешных. Мы хохотали так безудержно, что
Лари-Ла стал опасаться, как бы это не перевозбудило нашу нервную систему.
Он заботился о полноценности сна членов экипажа.
13-й день 109-го года Эры Братства Полюсов
Лари-Ла сегодня вечером опять рассказал необыкновенно смешной случай. Он
вообще в последние дни просто в ударе, он возбужден, его круглое лицо
излучает радость. Да это и понятно: биологу, изнывающему от безделья,
приятно сознавать, что скоро мы садимся на планете с богатейшей биосферой.
Перед Лари-Ла - океан увлекательной работы.
Сейчас все спят, а я сижу за клавишным столиком и пишу этот дневник. Так
не годится. По ночам надо спать, надо соблюдать мной же установленный
режим. Да и писать больше не о чем.
15-й день 109-го года Эры Братства Полюсов
Фарсан!.. Сэнди-Ски - фарсан!
Самые мрачные, самые зловещие предчувствия мои оправдались! Страшно
подумать об этом. Но это, видимо, так. Сегодня утром на какое-то мгновение
я увидел в Сэнди-Ски фарсана.
Только сейчас, уже поздним вечером, ко мне вернулось самообладание, и я
могу спокойно рассказать, что же произошло в рубке внешней связи.
Когда я вошел туда после кабины утренней свежести, за экраном уже сидел
Сэнди-Ски.
- Молодец Рогус,- сказал он, поворачиваясь ко мне.- Сейчас экран работает
отлично.
Он уступил мне место, а сам встал сзади, положив руки на спинку кресла.
Почти весь экран занимал зелено-голубой диск планеты, обрамленный сияющей
короной атмосферы. Планета Голубая! Это было великолепное и пышное
зрелище. Голубая стала намного ближе к нам, чем несколько дней назад. И мы
отчетливо видели все ее материки и океаны, желтые пустыни и неоглядные
зеленые леса. Отдельных деревьев, конечно, еще не различали. Но огромные
массивы были бесспорно лесами. Над ними лениво проплывали белые хлопья
облаков.
Одно белое пятнышко на зеленом поле оставалось неподвижным. Не знаю
почему, словно предчувствуя великую тайну планеты, я неотрывно смотрел на
это пятно. Я увеличил изображение на экране настолько, насколько позволял
телескоп. И сразу увидел, что пятно разделено, расчерчено темными линиями
на квадраты. Едва ли это естественное образование.
- Город! - взволнованно прошептал Сэнди-Ски.- Неужели город?!
Я обернулся и посмотрел в его широко раскрытые от изумления глаза. И тут
же отвернулся, похолодев от ужаса. Пронзительного, мгновенно поразившего
ужаса...
Даже сейчас, у себя в каюте, я вздрагиваю, вспоминая глаза фарсана... Да,
это не глаза живого Сэнди-Ски.
"Глаза как глаза",- сказал бы любой другой на моем месте. Любой другой, но
не я. Я-то хорошо знал своего самого близкого друга. Сэнди-Ски был
необычайно и разносторонне одаренным человеком. Я бы даже сказал -
причудливо, витиевато одаренным, впечатлительным, остро реагирующим на
внешние события. Его чувства и мысли играли, как пламя. И в его глазах,
широко открытых в минуты вдохновения и радости, словно чувствовался
отблеск этого пламени. Более того, в глазах у влюбленного в Космос
Сэнди-Ски за долгие годы межзвездного полета появилось что-то новое,
какое-то трудноуловимое выражение. В них словно запечатлелся блеск
неведомых солнц, бесконечность космических просторов. Да, это были
говорящие глаза.
Но глаза сегодняшнего Сэнди-Ски... Да, они были широко открыты, как это
бывало у Сэнди-Ски в минуты радости, изумления. В них читалась даже
взволнованность. И все же они поразили меня, как в прошлый раз, в тот
день, когда мы произвели торможение. Но сего-дня-то я понял, в чем дело.
Глаза Сэнди-Ски пугали своей холодной глубиной, вернее - пустотой,
бездонной пустотой. "Это глаза мертвого Сэнди-Ски",- обожгла меня сегодня
страшная мысль. Да, это были глаза мертвеца, несмотря на все виртуозные
усилия фарсана придать им выражение живого, пламенного Сэнди-Ски.
Глаза человека всегда были трудным орешком для фарсанов...
Но как это могло произойти? Каким образом фарсан оказался на корабле?
Вспомнилось, что во время войны с фарсанами на Зургане уничтожили тысячу
восемьсот тридцать два таких чудовища. А было их всего тысяча восемьсот
тридцать три. Один, под номером четыреста десять, исчез. Его долго искали,
но не нашли. Решили, что он погиб, занесенный песками в Экваториальной
пустыне, в районе самой жестокой битвы. И на этом успокоились, несмотря на
предупреждение архана Грона-Гро: "Стоит уцелеть хоть одному фарсану, и он
начнет размножаться, как микроб". Значит, "микроб" (конечно, это был во
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг