- Трав я дам на первое время. А что забудешь, так на то и пишем. Покажешь
аптекарю в городе, если не дурак, поймёт. Да, вот ещё чего! Воду лучше брать
проточную. Я горную брал, а здесь не знаю, что и присоветовать... В ключах у
Лиссбурга, разве что.
- Да уж больно мудрено. Надо ли всё это? Бог даст, и так поправится...
- Как знаете, - пожал плечами тот. - Слабая она в груди.
- А сыр? - засуетилась Эрна. - Как же с сыром быть?
- Да сыр тут не при чём, - отмахнулся травник. - Наоборот, пусть ест. И
молоко пусть пьёт, оно полезное.
Эрна всё ещё с опаской взяла протянутый Вильямом пергамент и повертела его
в руках, не зная, куда деть. Подняла взгляд.
- А как же с платой быть?
Жуга и Вильям переглянулись.
- Подвезите нас до Цурбаагена, и будем в расчёте.
- Прямо и не знаю... - усомнилась та. - Поди, вам неудобно будет?
- Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, - усмехнулся Вильям.
- Дракон пешком пойдёт, - поспешно добавил Жуга, заметив замешательство
крестьянки.
- Ну, ладно, коли так. Всё равно теперь обратно ехать...
- А мне? - внезапно вынырнул из темноты патлатый фермерский мальчишка. -
Мне тоже нужно будет эту гадость пить?
- Господи, Биттнер! - Эрна подскочила и схватилась за сердце. - Тебя тут
только не хватало! Марш спать! Быстро!
* * *
- ...Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять...
Вильям проснулся сразу и без перехода, как будто вынырнул на воздух из
воды, но повинуясь какому-то неясному тревожному предчувствию, остался
неподвижен, только приоткрыл глаза. Ночь была тиха и холодна. Все спали. Бард
повернул голову и вздрогнул: тонкий серпик молодого месяца высветил сидящий у
погасшего костра угловатый силуэт человека с раскрытым зонтиком в руках.
Послышался тихий, чуть звенящий смех, и Вильям с замирающим сердцем узнал Олле.
Не обратив внимания на Вилли, канатоходец покачнулся, с лёгким хлопком
закрыл свой зонтик, вновь захихикал и вдруг рассыпался считалкой:
Скачет заяц по дороге,
От лисы уносит ноги.
От лисы не убежать:
Как догонит, сразу - хвать.
- Ну, так уж и - хвать, - вслух усомнился кто-то, и Вильям разглядел у
костра ещё один неясный силуэт. Травник выступил из темноты и подошёл к костру.
- Так значит, ты и есть тот самый Олле?
- Конечно, это я. Или, быть может, есть ещё один Олле?
- Вильям рассказывал о тебе, но мне этого мало. Кто ты такой? - спросил,
помедлив, Лис. - Кем ты был раньше?
- Кем я был? - переспросил тот. - Гордецом и ветренником. Что ни слово,
давал клятвы. Нарушал их средь бела дня. Засыпал с мыслями об удовольствиях и
просыпался, чтобы их себе доставить. Пил и играл в кости. Сердцем был лжив,
лёгок на слово, жесток на руку, хитёр, как лисица, ненасытен, как волк, бешен,
как пёс, жаден, как медведь. А ты? Кто ты такой? Вертлявый глупый хлопотун!
Встал на голову, чтоб увидеть ноги, ха! Дурак!
Приходит дуракам капут,
Не спрос на них сегодня.
Разумные себя ведут
Безумных сумасбродней.
- Что ты хочешь этим сказать?
- А то, - осклабился циркач, - что всем вам придётся поиграть.
- Поиграть? - насторожился травник. - Во что?
- В весёлую игру. Угадайка называется. Один из вас - не тот, что говорит.
Другой - не тот, что думает. Ещё один - не тот, что должен быть.
- Не понимаю.
- И не поймёшь, пока не вспомнишь всё.
Лис по лесу убегает,
А собаки догоняют.
Слышен лай со всех сторон,
Кто догонит - вышел вон!
Канатоходец смолк, но вскоре снова тихо захихикал:
- Брось псам свои никчёмные лекарства. Я позабочусь, чтобы этой больной
девочке в фургоне приснилось что-нибудь хорошее. А сейчас извини, но мне пора
идти.
Вильям не успел моргнуть, как Олле подхватил свой зонтик и исчез.
Лис некоторое время ещё сидел перед костром, бездумно вороша прутиком
холодный пепел.
- Значит, угадайка... - пробормотал негромко он, встал и с хрустом
разломил в руках сухую ветку. Бросил половинки в костёр. - Ну что ж...
Поиграем.
КРОВЬ ЗЕМЛИ
"Мститель не станет ломать мечей Мо и Гань. Подозрительный не станет
гневаться на обронённую ветром черепицу."
Дао
Морозным утром следующего дня повозка двинулась в дальнейший путь. Сидеть
в фургоне без движенья было холодно, Нора, фермерский мальчишка и Вильям то и
дело соскакивали размять ноги и согреться. Иоганн после выпитого пива страдал
расстройством головы и лежал в углу повозки, отзываясь похмельным стоном на
каждый её резкий подскок. Арнольд был тоже хмур и молчалив, но в отличие от
крестьянина всю дорогу шёл своим ходом, надеясь вероятно, что морозный воздух
выветрит хмельные пары. Одна лишь Эрна не теряла бодрости и правила, сидя на
козлах. Смирная гнедая лошадь по кличке Лола шла неторопливым шагом, колёса
фургона с лёгким хрустом крошили застывшую грязь. Вдоль дороги, за фургоном, с
дерева на дерево, вертя хвостом и стрекоча, непрошеным попутчиком неотрывно
следовала сорока.
Вильям завернулся в плащ и сидел неподвижно, спиной прижавшись к бортику
повозки. Был он задумчив и не разговаривал ни с кем, лишь временами
разворачивал лежащий на коленях лист пергамента и что-то там царапал, кривясь
всякий раз, когда чернила расплёскивались от тряски. После ночи, проведённой на
холодной земле у костра, бард чувствовал себя неважно, вдобавок от переживаний
у него сегодня жутко разболелась голова. Он вообще мог бы посчитать события
прошедшей ночи сном, но два обстоятельства заставляли его поверить в реальность
случившегося - во-первых, поутру он опять обнаружил следы у бревна, такие же,
как в прошлую ночь, а во-вторых, всё это и впрямь походило на проделки Олле.
Вот только вёл себя канатоходец как-то странно и говорил загадками.
Похоже, те же мысли донимали и травника - завернувшись в одеяло, Лис сидел
на передке фургона и тоже молчал, лишь изредка перебрасываясь с Эрной парой
фраз, да и то, скорее, из вежливости. Вильяму иногда хотелось подойти к нему и
намекнуть - так, невзначай - что он, мол, тоже в курсе дела и всё видел, но
что-то его останавливало. Вильям прекрасно понимал, что травник не считает его
своим союзником и вряд ли станет делиться своими соображениями. Размышляя таким
вот образом, бард снова развернул пергамент, где среди стихов, обрывков фраз и
черновых набросков он записал слова ночного гостя: "Один - не тот, что говорит.
Другой - не тот, что думает. Третий - не тот, что должен быть".
О чём мог говорить канатоходец?
Их было пятеро (наверняка, крестьянское семейство тот не брал в расчёт).
Вильям не лгал насчёт себя и потому определённо знал, что первым из троих он
быть никак не может. А вот насчёт второго и третьего были сомнения. Думать о
себе он мог всё, что угодно, но слова циркача дали новый повод чтобы усомниться
в собственном таланте - в мешке, сгоревшем вместе с фургоном, помимо нескольких
сонетов, был ещё набросок стихотворной драмы, который он так и не закончил, но
и только. Вильям их знал на память, хотя, по большому счёту, всё это даже не
стоило восстанавливать. Жаль было другого - в том же мешке лежала купленная им
по случаю книжица за авторством некоего Маттео Банделло. Итальянского Вильям не
знал, но даже краткий пересказ истории незадачливых влюблённых так впечатлил
барда, что он решил попозже сделать из него драму или даже трагедию. Теперь все
надежды рассыпались прахом вместе с книгой и корявыми набросками перевода. В
актёрском ремесле он тоже не достиг больших высот, так что причин для того,
чтобы принять слова циркача на свой счёт было предостаточно. Насчёт своего
местопребывания у барда тоже имелись некоторые соображения - что толку
болтаться среди бродячих акробатов в надежде отточить мастерство сочинителя?
Кроме треньканья на лютне на потеху толпе от него ничего здесь не требовалось.
Так и эдак получалось, что Олле вполне мог иметь в виду именно его.
Вот только чего ради Олле решил, что травнику необходимо это знать?
Так и не найдя ответа, Вильям начал перебирать остальных своих спутников,
но запутался окончательно и решил плюнуть на это дело и вздремнуть, пока есть
такая возможность. Он поплотнее завернулся в плащ, надвинул на глаза капюшон и
вскоре уснул.
* * *
Несмотря на ощутимый холод, Телли так и не решился выйти из повозки - этим
утром он с досадой обнаружил, что у него отвалилась подмётка, и теперь башмак
при каждом шаге жадно черпает снег. Нахохлившийся, словно белая ворона, Тил
сидел, вертя в руках разодранный башмак и с завистью поглядывал на остальных.
Поймал взгляд травника - тот отвернулся и тихо сказал что-то сидящей рядом
фермерше.
- Что, малец, башмак прохудился? - посочувствовала Эрна. - Пошарь в мешке,
вон, у Иоганна в изголовье - там дратва и крючок. Сумеешь сам?
- Попробую, - буркнул тот.
- Давай покажу, - дёрнулся Биттнер.
- Я сам.
Вызвав новый поток стенания и оханья, Тил вытащил из-под крестьянина мешок
и разыскал сапожный инструмент, счистил грязь с башмака, уселся поудобнее и
занялся починкой, чертя ладони смоляными перетяжками. Работа продвигалась
медленно, шов шёл кривой, но старые отверстия ещё кое-где сохранились в
изношенной коже, и Тил постепенно воспрял духом. Он шил, украдкой поглядывая то
на спящего Вильяма, то на девушку, то на травника. Как будто почувствовав, что
за ним наблюдают, Жуга оглянулся, задержал свой взгляд на мальчишке и
развернулся лицом вглубь фургона.
"А ведь подрос паренёк-то, - неожиданно для себя вдруг подумал травник. -
Или мне это только кажется? В самом деле, - осадил он себя, - это ведь у меня
там прошло полгода, а здесь - лишь пара месяцев..."
Он снова вспомнил их первую встречу у городских ворот, стражников и Рика,
рыбаков в таверне у старого Томаса. "Весёлый" - всплыли в памяти слова Линоры.
"Был проказник, пока не забыл". Он снова посмотрел на мальчика и нашёл, что
Линора, пожалуй, права. Только теперь, вдобавок, исчезла и его всегдашняя
весёлость, не покидавшая мальчишку даже в самые трудные минуты. Именно эта
серьёзность и делала его лицо столь взрослым. Изредка из-под завесы белой чёлки
блестел знакомый лукавый прищур чёрных глаз, казалось, ещё чуть-чуть - и по
лицу мальчишки вновь скользнёт белозубая усмешка, но всё терялось, пряталось в
сосредоточии нахмуренного лба, в закушенной губе, в рывках неопытных пальцев.
Правое ухо всё ещё торчало вверх и в сторону.
Стежок за стежком ложился на потёртую подмётку башмака, и под мерный скрип
колёс в голове у Телли тоже вертелись очень похожие мысли. Он тоже думал о том,
что травник стал другим, особенно с тех пор, как вернулся к ним, но что за
перемена с ним произошла, понять не мог. Ещё он думал, что с Норой и Арнольдом
в последние дни тоже творится что-то неладное. Он подозревал, что в прошлом
травника и Нору связывали какие-то события, но Жуга хранил на этот счёт
молчание, а к девушке Тил с этим вопросом подойти так и не решился. Он видел,
как сцепились на поляне травник и Арнольд, но не очень понял суть их спора,
лишь недоумевал, почему Жуга не дал сдачи. Хотя, если подумать, связываться с
силачом себе дороже, а пускать в дело меч...
Тил вздрогнул, укололся. Сунул палец в рот. Мысли незаметно поменяли
направление. Он вспоминал, как Жуга у сокровищницы вогнал меч в камень, словно
в масло, и кричал, чтобы Телли вытащил его. Этот меч и сейчас был с ним, но
травник ни разу не доставал его из ножен с той поры, как нырнул в озерцо за
драконом. Он тогда согнул его на поясе, словно то была не сталь, а ивовый
пруток; меч и сейчас был там - под складками рубахи, когда ветер задирал на
травнике одеяло, угадывались очертанья неширокого кольца. Меч иногда казался
Телли чуть ли не живым, как спящая змея, всегда готовая ужалить. Он в сотый раз
вспоминал, как травник разделал компанию под "Красным Петухом", и в сотый раз
его пробирал от этой мысли колкий бегучий холодок.
Наконец Тил закончил работу. Поднял голову - травник всё ещё смотрел на
него - и отвёл взгляд. Силача в фургоне не было - он всё ещё предпочитал идти
пешком.
- Почему ты тогда не стал драться с Арнольдом? - спросил он, сматывая
дратву. Надел башмак, притопнул ногой.
- С Арнольдом? - травник посмотрел удивлённо. - А откуда... Хм... - он
нахмурился. - Подглядывал, значит?
Тил кивнул.
- Арнольд хочет понять, что творится, и считает меня виновником всех бед.
Быть может, он прав, но я не хочу сейчас наживать новых врагов. А объяснять
слишком долго, да он и не поверит. Сейчас нам важнее другое - добраться до
города.
- А зачем ты едешь в Цурбааген?
Травник ответил не сразу.
- Мне надо повидать там одного человека, - сказал он наконец.
- Кого?
- Ты его не знаешь.
- А зачем он тебе?
- Он... Понимаешь, Тил, сдаётся мне, мы вляпались в какую-то нелепую игру,
я никак не соображу, что происходит. А тот человек... На него работают очень
много людей, и он очень много знает. Если кто и может нам помочь, то это он.
- Он что, волшебник? Или... - Тил помедлил, - или такой же, как Рудольф?
- Нет, не такой, - Жуга взъерошил волосы рукой и усмехнулся, глядя в
сторону. - И не волшебник. Скорее уж, наоборот.
- Это всё из-за той доски с фигурками?
Травник не ответил, только посмотрел на Телли, и взгляд его был серьёзен.
В ворохе рыжих спутанных волос застряли и не таяли снежинки. С замирающим
сердцем Тил вдруг понял, что Жуга боится - не Арнольда, не меча, и даже не
доски, о которой зашла речь, а чего-то большего, о чём ещё и сам не знает.
По-прежнему не говоря ни слова, Жуга потянул к себе мешок и вытащил оттуда
злополучную дощечку. Установил её на перевёрнутой корзине, оглядел со всех
сторон. Насколько Телли мог припомнить, все фигурки находились там же, где и в
прошлый раз.
- Они сдвигаются, - сказал вдруг травник так внезапно, что Телли
вздрогнул, - и каждый раз со всеми нами что-то происходит - с тобой, со мной, с
драконом... Любой дурак поймёт, что это неспроста. Я дорого бы дал, чтобы
узнать, кто их передвигает.
- Они же двигаются сами...
- Я тоже так думал, но такого не бывает. Если фигурки двигаются, значит,
это кому-нибудь нужно. Ведь так?
Тил кивнул и без особого успеха подёргал за одну из фигурок.
- Но если так... То как он их передвигает?
- Обычно этого никто не видит, но я знаю много способов... О, чёрт...
Оба смотрели на доску, и в этот миг, как будто бы опровергая все их
домыслы, фигурка лиса плавно и неторопливо сдвинулась на три поля и замерла на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг