настаивал Волович.
Стояло безветренное январское утро. Клочья морозного тумана влажными
хлопьями висели на ветвях деревьев, на мачтах и стрелах кранов. В это утро
все участники исследовательской группы Стогова раньше обычного собрались у
центрального пульта. Стогов нервно ходил возле приборной доски. Игорь и
Волович разговаривали о новостях хоккейного сезона. Бурцев углубился в
газету, Карлов чертил по чуть запотевшему оконному стеклу замысловатые
узоры. Все старались не говорить, даже не думать о том главном, что
привело их сюда раньше обычного, что то и дело покалывало в сердце:
"Неужели и сегодня?.."
Скрип двери заставил вздрогнуть всех, кто был в этот час в комнате. На
пороге стоял начальник химико-металлургического завода Фокин.
- Михаил Павлович, - обратился он к Стогову, - биозащитный конус из
материала 25-5-22-14 доставлен на транспортную площадку.
- Благодарю, - коротко отозвался Стогов и резким щелчком включил
телевизофон.
Широкий настенный экран засветился неярким голубоватым светом. Затем
появилось изображение ажурной конструкции крана. В его когтистых лапах
чуть покачивался прозрачный конусообразный колпак. Вот цепкие руки робота
подхватили колпак и металлический носильщик скрылся в узкой щели, ведущей
в бетонное убежище реактора. Бетонная дверца в ту же секунду захлопнулась.
Теперь на экране открылся ощетинившийся урановыми стержнями кратер
реактора. Еще мгновение, и робот опустил на атомный котел биозащитный
конус.
Все внимание наблюдателей было сосредоточено на приборах, сообщающих о
показаниях радиометрров, установленных в зале реактора. Стрелка на
светящейся шкале застыла на жирной красной черте, свидетельствуя, что
радиоактивность в помещении достигла десятков тысяч рентген. Всякий, кто
вступил бы в эту радиоактивную ловушку, был бы в считанные доли секунды
поражен невидимым беспощадным врагом. В таком крайнем положении стрелка
радиометра находилась уже много недель.
Так прошел час, люди не спускали глаз со светящегося зловеще красным огнем
диска. Стогов продолжал хмуро мерить по диагонали просторный зал.
Тревожные думы теснились в эти минуты в мозгу Михаила Павловича. "Если и
сегодня неудача, то... то, следовательно, нет пока сил одолеть этого
страшного врага. Потрачены месяцы упорного труда сотен людей в решение
этой проблемы. И если вновь неудача, то... придется начинать все сначала -
слишком велика цель. Отступать нельзя.
Чуть повеселев от этой мысли, Стогов, проходя мимо прибора, бросил
мимолетный взгляд на шкалу и точно оцепенел. Тотчас же, словно спеша
опровергнуть сомнения профессора, в зале зазвучали возгласы:
- Смотрите, смотрите, товарищи!
- Двинулась! Честное слово, двинулась!
Зловеще неподвижная в течение многих недель стрелка прибора и в самом деле
двигалась. Вначале она робко качнулась, задрожала, будто не решаясь
сдвинуться с места, и вдруг, решившись, резким скачком скатилась сразу на
два деления вниз. Это значило, что радиоактивность в помещении уменьшилась
на несколько тысяч рентген.
Все еще боясь поверить в успех, Стогов, с трудом сохраняя спокойствие в
этом, казалось, переполненном ликующими возгласами зале, сдержанно
попросил, обращаясь к Воловичу:
- Будьте любезны, Петр Сергеевич, уточните, не прекратилась ли в реакторе
цепная реакция.
Волович поспешил выполнить его просьбу, все притихли в ожидании. Наконец,
прозвучал ответ Воловича. Химик не скрывал своего торжества.
- Электрическая мощность реактора на выходе, как и в день запуска, -
десять тысяч киловатт. Это начало победы, Михаил Павлович!
Точно приветствуя своих создателей, биозащитный колпак начал мерцать
слабым желтоватым светом. Прогноз Стогова оправдывался - сверхаккумулятор
радиации существовал.
Это было начало крупнейшего научно-технического успеха. Биозащитный конус
из пластической массы, важнейшим компонентом которой стали продукты
радиоактивного распада, не только пресекал доступ излучению из реактора,
но и поглощал имеющиеся в помещении радиоактивные частицы.
Теперь уже наблюдатели не замечали часов. Бледный январский день за окнами
сменился ранними зимними сумерками, наступила ночь. Но наблюдател и не
покидали своего поста. Час за часом все ниже откатывалась от критической
черты стрелка прибора. Наступил наконец момент, когда, в последний раз
вздрогнув, она застыла на нуле.
У пульта остались только Михаил Павлович и Игорь Стоговы. Оба молчали,
переполненные впечатлениями этого незабываемого дня. Да и какими словами
могли они выразить свои чувства. Там, в двух тысячах метрах от этого ярко
освещенного зала, в бетонном кубе, еще сутки назад убийственно опасном для
всего живого, сейчас пылал вечный огонь в ставшем отныне совершенно
безопасном реакторе. Люди вступили в единоборство с вопиющей
несправедливостью природы. И вновь, уже в который раз в истории земли,
люди вышли победителями в этом единоборстве.
Наступило утро, озаренное неярким светом холодного январского солнца.
Стрелка на шкале по-прежнему стояла на нулевом делении.
Стогов решительно направился к телевизофону, продиктовал в микрофон
электронному телефонисту номер московской квартиры академика Булавина.
Увидев на экране могучую фигуру Виктора Васильевича, Стогов радостно
заговорил:
- Виктор Васильевич, официально докладываю вам, что нашей группе удалось
получить вариант антиизлучателя, который является одновременно и
поглотителем радиоактивных частиц. Все лабораторные данные немедленно
направляю вам. Многое еще надлежит уточнить, но успех в борьбе с
излучением несомненен.
- Обнимаю вас и всех товарищей, горжусь вами, друзья! - донесся усиленный
динамиками голос академика.
Глава четвертая
ПИК ВЕЛИКОЙ МЕЧТЫ
Отъярились, отбушевали над Кряжем Подлунным январские метели, отзвенели
снеговые апрельские ручьи, и вновь синело над лесистыми горами безоблачное
майское небо.
Тихим утром, насквозь пронизанным золотом разлитых в воздухе солнечных
лучей и напоенным ароматом весенней тайги, на бетонном поле аэропорта в
Обручевске стояли готовые к отлету два тяжелых вертолета.
На проводы новой экспедиции Стогова из Москвы прибыли академик Булавин, а
из Крутогорска - секретарь обкома партии Брянцев.
Как и всегда перед дальней и трудной дорогой, разговор не клеился.
Собеседники обменивались короткими, совсем не относящимися к делу фразами.
- Жаркий май выдался в этом году, - нарушил молчание Брянцев, - печет, как
в Крыму.
- А скоро здесь и будет настоящий Крым, - оживился Булавин, - вот только
моря нет. Но мы что-нибудь и насчет моря придумаем.
Брянцев охотно поддержал шутку:
- Чувствую, чувствую, Виктор Васильевич. Я уж и то думаю, не предложить ли
строителям загодя начать в Крутогорске сооружение морского порта.
- Порт, не порт, - заговорил Стогов, - а пляж морской заказывайте на
берегу реки. Скоро мы здешний климат вот куда зажмем, - он энергично
стиснул маленький крепкий кулак, - а потом и на всей Сибири, на всей земле
покончим с этой извечной анархией погоды. Вот, смотрите, какой плацдарм
создали для штурма неба, - Стогов широким жестом обвел вокруг себя...
Аэропорт был расположен на взгорье, с которого открывалась широкая
панорама Обручевска. Зима не прошла даром для строителей города науки -
города крылатой человеческой мечты. Глубже врезался в тайгу отвоеванный у
векового леса участок, ширилась стройка. Там, где еще осенью, в прошлый
свой приезд сюда, Булавин видел строительные площадки, ныне играли в
солнечных лучах цветными пластмассовыми стенами уже законченные
институтские здания, которыми сейчас завладели монтажники, а среди
поредевших, попятившихся от городского центра деревьев уже маячили
крановые стрелы, и упрямые бульдозеры, сердито урча, крушили новых лесных
великанов, врезаясь широкими просеками все глубже в тайгу.
Считанные минуты оставались до вылета экспедиции. Стогов, его спутники и
провожающие двинулись к вертолетам. Положив на плечо Михаилу Павловичу
свою широкую сильную руку, Булавин чуть придержал Стогова и доверительно
сказал:
- Михаил Павлович, вы там слишком-то не рискуйте. Все же условия
совершенно неизвестные. В конце концов, бог с ним, с Незримым;
экспедицией, людьми, вами рисковать нельзя.
Стогов с чувством сжал руку товарища, но возразил:
- За заботу спасибо, Виктор Васильевич, но неудачи быть не может. Да и
риска я, признаться, не вижу особого. Сейчас не прошлый год, оснащение
иное.
Оснащение действительно было иным. Всего лишь пять месяцев прошло с того
памятного январского дня, когда пятеро ученых первой действующей в
Обручевске лаборатории с волнением следили за застывшей на нулевом делении
стрелкой радиометра. За эти месяцы антиизлучатель совершил триумфальное
шествие по институтам ядерной физики и предприятиям ядерной промышленности
всех стран земного шара.
Стремясь избавить человечество от опасности, порожденной все возрастающей
радиацией, Советское правительство довело до сведения мировой научной
общественности рецепт антиизлучателя. Имя Стогова в эти дни стало одним из
самых популярных на земле. Не было дня, когда бы в Обручевск, благодаря
этому открытию также завоевавшему мировую известность, не приходили
письма, написанные на всех языках земли. В них были слова горячей
признательности советскому ученому, избавившему человечество от грозной и
все усиливавшейся опасности. Открытое группой профессора Стогова вещество,
прозрачное, весом втрое легче воды, обладающее прекрасной
электропроводностью и, как показали опыты, способное поглощать излучения
любой силы, сохраняя при этом свою структуру в течение столетия, получило
в честь его создателя имя - стогнин.
Свою внезапную шумную славу Стогов воспринимал с присущим всем скромным
людям удивлением, досадливо отмахивался от многочисленных корреспондентов
и кино- и телеоператоров, а если и вступал в беседы с журналистами -
всегда старался подчеркнуть решающую роль своих помощников в открытии и
как можно меньше сказать о себе. Во всех публичных выступлениях Михаил
Павлович обязательно старался напомнить, что с открытием стогнина проблема
борьбы с радиацией решена еще далеко не полностью, что необходимо
преодолеть серьезные трудности для налаживания промышленного производства
антиизлучателя.
Именно это - технология широкого и, главное, дешевого производства
стогнина - и составляло сейчас главную заботу Михаила Павловича.
Игорь частенько подшучивал над отцом, убеждая его, что совсем не узнает
того занятого сугубо теоретическими вопросами ученого, который, как
выражался младший Стогов, бесследно исчез где-то на пути между Москвой и
Крутогорском.
И в этой шутке была доля истины. Стогов не мог не признаться себе, что
никогда еще не жил такой полной, содержательной и беспокойной жизнью, как
в эти годы.
Приходилось заново постигать множество необходимых и совсем не простых
вещей. Теперь Стогову были известны не только траектории движения
антипротонов в ускорителе, но и стоимость кубометра земляных работ и
квадратного метра пластмассовой стены. Теперь нужно было самому вникать во
все подробности проекта, устранять многочисленные недоразумения,
настаивать, спорить. И все это быстро, напористо, решительно.
Дни Михаила Павловича были заполнены до предела Утрами кабинет Стогова,
размещавшийся у самого шпиля башни главного корпуса, напоминал конторку
прораба на строительном участке. В это время директор института выслушивал
доклады инженеров о ходе сооружения многочисленных объектов, объединенных
получившим ныне мировую известность именем - Сибирский комплексный
научно-исследовательский институт ядерных проблем.
Едва кабинет покидали строители, как помещение заполняли многочисленные
сотрудники института, делились своими планами, просили совета в проведении
опытов.
У Стогова теперь появилось много забот, но лучшими часами дня были те, что
он проводил в цехах первого в мире опытного завода по производству
стогнина. Михаил Павлович молодел возле этих обдающих жаром, сверкающих
никелем автоклавов и тяжко надсадно ухающих прессов. С волнением и
радостью следил он за тем, как, покачиваясь в лапах кранов, двигались по
направлению к складу прозрачные, напоминающие стекло, листы готового
стогнина. Это значило, что еще одна непреодолимая стена поднимется на пути
невидимого коварного врага.
Производство стогнина еще только осваивалось, а применение нового
материала все ширилось. Он открыл новую эпоху атомного века земли. С
появлением стогнина атомный двигатель стал поистине универсальным. Из-за
бетонной брони атомных электростанций и кораблей, сразу утративший свою
опасность для окружающих, реактор в защитном чехле из стогнина уверенно
шагнул на самолеты, автомобили, мотоциклы, энергия расщепляющихся ядер
зажгла лампочки вечных карманных фонариков, привела в действие механизмы
сверхточных вечных часов.
Атомный век все более властно заявлял о себе, меняя труд, быт, привычные
представления людей. Случилось так, что открытие стогнина стало началом
все нарастающей волны новых замечательных открытий. Известный советский
физик профессор Клюев, работавший в области электроники и оптики, создал
схему телевизионно-радарной гамма-лучевой установки - подлинного
"всевидящего глаза", как назвали ее в народе. Для установки Клюева не было
непроницаемой среды. Она способна была видеть через стены любой толщины, в
полной мгле, в тумане...
В эти же дни пришло известие об открытии профессором Карцевым биогена -
сильнейшего стимулятора жизненных сил в человеческом организме,
практически менявшего методы лечения сложнейших заболеваний.
Радостные вести доносились и из таинственных глубин Космоса. Руководитель
второй Лунной экспедиции профессор Вахрушев сообщал об успешном ходе
геологических исследований поверхности Луны об открытии на седьмом
континенте, как стали с недавнего времени называть Луну, неведомых земле
минералов. А вскоре мир был поражен сообщениями об успешной высадке
советских космонавтов на Марс и на Венеру.
Это был период величайшей в истории нашей планеты научно-технической
революции, удивительное время, когда, озаренная светом человеческой мысли,
все дальше отступала мгла непознанного, и люди, освобожденные от угрозы
войны и смерти, обретали все новые средства закрепления и расширения
своего господства над природой. Михаил Павлович Стогов был счастлив, что
во главе этого беспримерного по размаху рывка человечества к вершинам
знания, могущества, изобилия идет его страна, проторившая людям пути в
коммунизм и завершающая построение коммунистического общества.
Но мало гордиться своею принадлежностью к семье искателей и пионеров в
науке, нужно и самому вносить свой вклад в это неодолимое движение вперед.
Таким вкладом во всенародный штурм тайн природы Стогов считал разгадку
секретов пика Незримого. С этой мыслью и поднялся Стогов в кабину
"воздушного тарантаса", как стали в шутку называть вертолет.
И вновь раскрывался внизу узорчатый ковер весенней тайги, прятались в
прозрачной сизоватой дымке причудливые вершины Кряжа Подлунного. Вскоре
впереди открылось плотное белесое пятно непробиваемого тумана над
Незримым. Непокорный пик не желал приоткрыть даже краешек завесы над своим
лицом.
Все в кабине было, как и в первый раз. Перекатывая губами неизменную
трубочку, склонился над навигационными приборами молчаливый Лазарев. Игорь
Стогов не спускал глаз с радиометров. Новый геолог Лукичев, сменивший
погибшего Рубичева, чтобы скоротать время, в сотый раз принимался
осматривать свой рюкзак. Гидрогеолог Щукин, водолазы Рокотов и Беспалов,
пышущие здоровьем люди, негромко толковали о своих подводных делах. Сам
Михаил Павлович молча сидел рядом с пилотом. Прошло уже больше полугода
после гибели Рубичева, но не утихла, не притупилась в сердце Стогова боль
утраты друга. И сейчас, накануне новых трудных испытаний, Стогов не мог не
думать о безвременно ушедшем из жизни товарище.
- Входим в полосу тумана, - негромко, но так, что его услышали все
находившиеся на борту вертолета, возвестил Лазарев.
И почти тотчас же раздался встревоженный, как и в первый раз, возглас
Игоря Стогова:
- Внимание, товарищи, радиация!
- Надеть скафандры! Включить прибор Клюева! - коротко скомандовал
профессор. Через минуту участников экспедиции трудно было узнать. Люди, до
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг