он совсем забыл о рукописи Влаха. Ай-яй-яй! Как же это он так? При
полковнике Огу и за меньшие грехи расстреливали прямо на улицах! Давид
положил рукопись на подоконник, расправил листы и задумчиво смотрел на
разноцветные разводы правок. Где сейчас ее автор? Вряд ли Скавронски
простили все его издевательские притчи.
Ойх вызвал по телефону прислугу и заказал в номер сигареты и несколько
жестянок пива.
Странно все-таки к нему отнеслись, весьма странно. Надо же -
комфортабельный номер в развлекательном комплексе, ресторан, относительная
свобода... Правда, нет ни радио, ни телевизора, зато есть прекрасная
библиотека и штат машинисток. Развлекательный комплекс окружен вооруженными
патрулями, и это, конечно, минус, но для его же благополучия, чтобы писалось
спокойнее. Да-а, это совершенно не похоже на остров Ант!
"Антовский ад" называли остров те, кто узнал колючую проволоку лагеря.
Жизнь впроголодь, грязная, со стоками вода, от которой заключенные лагеря
мучились кишечными заболеваниями. Лауреата Нобелевской премии народного
поэта Фрагу охранники заставляли декламировать стихи в сортире, натешившись
же, выпускали старика и лицемерно благодарили за выразительное чтение
стихов. Рядом с сортиром располагался лагерный карцер, куда сочились вонючие
стоки. Среди заскорузлого окаменевшего тряпья бегали юркие злые крысы.
Выдержать в карцере можно было не более двух-трех суток, а председателя
Молодежного Союза Дери Оорта вытащили из карцера умирающим, с обгрызенным
крысами лицом...
В дверь постучали, и Давид сел на постели. Вошла маленькая хрупкая
горничная в форменном коротком халатике и белом передничке. Перед собой она
толкала столик, на котором стояли жестянки с пивом, лежали сигареты,
несколько пакетиков с солеными палочками и краснело великолепными раками
овальное блюдо.
Нет, решительно ничем это не напоминало тюремный ад!
Горничная выставила привезенное на столик у постели, кокетливо
выстрелила из-под челки откровенным, зовущим взглядом и вышла, сверкнув на
прощание белизной крепких стройных бедер.
Давид остался один.
Он снова сел на постель, вскрывая банку пива, сделал несколько глотков
и разорвал пакет соленых палочек. Положив рукопись приятеля на колени, Давид
снова принялся разбирать каракули Влаха Скавронски. Болото Влах списал один
к одному. Было, все было - и мечтатели кувшиночные, и рассуждения об
избранности, и проекты грандиозные, и тиран долгоносый, выщипывающий цвет
нации острым клювом службы безопасности... Влах, Влах, бесшабашная твоя
голова!
"Первое потрясение на болоте случилось, когда заблудившиеся охотники со
зла застрелили цаплю. В ту пору лягушки высыпали на берег, безбоязненно и
радостно обнимаясь, и с криками: "Конец тирану!" - провозгласили на болоте
отныне и вовеки республику. Каждая лягушка мнила себя заговорщиком, и
нашлись такие, что писали уже мемуары о своем участии в убийстве тирана
посредством предупредительного кваканья охотникам.
Начался период вольного существования. Кувшинки заполнились праздно
рассуждающими философами, слагались и исполнялись бесконечные оратории, а на
теплых кувшиночных листьях в академической заводи уже шептались о
необходимости всеобщего заболачивания суши для получения безмерного
комариного поголовья.
Живя в безопасности, лягушки окончательно уверовали, что являются
избранным народом. Отложив прожекты всемирного заболачивания, лягушиный
народ нашел-таки достойное применение своим силам. Удумали мыслители
кувшиночные прорыть от болота канал и соединить тем каналом болото с бегущей
неподалеку рекой, что по всем расчетам должно было приманить к болоту речных
комаров и тем создать для лягушиного поголовья своеобразный Эдем.
И закипела на болоте великая работа!
Строители гибли тысячами, но истово исполняли мечту лягушачью и
добились-таки того, что вошли в болото воды речные, разбавив мутную
затхлость его.
Но хотя больше стало комара на болоте, не было в том радости лягушиному
народу, потому что принесли воды речные в болото великую по размерам и
безмерную по жестокости щуку.
И стала та щука тираном лягушиного народа заместо убитой цапли!"
Ну, Влах! Давид вдруг обнаружил, что пиво в жестянке кончилось. Он
отложил рукопись и вскрыл новую банку.
В дверь постучали.
- Войдите! - Давид сел, нащупывая ногами сброшенные туфли.
- Литературные гении изволят почивать? - громогласно осведомился
вошедший.
Давид вздрогнул от неожиданности.
На пороге стоял Влах Скавронски - молодой независимый литератор, и под
правым глазом его фиолетово высвечивал обширный синяк.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В зале притушили свет.
Под экзотическую слащавую музыку модного в это лето шлягера на сцену
выплыли длинноногие лохматые девы, едва прикрытые лоскутьями, символически
обозначающими трусики. Вслед за музыкой девицы потянулись в зал, покачивая
крутыми бедрами, проходили мимо столиков, и Давид чувствовал смешанный
терпкий запах духов и женского пота. Запах этот заставлял мужчин чувственно
раздувать ноздри и зажигал нескромностью взгляды посетителей ресторана.
Давид смотрел на Скавронски. Влах потягивал из высокой рюмки коньяк и
разглядывал девиц.
В номере Скавронски долго отказывался от авторства, потом поморщился и
неожиданно для Давида сказал:
- Не убеждай, что это я написал такой злобный политический пасквиль!
- Влах, - спросил Давид, - разве ты когда-то писал не политику?
Скавронски усмехнулся.
- Это было ошибкой, - сказал он. - Главное - это юмор. Не обязательно
над кем-то издеваться. Вместо этого можно весело посмеяться вместе.
Он хотел разорвать листы рукописи, но Давид не позволил ему этого
сделать.
Сейчас они вместе сидели за столиком и рядом с ними были Бернгри,
медленно пьянеющий Блох, а на сцене пел полуголый певец в черном кожаном
переднике и в напульсниках, блестящих от множества заклепок.
Низкий густой голос его, звучащий под вкрадчивую музыку, будоражил все
то, что скрывалось в темных закоулках подсознания слушателей.
- Иди ко мне! - пел певец, потрясая сильными и властными руками. Его
грубое лицо было полно мужской силы. - Иди ко мне, и мы достигнем острова
счастья! Хочешь испытать настоящее блаженство? Иди ко мне!
Танцовщица легко присела на колени Давида. Он ощутил острый запах ее
надушенного и напудренного тела, почувствовал желание, и женщина угадала
это, на мгновение прижавшись к мужчине твердой обнаженной грудью.
- Иди ко мне! - прощально загремел па сцене певец, потрясая
бутафорскими цепями. - Иди ко мне, если хочешь проснуться счастливой! Если
ты хочешь быть любимой всегда - иди ко мне!
Танцовщицы начали сходиться к сцене, словно шли на зов неистовствующего
там самца.
- Иди ко мне! - уже животно хрипел певец, стоя на коленях. - Иди ко
мне! - И к нему приближались тоненькие фигурки танцовщиц.
Свет на мгновение погас, а когда вновь загорелся, то сцена была пуста,
и только запах духов, еще не перебитый сигаретной гарью, напоминал о
женщине, секунды назад сидевшей на коленях Давида.
На освещенной сцене появился лысоватый невзрачный саксофонист. Музыкант
начал выдувать из своего инструмента замысловатую тягучую мелодию.
Было что-то фальшивое в веселье зала. Давид огляделся.
Лысые и лохматые, сияющие обворожительными улыбками и шамкающие
беззубо, толстые, полные, худые, задумчивые и энергичные, знакомые,
полузнакомые и совсем незнакомые люди окружали его. В зале стоял
приглушенный гул голосов, звенели фужеры и рюмки, ложки и ножи, скрежетали
по фарфору тарелок вилки, поднимался к потолку густой сигаретный дым, и даже
невозможно было представить, что где-то в пригородах Бейлина падали во рвы
окровавленные люди, а деловитые жандармы в черной униформе посыпали трупы
вонючей хлоркой, что именно в этот момент, разваливаясь на куски, падал к
земле истребитель, сбитый меткой партизанской ракетой, что где-то умирали,
плакали над мертвыми, что где-то кричали в предсмертном ужасе, в то время
как здесь пили, жрали, снова пили, и снова жрали, не вспоминая о чужой боли.
Изможденный старик, искавший на лагерной помойке картофельную шелуху,
был разительно не похож на нынешнего респектабельного Бернгри, потягивающего
коньяк в ожидании очередного пикантного зрелища. Затравленный
издевательствами охраны молодой парень с тоскливыми безумными глазами был
абсолютно не схож с ухмыляющимся, не верящим ни в бога ни в черта Влахом
Скавропски. Седенький писатель, смакующий за соседним столиком пиццу, в
лагере был похож на маленький живой скелетик и получил там прозвище Дух,
которое настолько прилипло к нему, что в Авторском Союзе после освобождения
из лагеря его никто не называл иначе.
"Неужели мы все прошли через лагерный ад?" - подумал Давид.
Правые и леные, умеренные, радикальные, клерикальные, левацкие,
прокоммунистические, анархистские, верующие и атеисты, пишущие гениально и
марающие бумагу, - все они были сегодня собраны в одну свору, которая пила и
жрала, не бросаясь в привычные драку и склоки, потому что чувствовала запах
крови и свежей хлорки, от которых уже отвыкла.
Для чего их собрали здесь? Глава Государства был слишком рационален,
чтобы позволить себе роскошь бесцельно содержать в райской неволе писак,
которых он нисколько не уважал и более того - некоторых ненавидел.
Генерал Стан. Глава Государства. Великий Кормчий нации, правящий веслом
мудрости в бурных потоках современности. Так его назвал в своем выступлении
председатель Авторского Союза?
Исподволь пробираясь к власти, от начальника финансового управления
армии до министра финансов, от министра финансов до референта по
государственному строительству и далее к референту по иностранным делам, к
министру обороны страны, он, взяв власть над армией в свои руки, неожиданно
укусил своего благодетеля. В один день он занял место укатившего с отдыхом
на Багамы полковника Огу, объявил себя пожизненным президентом, присвоил
себе очередное генеральское звание и объявил своего предшественника
государственным преступником, навсегда запретив ему въезд в страну.
В течение года он ликвидировал все остатки свобод, еще сохранявшихся по
нерасторопности полковника Огу.
Изощренный в финансовых вопросах, новоиспеченный диктатор надумал
оздоровить экономику страны, продавая государственную территорию иностранным
концернам, за что получил и народе титул Главного Продавца Родины. Потерпев
неудачу в бизнесе, генерал Стан начал шарахаться из крайности в крайность,
что привело к росту безработицы, крестьянским выступлениям и образованию
Фронта Национального Освобождения.
Помимо воли Давид мысленно вернулся к рукописи Скавронски.
"И стала та щука тираном лягушиного народа заместо убитой цапли.
Правила она по строгости, в соответствии с артикуляцией и уставами:
кого заметит, так сразу ест и никаких оправданий не слушает. Затосковал от
такой напасти лягушиный народ, и не стало прежнего спокойствия на болоте.
Стали пустеть широкие кувшинки и глянцевые листья лилий. Многие лягушки
отправились на поиски более спокойных мест и из дальних лесных ям хаяли
родное болото, и уже клялись в любви к новым местам, обещая не жалеть для
защиты нового отечества ни капли своей холодной лягушачьей крови.
А те, кто на болоте остался, старались приспособиться к новому
властелину.
Жизнь лягушек стала опасной - успевай лишь приспосабливаться! Шкурку
своевременно сбрось, температуру вовремя уравняй с внешней средой. Ловя
мошку, внимательно наблюдай - не ловит ли и тебя кто-нибудь. Выводя рулады в
образованном в угоду новому властелину сводном хоре, не теряй головы и
поглядывай, где слушатель.
Щука до хорового пения оказалась великой охотницей. Приплывет, слушает
внимательно, рыло кривит одобрительно. Что ж кручиниться, коли заглотнет по
окончании концерта парочку упитанных хористов? Комары тоже жить хотят, да
становятся пищей лягушиному народу. Чего ж кричать, чего сопротивляться,
коли едят по справедливости?
Нашлись среди обывателей и ловкачи, что принялись анонимки писать, и в
том свое спасение видели, что хрустнут на щучьих зубах не их, а ближнего
косточки..."
Шум в зале отвлек Давида от размышлений.
Багрового от злости Влаха Скавронски держали за руки незнакомые Давиду
молодые ребята. Против Скавронски стоял надсадно кашляющий Бернгри и между
ними темнела лужица пролитого коньяка и блестели осколки разбитой рюмки.
- Старый маразматик! - сказал зло Скавронски. - Где бы ты стирал свои
подштаники, если бы о нас не позаботился Стан?
- Что случилось? - спросил Давид флегматичного Блоха. Тот держал в
руках мельхиоровую вилку и растерянно разглядывал ее узоры.
Бернгри ударил Влаха.
- Авис? Авис ударил Влаха? - удивился Давид. - За что?
- Влах предложил выпить за здоровье генерала Стана, обеспечившего
безопасность творческих сил страны.
- Влах? - Давид потрясение уставился на товарища. - Влах предложил
выпить за здоровье генерала Стана?
"Были, конечно, среди лягушиного народа и вольнодумцы. Как без них
обществу? Бесхитростные обыватели карбонариев сторонились, а приближенные
лягушки шептали тирану о неслыханном вольнодумстве и даже добровольно
образовали полицейские силы по борьбе с вольнодумством и покушениями на
устои.
Придворные философы прямо утверждали, что вольнодумство и покушения
противоречат конституционным правам лягушек, ибо по конституции выходило:
прав тот, кто ест. А из философских рассуждений вытекало, что новоявленных
карбонариев надо из болота выселять навеки или отлавливать для щучьего
удовольствия и вершения щучьей же справедливости, как единственно
существующей на болоте.
И выселяли. И отлавливали. И справедливым судилищам подвергали.
А болото все гуще заростало сине-зелеными водорослями, и все цвело на
болоте, к ликованию лягушиного народа, ибо за цветением этим не было видно
вонючих и нежилых куч плавника, а следовательно, можно было говорить о
процветании и благоденствии народа.
Находились отважные и любящие, что забрасывали щуку гирляндами белых
лилий и желтых кувшинок, и осыпали тирана подобающими ему почестями..."
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Работа не шла.
Давид отложил ручку и сидел над чистым листом бумаги. Все более он
задумывался над изменениями, случившимися со Скавронски. Исчезла грубоватая
язвительность Влаха, его открытое неприятие царящего в стране полицейского
произвола и политического невежества.
Давид не верил, что человек может так разительно измениться в столь
короткое время. Неужели на Скавронски повлиял его разговор с государственным
референтом?
Какие доводы могли заставить согнуться человека, прошедшего семь кругов
Анта?
Государственный референт... Маленький, тихий, близорукий человек в
старомодном костюме. По тайным тропам власти он пришел на свою должность из
сельских фермеров, неожиданно обласканный диктатором и ненавидящий в душе
своего покровителя лютой ненавистью палача. Нельзя было сказать о нем лучше,
нежели это сделал сам Влах.
"Медленно двигался тиран среди ряски, а за ним черной безмолвной тенью
следовал Рак - верный слуга тирана и палач.
Черный Рак был умудренным палачом. В порыве откровенности он не раз
говорил тирану, что вольнодумство не рвут с корнем, полезнее оставлять
известные ростки и знать впоследствии наверняка, где взойдет будущая
опасность режиму.
Против затейливого полицейского умысла крылся в том рассуждении и
политический расчет, рожденный инстинктом самосохранения.
Путь Рака к власти поражал злодействами и пугал замытыми пятнами крови.
Черный Рак не расставался с портфелем, в котором покоились созданные
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг