Нежноликим, сверкающим непорочной белизной ангелом!
Приближенные сатаны вскрикнули от восторга и захлопали в ладоши,
зашелестели крыльями ангелы, а гулкие своды храма (на боковом экране)
огласились ревом, воплями "Ура!". Вместе со всеми я аплодировал, хохотал
(на меня напал вдруг неудержимый хохот) и кричал:
- Браво! Остроумно!
При этом изо всех сил, сцепив зубы, старался сохранить свое "я" и смотреть
на все со стороны. "Черта с два, сегодня не поддамся",- твердо решил я. Но
вот под купол храма на метле взлетела ведьма, потом другая. К ним
присоединились черти, вонючие гарпии. И свистящей вьюгой закружилась,
завертелась нечистая сила. Гам, вой, удесятеренный эхом, нарастал, набухал
до необоримого безумия... Не заметил, как сатанинский хоровод вихрем
подхватил меня, и мое "я" рассеялось в нем без остатка. Я аплодировал с
упоением, хлопал в ладоши до сладкого умопомрачения, до потери сознания.
Неужто я опять выл и визжал? Не помню.
Ночью я уснул не скоро. Ворочаясь с боку на бок, пытался понять: ну
хорошо, шабаши привычны для нечистой силы, уж так она запрограммирована
литературной и фольклорной традицией. Но причем тут люди? Неужели никто из
исторических персонажей не может устоять?
- Никто,- заверил меня утром Алкаш.- Был когда-то давно один исторический
тип. Вот он мог устоять. Его признали психически ненормальным и сожгли.
Кстати, в тот же день Алкаш получил медаль и тем самым подтвердил свое
право на жизнь. Он наконец-то преодолел свой страх перед лесной "нечистой
силой", перед безобидными, в сущности, русалками и водяными. Алкаш проник
в лес и, проявив незаурядную храбрость, притащил, буквально приволок
оглушенного штурмбанфюрера - оказался тот слишком буйным и драчливым.
Потому-то, как видно, он был сразу с двумя железными крестами.
С Памятью что-то случилось. Все зло, переполнявшее ее исторические недра,
она несколько дней подряд выплескивала не в виде драконов или ведьм, а в
образах реально живших людей. И почему-то это были непременно
штурмбанфюреры. Клапан какой-то для них приоткрылся, что ли?
У многих штурмбанфюреров были железные кресты. Теперь почти каждый вечер
сатанинские вакханалии проходили торжественно и шумно - Гроссмейстер
получал награды.
Для всех гестаповцев находилось привычное для них дело. За городом
строился концлагерь, многие церкви, храмы, синагоги переоборудовались под
филиалы ЦДП. Какой-то штурмбанфюрер предложил: когда в соборе Парижской
богоматери и в других храмах-филиалах начинались пытки (а начинались они с
утра), на их башнях должны звонить колокола.
- Остроумно! - одобрил Мурлыкин, довольно жмурясь и потирая руки.
Жуткий, цепенящий душу колокольный звон и впрямь приводил изгнанников в
трепетное послушание. Меня же он по утрам будто ледяной водой окатывал.
Почаще старался быть рядом с дядей Абу - вестником мира, где меня будили
птицы и пастушья свирель, а не страшное буханье колоколов.
К сожалению, друга моего детства начали томить недобрые предчувствия.
- Со мной что-то происходит,- грустно усмехаясь, сказал дядя Абу.- Джинн
заболел. Вчера обнаружил, что энергетические вихри иногда переходят в
упорядоченные биологические структуры.
- Но это же хорошо! - обрадовался я.- Ты очеловечиваешься!
- А с тобой что будет, малыш? Ничем не смогу помочь, когда стану
обыкновенным и немощным человеком. Любой замухрышка дракон прихлопнет
меня, как муху.
- Мы вернемся домой, в человеческий мир.
- Обратной дороги мне нет,- безнадежно махнул рукой дядя Абу.
Он выпил стакан вина, потом еще. Щеки дяди Абу порозовели, взгляд
повеселел. И заговорила в нем, закипела неуемная вселенская сила; она
распирала его, клокотала и рвалась наружу.
- Но джинна еще рано хоронить! - вскочив на ноги, воскликнул дядя Абу.- Я
еще покажу себя, тряхну богатырской силушкой.
И джинн показал себя: топнул ногой, и каменные стены кафе вместе с лепным
потолком, крошась щебнем, рухнули в гулкую бездну. Я с перепуганными
конвоирами и официантками очутился на обломке скалы - небольшом астероиде.
Вокруг - ледяная тьма бесконечности. Дядя Абу прыгнул в нее и
расплескался... вселенной. Огненными колесницами вращались спиральные
галактики, искрились звезды, медленно проплывали кометы.
Одно из шаровых звездных скоплений перестроилось в люстру, из мглы
неясными контурами выступали стены и красиво расписанный потолок кафе.
Уменьшаясь, вселенная затуманилась, закружилась сияющим дымом и свернулась
в не менее сияющего дядю Абу.
- Ну и как? - посмеиваясь, спросил он.
- Бутафория, дешевый спектакль,- сказал я, желая несколько охладить пыл
дяди Абу.
И тотчас пожалел о сказанном. Сгорбившись, дядя Абу сел за стол с таким
понурым видом, что я и не знал, как его утешить.
- Кстати, не только с джинном, но и с другими отбросами цивилизации что-то
творится,- дядя Абу слегка оживился. На себя он, чувствовалось, махнул
рукой и сейчас заботился только обо мне.- Ты, мой мальчик, присматривайся.
Потом вернешься и обо всем расскажешь.
И в самом деле, временами в городе ощущался подземный гул - гул иной и
далекой реальности, подкрадывающейся к реальности, которая окружала меня
сейчас и которая так походила на дурной сон. Ученые из далекого будущего,
как я догадывался, "нащупывали" ее. Отдельные здания в городе колыхнулись
и дали трещину. Решетчатые контуры Эйфелевой башни извивались, клонились,
как водоросли в текущей воде или как струи дыма. Казалось, они вот-вот
растают. Но башня устояла и вернулась в прежний вид. Устоял и город, не
получив почти никаких повреждений. Подземный гул стал затихать.
Но зато с самими изгнанниками начало происходить непонятное. Однажды
вечером по городу распространились слухи о страшной и заразной болезни -
проказе.
Утром я, как только вышел из дома, на паперти чистенькой и нарядной церкви
увидел худого и длинного, как жердь, старика. Одет он был в лохмотья, но в
руке держал новую шляпу. Прохожие с улыбкой кидали в нее монеты. "Может
быть, это Кощей Бессмертный, решивший нищенством приумножить свои
несметные богатства",- с усмешкой подумал я.
Одна женщина прошла мимо, забыв бросить монету. Рука со шляпой неожиданно
отделилась от плеча старика и, покачиваясь в воздухе, как в невесомости,
стала догонять женщину. Сам же нищий сидел на прежнем месте и бормотал:
- Дай пятачок! Дай пятачок!
Прохожие с визгом кинулись кто куда. Рука, не догнав стремительно
улетевшую ведьму, вернулась и приклеилась к плечу.
- Прокаженный! - завопил Усач и дернул меня за рукав.- Бежим!
Но я стоял, с любопытством ожидая, что же будет дальше. Нищий с криком
вскочил и завертелся, потом рассыпался по-прежнему вертящимся, как смерч,
прахом и пропал, не оставив ни пылинки.
В тот же самый день, а это был "день доносов", по поручению Мурлыкина я
зашел в департамент литературных персонажей. Возглавлял департамент дракон
по имени Весельчак. Звали его так потому, что своих подопечных он
отправлял на костер с хохотом и остроумными, как ему казалось, шуточками.
Пробиться к Весельчаку было не так-то просто. В обширной приемной свыше
полусотни литературных негодяев, размахивая листками-доносами, с гамом
вертелись перед столом секретарши.
- Господа! - нервно взывала секретарша, ярко накрашенная рыжая ведьма.-
Соблюдайте очередь. Садитесь, господа.
Но гвалт усиливался. Каждый стремился поскорее донести на своего собрата.
Особенно старался юркий и скользкий тип - не то Гобсек, не то Иудушка
Головлев.
Секретарше так и не удалось бы установить порядок, но тут подоспел еще
один посетитель: в дверях картинно возник унтер Пришибеев с целой охапкой
доносов. Увидев шумное сборище, он сначала опешил.
- Это что? Еще один митинг? - Потом побагровел и, размахивая дубинкой,
заорал: - Нар-род, не толпись! Р-разойдись.
- Опять этот болван,- проворчал Иудушка Головлев, но уселся,
предусмотрительно заняв место поближе к кабинету Весельчака.
Не унимался лишь один очень уж настырный малый - розовощекий, с густыми и
черными, как смоль, бакенбардами. Неужто Ноздрев?
- У меня важный донос! - кричал малый.- На Павла Ивановича Чичикова!
- Но такого нет,- заглядывая в список, с раздражением отвечала
секретарша.- Он не материализовался.
- Появится! - захохотал Ноздрев.- Это пройдоха и мошенник. Он придет
мертвые души покупать. Я его люблю, как родного брата. Его сжечь надо!
Я положил руку на плечо малого и попросил соблюдать порядок. Ноздрев
вспыхнул и грозно сжал кулаки. Увидев, однако, на моей груди орден "Рог
дьявола", он побледнел и сел на стул. Ужас перед ЦДП и костром усмирял
даже такого буяна, как Ноздрев.
Наступила тишина. За дверью, где проходило совещание, слышались глухие
голоса и вдруг раздался хохот - такой громкий и веселый, что, казалось бы,
у всякого должен вызвать ответную улыбку. Однако лица литературных
изгнанников покрылись смертельной бледностью: участь кого-то из них была
решена и подписана.
Я окинул взглядом приемную и с удовольствием отметил, что д'Артаньян, один
из моих любимых литературных героев, отсутствовал. "Молодец",- мысленно
похвалил я его. Но зато другой мой любимец крайне огорчил. Да он ли это? Я
присел рядом с высоким одноногим человеком с попугаем на плече и, все еще
не веря глазам своим, спросил:
- Джон Сильвер? Ты ли это? Неужели дошел до такой низости, как доносы?
Пират сжимал и разжимал кулаки, мял шляпу и раскрывал рот, но от душившей
его ярости не мог вымолвить ни слова. Наконец разразился:
- Клянусь громом! Это капитан Флинт донес на меня. Я узнал почерк этого
дьявола.
- Вон оно что! Ты сам стал жертвой доноса. Но я замолвлю за тебя словечко.
Выручу.
Я подошел к столу секретарши. Рыжая девица, сосредоточенно занятая
вязанием, подняла голову и воскликнула:
- Друг Непобедимого! Извините, не заметила. Сейчас узнаю, когда Весельчак
освободится.
Девица все так же сидела и вязала шарфик, спицы так и мелькали в ее ловких
руках. Но голова!.. От неожиданности я отшатнулся: голова, повинуясь
желанию свой хозяйки, отделилась от туловища, подплыла к двери кабинета и
приникла ухом к замочной скважине.
- Ругаются,- хихикнула голова.
- Прокаженная! - раздался чей-то вопль.
Обезумев от ужаса и роняя доносы, посетители кинулись к выходу.
Образовалась пробка, и какое-то время никто не мог выскочить наружу. Но
какой молодец Джон Сильвер!
- Спасайтесь, дурачье! - хохотал он и с удовольствием лупил костылем по
спинам своих литературных собратьев.
Паника в дверях поднялась невообразимая, когда попугай, дремавший на плече
пирата, очнулся и суматошно закричал:
- Пиастры! Пиастры! Пиастры!
Я ушел последним, когда секретарша, покружившись облачком пыли, рассеялась
и бесследно исчезла.
Вскоре подземный гул затих совсем, и случаев "проказы" больше не
наблюдалось. Изгнанники успокоились, жизнь города вошла в обычную колею.
Лишь с Гроссмейстером творилось что-то неладное. Обычно перед началом
дьяволослужений он подходил к зеркалу, прихорашивался и с улыбкой
разглядывал сияющие на груди ордена (появились у него и ордена) и
многочисленные железные кресты. Но в последние дни физиономия
Гроссмейстера приобрела скучающее и даже капризное выражение.
- Мания величия ненасытна,- смеясь, говорил дядя Абу.- Железных крестов
уже мало. Надо что-то новое. Может быть, он объявит себя Наполеоном или
Александром Македонским?
Однако сатана хотел совсем иного. Об этом я узнал на предвыборном собрании
исторических персонажей, состоявшемся в нашем департаменте.
В большом зале собралось около пятисот реально живших людей. И какую
только нечисть не выплеснула сюда потревоженная история, спавшая до этого
сном вечности. Слева от меня нервно ерзал на стуле наркоман, считавшийся
здесь специалистом в области ядерной физики. Справа сидел монах и сверлил
всех горящим взглядом фанатика. Впереди высились два плечистых гангстера.
"Прелестная компания",- поежился я.
Страна изгнанников готовилась к выборам. Наибольшее количество мест в
парламенте отводилось, конечно, представителям христианской мифологии -
так называемой христианской партии. Немало мест занимали сказочная и
литературная партии. От нашей малочисленной исторической партии нужно было
дополнительно выдвинуть еще одного депутата.
Меня, одного из самых уважаемых изгнанников, могли избрать в парламент. Но
такая перспектива меня страшила. И вот почему. В тот раз Алкаш не все
рассказал мне о живых депутатах, об этих "смекалистых мужиках". Вели они
себя образцово лишь до поры до времени. Незаметно, исподволь в их среде
завелась, по выражению одной из газет, "гниль свободомыслия". В кулуарах
часто возникали разговоры, в которых то и дело слышались недозволенные
слова: закон, право, конституция. Однако на заседаниях живые депутаты
поступали точь-в-точь, как их предшественники роботы. Но однажды во время
речи Гроссмейстера какой-то задремавший депутат (предполагают, что это был
дракон) вскочил и вместо положенного "браво!" спросонья рявкнул:
"Конституция!"
Гроссмейстер и ангелы не стали искать зачинщиков "конституционной смуты".
Всех депутатов они бросили в большую яму с напалмом и сожгли. С тех пор
новые депутаты вели себя, конечно, осмотрительно и разумно. Но мало ли что
могло случиться? Тогда и дядя Абу не вызволит меня из ямы: его
очеловечение могло наступить в любой день. К счастью, в парламент выбрали
не меня, а какого-то уголовника.
Затем мистер Ванвейден, ведший собрание, пустил по рядам медаль для
осмотра.
- Подобных медалей мы можем изготовить сколько угодно,- сказал он.- Но
важно, чтобы Гроссмейстер получил ее из рук человека, награжденного такой
медалью в историческом прошлом.
Я взял медаль и чуть не рассмеялся: сатана пожелал стать лауреатом
Нобелевской премии. Кто надоумил его? Ангелы? Или ему самому вступила в
голову такая блажь?
Но это же нелепость! Даже туповатый мистер Ванвейден должен понимать, что
здесь, в мусорной яме человечества, не может появиться уважаемый в прошлом
ученый или писатель. Но уж очень хотелось вампиру отличиться и занять
место Аристарха Фалелеича. Никого не спросясь, втайне даже от Мурлыкина,
он отважился на нелепую авантюру.
На другой же день мистер Ванвейден с утра вывел исторических персонажей на
опушку леса. Прочесывание решили вести небольшими группами и, конечно же,
без конвоиров-чертей, не без основания опасавшихся лесной "нечистой силы".
Штурмбанфюреры с автоматами в руках тремя отрядами ушли в разные стороны.
Выходцев из восемнадцатого века, вооружившихся старинными пистолетами,
мушкетами и саблями, возглавил гроза морей капитан Флинт. Я шел рядом с
представителями моего куда более "просвещенного" века - гангстерами,
наркоманами и тремя какими-то неприятными типами, считавшимися здесь
технической интеллигенцией.
- Нам не по пути с вами,- с вызовом заявил капитан Флинт.- Мы благородные
пираты и разбойники.
- Дикари, недоумки,- смеялись над ними мои "цивилизованные" спутники.
Я поспешил уйти в сторону, понимая, что добром это не кончится. Минут
через двадцать, когда я уже находился в густом сыром ельнике, услышал
приглушенный расстоянием выстрел, потом другой. Раздался треск автоматных
очередей, ухнули взрывы гранат.
А я уходил все дальше. Когда гул сражения перестал слышать совсем,
оглянулся и с облегчением перевел дыхание: я один и я дома! С каждым
кустом и каждой травинкой я встречался, словно после долгой разлуки. Грудь
теснили воспоминания детства и радостные, немножко тревожные ожидания:
сейчас должно что-то случиться.
И вот оно, случилось... Лес кончился, открылись залитые солнцем луга,
рощи, перелески... Все это затуманилось, качнулось и поплыло перед глазами
завитками дыма - так ошеломила, оглушила меня догадка. Я все понял! Словно
пелена спала с моих глаз: я Василь Синцов, частица вот этих родных и
разумных рощ и полей. А Пьер Гранье - выдумка ученых, их ловкая подделка,
просто мираж, нужный для того, чтобы ввести в заблуждение нечистую силу и
внедриться в их общество.
Понятными стали и хитроумные сеансы, или рокировки - переходы в другой
мир. "Мы дарим тебе новую жизнь",- сказал мой таинственный и лукавый
собеседник. Как же! Переживая детство Василя, я просто-напросто вспоминал
самого себя, понемногу избавлялся от миража и возвращался в свою подлинную
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг