простора в закоулки только мухи сворачивают.
Брянцев подошел к такому же, как и в аэровокзале, макету области.
Уверенным движением нажал на пульте одну из многочисленных кнопок, на
макете вспыхнула цепочка разноцветных огоньков.
Теперь голос секретаря обкома зазвучал неожиданно торжественно:
- Вот этими огоньками обозначены на макете вершины Кряжа Подлунного. На
мой взгляд, - это самое редкое и самое удивительное творение природы. В
эти места долгое время доступа не было. Предполярье, глухомань,
бездорожье. Сняли с воздуха, увидели цепь гор, а что в их недрах, - узнали
лет пять назад. Да и то не все узнали, так сверху царапнули, на сливки
нацелились. А ко многим вершинам Подлунного еще и сейчас доступа нет. К
Незримому, например. А интересный пик, своенравный.
Брянцев вернулся за свой стол и продолжал с легкой улыбкой:
- Я инженер. По образованию экономист, по профессии - армейский
политработник. На гражданскую партработу уже после ликвидации армии
перешел. Но все-таки сдается мне, что Незримый - это такое чудо... Ну, да
ладно, не буду выдвигать гипотез! Это ваше дело. Но позвольте дать совет:
будете осматривать отведенную институту площадку, побывайте у Подлунного,
только лучше всего древним способом - пешком. Так полнее прелесть наших
мест поймете. Недостойно это человека, - добавил он с неожиданной горечью,
и Стогов понял, что последние свои слова секретарь обкома адресовал уже
кому-то другому, с кем, видимо, долго и горячо спорил в этом же кабинете...
"Нельзя не влюбиться в эти места". - Эти слова не раз мысленно повторял
Стогов, шагая вместе с Рубичевым и проводником охотником Семеном Шабриным
по еле заметной петлистой тропе.
Поднимались над горными распадками седые космы тумана, голубели
хрустальной свежестью ключи, вздымали к бездонному небу корявые, узловатые
руки таежные великаны. Седьмой день шел по таежному бездорожью маленький
отряд, все время прямо на северо-восток, туда, где над морем тайги
голубели вершины Кряжа Подлунного.
Стогов последовал совету Брянцева и, побывав на будущей площадке
института, решил для лучшего знакомства с Крутогорьем добраться до
Подлунного "древним способом" - пешком.
Теплая июньская ночь опустилась на тайгу, в сплошную непроглядную тень
слились в вышине верхушки деревьев, умолкли птичьи голоса, притихли в
траве неугомонные кузнечики. Тишину нарушало только потрескивание пламени
в костре. Взмывали ввысь, бледнея и угасая на лету, золотые цепочки искр,
изредка вырывался острозубый язык пламени, тогда на мгновение розовели
обступившие поляну деревья, но вспышка угасала, и вновь воцарялись темнота
и тишина.
Подложив под голову смолистые хвойные ветви, Стогов прилег на брезенте у
костра. Усталое за день тело наслаждалось покоем, сквозь тонкую подстилку
приятно ощущалось тепло нагретой солнцем земли, ноздри щекотал терпкий
смолистый запах. Полузакрыв глаза, Стогов сквозь легкую дрему
прислушивался к неторопливому рассказу Шабрина.
Старый охотник, скрестив ноги калачиком, сидел у костра, время от времени
помешивая в нем длинным обугленным суком. На нехитрой треноге в
прокопченном котелке шипела и булькала похлебка из подстреленного утром
глухаря. Говорил Шабрин размеренно, неторопливо:
- Вот подымемся мы утречком на Кедровую гору, оттуда весь Подлунный и
откроется, как на ладошке. Тогда, Михаил Павлович, сами все и увидите.
Ежели до света встанем и пойдем, то к восходу аккурат на вершине Кедровой
будем. И вот тогда, обратите ваше внимание, заиграет солнышко по Подлунным
горам, ровно какой искусник красками горы смажет. Ведь это ж такая красота
- дух захватывает: и красные горы, и розовые, и с синевой которые, а один,
самый, почитай, высокий пик никогда не видать, ни зимой, ни летом.
Редко-редко когда проступит сквозь туман да облака, а так все больше
совсем его не видно, ровно и нет там ничего. Вокруг горы светятся, разными
цветами играют, а эта гора все в тумане прячется. Так и прозвали мы этот
пик Незримым.
- А может быть, там в действительности и нет никакого пика? - лениво
отозвался Стогов. - Просто собирается туман в распадке, а вы - Незримый.
- Нет, Михаил Павлович, прав старик, - вступил в разговор Рубичев, до
этого молча лежавший рядом со Стоговым. - Время от времени подает Незримый
весть о себе, его излучение далеко от этих мест зафиксировано. Но таких
вспышек отмечено всего пять-шесть. Этими местами давно интересовались, да
доступа к ним не было. Крутогорску-то пять лет всего. Геолог Саврасов еще
до революции заинтересовался этим чудом природы, снарядил экспедицию да
так до вершины и не добрался, погиб бедняга. Из его группы всего один
человек каким-то чудом спасся. Его показания запротоколированы. Экспедиция
Саврасова погибла от сильного взрыва неизвестного происхождения. Потом,
уже в советское время, снаряжались на Незримый еще две экспедиции. Первую
постигла судьба Саврасова, вторая - уцелела, но цели так и не достигла.
- И что же, вершины Незримого так никто и не видел? - спросил Стогов, явно
заинтересованный рассказом Рубичева.
- Видели, - отозвался геолог. - Перед самой войной полярный летчик
Гвоздилов уловил погожее утро, когда туман почти полностью рассеялся, и
прошел над Незримым бреющим полетом, даже сумел сфотографировать вершину.
- Ну, и что же он увидел? - быстро перебил Стогов.
- Оказалось, что вершина Незримого плоская, голая. В самом ее центре
довольно обширное озеро, которое, судя по всему, не замерзает даже в самые
лютые морозы.
- Здешние старожилы об этом по-другому рассказывают, - заговорил
внимательно слушавший геолога Шабрин, - они об этом так объясняют:
Давно, давно была здесь равнина. На этой равнине жило большое и мирное
племя. Охотились в лесах, пасли на лугах скот. Предводительствовал
племенем могучий и отважный богатырь по имени Аян. И вот в один недобрый
день на людей племени Аяна напало злое разбойное племя хитрого и жестокого
Карадага.
Семь дней и семь ночей бились Аян и его люди против полчищ Карадага. В
последнем поединке сошлись Аян и Карадаг. Еще три дня бились богатыри,
наконец, сразил Аян своего недруга. Сразил, но и сам, утомленный, упал с
коня наземь да и заснул богатырским сном. Люди племени Аяна поставили над
ним, своим спасителем, каменную юрту, развели в ней огонь и велели дыму
так плотно окутать юрту, чтобы никто не видел ее до пробуждения Аяна. А
чтобы кто не потревожил сна Аяна, навалили вокруг юрты камней, завалили
все входы в нее. Так и получился Кряж Подлунный, а в центре его - юрта
Аяна, вьется над ней дым от вечного очага и пар от дыхания спящего
богатыря, сплетаются они в туман и скрывают каменный шатер Аяна от
недобрых глаз. Вот это и есть пик Незримый.
- Хороша, поэтична легенда! - одобрил Стогов. - Но надо понять ее. Сдается
мне, что, если верно все, о чем вы мне рассказываете, то дело здесь совсем
не в дыхании спящего богатыря, - с усмешкой закончил он.
Больше в ту ночь о Незримом уже не говорили. Наскоро поужинав, путники
заснули.
Утомленному многодневными переходами по таежному бездорожью Стогову
показалось, что он едва сомкнул глаза, как Шабрин растолкал его.
- Пора, пора, Михаил Павлович, - повторял старый охотник.
Стогов энергично вскочил, поспешно умылся из протекавшего рядом
говорливого ручейка, и через несколько минут маленький отряд двинулся
дальше на северо-восток.
Короткая июньская ночь еще не кончилась. По-прежнему тонули в синей тени
верхушки деревьев, густой мрак окутывал крохотные полянки. Но с каждой
минутой все резче становился утихший на ночь ветерок, все чаще слышались,
особенно пронзительные в тишине, вскрики пробуждавшихся одна за другой
птиц...
В полном молчании, то и дело раздвигая ветви, в густой шатер сплетавшиеся
над узкой тропкой, двигались по тайге разведчики будущего города науки.
Первым шел Шабрин. Он ступал легко, неслышно, бесшумно раздвигая ветви. Не
глядя под ноги, он каким-то природным чутьем еще издали замечал и
перегородившую тропу буреломину, и неожиданную топь; шел ровно, не
спотыкаясь, словно играючи преодолевая препятствия трудного пути.
Шагавший следом за Шабриным Стогов двигался, наоборот, тяжело, медленно,
часто оступался с тропы, ветви раздвигал с шумом, порой вполголоса
чертыхаясь. Михаил Павлович, хотя и был одержимым охотником и за всю свою
жизнь исходил по лесам многие тысячи километров, но все же и он впервые в
жизни оказался в такой чащобе.
Замыкал шествие Рубичев. Это был человек, точно не подвластный ни
утомлению, ни унынию. И по трудной таежной тропке, в густо-синих
предрассветных сумерках вышагивал он размеренно, без усилий, то негромко
насвистывая, то даже напевая что-то.
Узкая бледная полоска на восточной стороне темно-фиолетового неба стала
сначала серой, потом изжелта-белой и, наконец, начала медленно розоветь.
Шабрин прибавил шаг, заторопились и Стогов с Рубичевым.
Теперь шли в полном молчании. Перестал насвистывать даже жизнерадостный
Рубичев. Путники карабкались по каменистой тропке на вершину Кедровой, с
шумом выскальзывали из-под ног и устремлялись вниз острые камни, все
громче шумели на ветру мохнатые кедры...
- Поспели, солнышко-то еще эвось где, - удовлетворенно проговорил Шабрин,
первым вступивший на плоскую, точно стол, поросшую кедровником вершину
горы. Старик снял теплую шапку-ушанку, с которой не расставался ни в
зимнюю стужу, ни в летний зной. На круглом добродушном лице старого
охотника выступили крупные бисеринки пота. Шабрин провел ладонью по редким
серебристо-седым волосам на темени, улыбнулся и вдруг, широко раскинув
руки, точно силясь обнять все вокруг себя, почти выдохнул:
- Гляди, Михаил Павлович! Гляди и запоминай! Вот это он и есть - Кряж
Подлунный!
Но Стогов и без этого приглашения не мог оторвать взора от картины,
открывшейся с вершины Кедровой.
От самого подножья Кедровой и дальше на северо-восток, куда хватал глаз,
теряясь за линией горизонта, тянулись горы. Они то стягивались в одну
линию, образуя частокол острозубых вершин, то, разделенные широкими
распадками, далеко отклонялись друг от друга, и тогда между ними розовело
глубокое рассветное небо.
Десятки вершин открывались взору Стогова. И не было среди них двух схожих.
Плоские, точно стесанные солнцем, водой и ветром; острые, пиками
вонзившиеся в облака; изогнутые, напоминающие скрюченные пальцы; вершины,
являвшие бесформенное нагромождение камней, и вершины самой причудливой
формы, казавшиеся то генуэзскими сторожевыми башнями, то стенами и
бастионами грозных крепостей, то древними часовнями. Горы, поросшие
непролазной тайгой, зеленеющие мягкими луговыми травами, желтеющие ржавым
покровом мха, - они были повсюду, они как бы надвигались на тайгу в
долине, точно стадо беззвучных каменных чудовищ.
Поистине великолепна была эта волнующая каменная поэма в ясный рассветный
час. Солнце уже поднялось над горизонтом и теперь заливало щедрым светом
горные цепи. Казалось, гигантская радуга опустилась вдруг на землю. Пики
Кряжа Подлунного вспыхнули, заискрились в солнечных лучах. Еще мгновение
назад бледно-синие, они стали вдруг золотыми, нежно-розовыми, пурпурно -
алыми... Горы, словно ожили, обрели живую плоть, задышали.
Казалось, звучит, льется над землей чудесная симфония, и каждая вершина
исполняет в ней строго определенную взыскательным дирижером партию.
Впрочем, нет. Не все вершины, не все горы слали пробуждающейся тайге
щедрые краски рассвета. В самом центре горной цепи зияло белесо-серое
пятно. Солнечные лучи не в силах были пробить это мутное месиво и точно
обходили его стороной, а шапка тумана висела над крохотной частицей Кряжа,
тяжелая, неподвижная, непроницаемая.
- Вот там и прячется Незримый, - тронув за локоть Стогова, негромко
проговорил Рубичев...
- Вижу, - в тон ему так же негромко отозвался Стогов. - Вижу и думаю,
думаю, Василий Михайлович, об этом чуде. Хоть и не люблю, не приемлю я сие
мистическое слово, но похоже, что в данном случае мы имеем дело именно с
чудом природы. Если озеро Кипящее, как вы его называете, действительно
кипит, кипит столетия подряд, следовательно, есть все основания полагать,
что этому процессу весьма активно способствуют силы, я бы сказал,
безграничные по могуществу. Мы обязаны, Василий Михайлович, постичь
характер этих сил... Может быть, именно там редчайшее топливо для нашего
Земного Солнца...
... - Мы обязаны постичь характер этих сил, - снова говорил, спустя
несколько дней после первой встречи с Незримым, Михаил Павлович Стогов
своему ближайшему сподвижнику по созданию будущего института Петру
Федоровичу Грибанову.
Профессор Грибанов - атлетического сложения немолодой уже человек с
длинным несколько бледным лицом, обрамленным буйной курчавой бородой,
сверкая крупными, выпуклыми, черными, цыганского типа глазами возразил:
- Но вы же, коллега, осведомлены, что все попытки вступить на вершину
Незримого завершались неудачей. И, мне думается, что невероятно в столь...
- Мне кажется невероятным только одно, - резко возразил Стогов, - что до
сих пор на вершину Незримого еще не ступала нога исследователя. Я должен
побывать там...
...И снова тянулся внизу бесконечный фиолетовый ковер тайги. Слегка
покачиваясь, громко стрекоча мотором, вертолет держал курс на Незримый.
Профессор Стогов провожал задумчивым взором убегающее назад лесное море.
Невольно вспоминалась первая встреча с тайгой, когда открылась она на
экране телевизора в реактивном гиганте. Михаил Павлович не привык, да и не
умел кривить душой и теперь не мог не признаться себе, что тогда, в первый
раз, тайга встревожила, даже испугала его. Только увидев с подоблачной
высоты безбрежный зеленый океан, Стогов по-настоящему ощутил разлуку с
Москвой, со всем, что многие годы было его жизнью. В тот момент он ясно
понял, что там, в Москве, закрылась какая-то страница его жизни, и вот
сейчас, в эту минуту, начинается новая, неведомая. Он еще не знал тогда,
какие события заполнят эту новую страницу, но уже мысленно готовил себя к
этим событиям.
Тогда, год назад, он был еще гостем в этой тайге, а теперь... Теперь за
плечами его горели костры ночёвок на таежных полянах, кажется, даже и
сейчас еще ноги его хранят тяжесть утомления после сотен километров пеших
переходов по бурелому, топям и каменистым увалам... Теперь он стал своим
человеком в тайге, тайга раскрыла ему свое неласковое сердце и сама
поселилась в его душе.
Первый пеший поход через тайгу к отрогам Кряжа Подлунного завершился тем,
что Стогов забраковал уже намеченную площадку и настоял на перемещении
будущего города науки в район горы Кедровой, на двести километров дальше
от Крутогорска, но ближе к удивительным энергетическим кладовым Кряжа
Подлунного.
Узкие тропки, что вместе с Шабриным и Рубичевым год назад проторили они в
чащобе, становились все шире, оживленнее, и уже недалек был тот день,
когда они превратятся в бетонированные автострады, ведущие от Крутогорска
к будущему городу науки в Северной Сибири.
При первой встрече с секретарем обкома он едва не надерзил Брянцеву, а
сейчас город науки, о котором шел тогда разговор, существовал уже не
только в мечтах. Вслед за маленькой, импровизированной, как называл ее сам
Михаил Павлович, экспедицией Стогова, Рубичева и Шабрина в тайгу ушли
сотни изыскательских отрядов. А сегодня эскизы и чертежи с затейливо
выполненными подписями проектировщиков уже лист за листом сдавали в архив.
То, что еще несколько месяцев назад было чертежами, стало ныне просеками
первых улиц в таежном приволье, линиями первых домов, громадами первых
корпусов института. И все вместе: дома, улицы, корпуса будущего института,
крупнейшего на Азиатском материке, ныне уже носило имя - короткое и
славное - город Обручевск.
Все это время, до отказа заполненное всевозможными, чаще всего
неожиданными, прежде совсем незнакомыми заботами и делами, не раз думал
Стогов о славной жизни человека, чье имя было увековечено в названии
нового города. Забота о славе и могуществе Отечества, неутолимая жажда
познания вели сквозь снега и горы, через непролазные леса и раскаленные
зыбкие пески великого геолога и путешественника. Владимир Обручев шел по
следам торивших до него по Сибири узкие тропы русских землепроходцев. Ныне
люди, вступившие во вторую половину века Октября, призваны были
приумножить славу и подвиг Владимира Обручева.
В трудах и заботах по строительству города науки минул год непривычной,
увлекательной жизни. И весь год, ни на один день не померкла в памяти
Стогова картина залитых веселыми рассветными лучами гор и грязно-серого
пятна тумана в центре этого переливающегося всеми цветами радуги горного
кряжа. Таким впервые увидел Стогов пик Незримый, таким видел его еще не
раз в первое свое крутогорское лето. И не было дня, когда бы не посещало
Михаила Павловича желание побывать на этом овеянном легендами пике,
постичь его тайну.
И вот сегодня, сейчас, через несколько минут, это должно было
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг